Я бросилась к Джону и впилась ногтями ему в грудь, причем сделала это не слишком деликатно, так что, не стой он, прижавшись спиной к стене, мы бы оба повалились на землю. Он издал звук, который разнесся бы очень далеко, если бы плотно стиснутые губы не заглушили его. Потом его руки сомкнулись вокруг меня, и он прошептал мне прямо в ухо:

— Держись за меня, дорогая, это просто пещера, а в ней несколько безобидных летучих мышей — маленьких ленивых существ, которые наверняка уже вылетели.

— О Господи, — заскулила я. — Прости меня. Мне так стыдно. Я сделала тебе больно.

— Нет, ничего подобного. — Даже если бы мне никогда никто раньше не лгал, я бы поняла, что это ложь, а Джон столько раз лгал мне. — Послушай, Вики, не думаю, что они знают это место, но собака может их сюда привести. Если это случится, здесь есть другой выход, тоннель.

— Я не могу...

— Можешь. — Нам обоим приходилось шептать, теперь он, прижав губы прямо к моему уху, едва слышно выдыхал в него слова. — Постой секунду. Переведи дыхание.

Я попробовала отстраниться, чтобы не давить ему на грудь, но он сильнее прижал меня к себе. Его губы скользнули по моей щеке.

— Покажи, где этот тоннель, — пролепетала я.

— Через минуту.

Мне показалось, что это длилось гораздо больше минуты. Потом он ласково сказал:

— Вот здесь, — и повлек меня в глубину пещеры. — Вот, видишь?

— Ничего я не вижу!

— Тогда нащупай. — Он направил мою руку.

— Нащупала. Откуда ты знаешь про это место?

— Есть одна старая семья...

Ему не пришлось предупреждать меня, чтобы я замолчала: звук далеко разносится по ночной пустыне. Шаги слышались, правда, еще в некотором отдалении, но приближались.

Он взял меня за плечи и подтолкнул. Я воспротивилась — это было нетрудно.

— Ты первый, — сказала я.

— Я — следом за тобой.

Еще одна ложь. Поднявшийся в организме уровень адреналина и других гормонов временно придал ему силы, но я сомневалась, что он смог бы держаться вертикально, если бы не прислонялся к скале.

Иногда мои инстинкты срабатывают быстрее и лучше, чем мои так называемые мозги. Тот, что овладел мною теперь, вытеснил страх и даже инстинкт самосохранения. Мои руки были холодны, как лед, но не дрожали; о его руках нельзя было сказать ни того, ни другого. Пока он шарил в поисках моего запястья, я достала у него из кармана пистолет.

Собака была уже у входа в пещеру. Я услышала ее учащенное, возбужденное дыхание, затем из-под чьих-то ног покатился камешек и послышалось приглушенное ругательство. Неотчетливые очертания входа в пещеру осветились.

Я положила палец на курок и прицелилась, поддерживая кисть другой рукой.

Собака резко и повелительно гавкнула. Человек, вошедший вслед за ней, откашлялся:

— Э-э... доктор Блисс? Мистер Тригарт? Вы здесь? Это был не голос Макса. Этого голоса я вообще никогда прежде не слышала — неторопливый и неуверенный, с приятным южным акцентом.

Рука Джона нашла наконец мое запястье, он опустил мою руку, державшую пистолет. Незнакомец продолжал:

— Э-э... я не имел удовольствия познакомиться с вами, доктор Блисс, но э-э... если вы здесь, вы и... Черт возьми, Фидо, ты уверен, что привел нас куда надо? Глупый пес...

Фидо (Фидо!) возмущенно залаял.

— Ну ладно, ладно, — примирительно сказал человек, — я чувствую себя полным болваном, но если ты говоришь, что... Гм, мистер Тригарт, вы помните меня? Я Кейт Кендрик из Калифорнийского университета. Э-э... здравствуйте.

Я начала хохотать.

— Входите, пожалуйста, — пригласил Джон, — и извините доктора Блисс, с ней это иногда случается на нервной почве.

Автоматически продолжая хихикать, я загородилась рукой от света, ударившего в лицо. Фонарик держал высокий худой человек с рыжеватыми волосами и смущенной улыбкой. Собака, сидевшая у его ног, была похожа на тех дворняг, что ошиваются возле деревень, но на ней был ошейник и она бешено виляла хвостом.

Джон прочистил горло:

— Доктор Блисс, позвольте представить вам доктора Кендрика.

— Вики, — выдавила я, — рада познакомиться.

— Зовите меня Кейтом.

Я сделала над собой усилие и наконец перестала смеяться:

— Откуда вы узнали, что мы здесь?

— Он мне сказал, разумеется. Он вас ждал.

— Фейсал? — с сомнением спросила я.

— Нет, не Фейсал, — тихо пробормотал себе под нос Джон, — боюсь, это был не Фейсал. Боюсь... Нет, я этого не вынесу.

— Мы не встретились с Фейсалом, пока искали вас, — сказал Кендрик. — А он ожидал вас раньше и уже начал волноваться, поэтому мы сами пошли...

— Он?! — Я замахала руками. — Я тоже этого не вынесу. Кто — он?

Кендрик робко глянул на мою руку. Я и забыла, что все еще держу пистолет.

— Э-э... доктор Блисс, если вы будете так любезны убрать это... Он уже идет. Не волнуйтесь. Кажется, я слышу его шаги.

Никакое «кажется» тут не требовалось. Он мчался на всех парах, спотыкаясь и натыкаясь на все подряд. Ворвавшись в пещеру, он задыхался так, что не мог говорить, поэтому молча сгреб меня и повис на мне, громко сопя.

— Шмидт! — выдохнула я. — Шмидт, это вы? Слава Богу, с вами все в порядке. Что вы здесь делаете?

— А почему вы удивляетесь? — Шмидт отпустил меня. — Я же сообщил вам, что буду здесь. Guten Abend[54], сэр... Джон, я так рад снова видеть вас!

Он бросился к Джону, схватил его за руку и начал трясти ее. Джон озадаченно улыбнулся.

— Амарна... — пробормотал он. — Вы ведь оставили нам эти путеводные ниточки: проспекты и...

— Да, да, и сумку! Я знал, что вы достаточно сообразительны, чтобы догадаться. Что же еще они могли означать?

— Амарна, — повторил Джон, — ну, конечно! Очень хитро.

— Шмидт, хватит трепаться, — сказала я, — он плохо себя чувствует.

— Ах, мой бедный друг! У вас жар, да? Мы сейчас же возвращаемся в дом. Вот так, я поддержу вас. — Он закинул руку Джона себе на шею.

Это было уж слишком для бедного Джона. Не знаю, дрожал он от озноба или от смеха, но ему кое-как удалось забраться в джип, где уже ждал Фейсал, однако после этого он повалился навзничь.

Наше возвращение в дом Кейта прошло не так незаметно, как хотелось бы. Кейту с Фейсалом пришлось нести Джона на руках, а Шмидт не умолкал ни на минуту. Но никто не вышел из соседних домов, чтобы поинтересоваться, что происходит. Иногда бывает безопаснее об этом не знать.

В доме было только две комнаты. Та, куда привел нас Кейт, вероятно, служила спальней. В ней стояли походная кровать, несколько ящиков, стол, стул, заваленные разными предметами мужского туалета, и лампа.

— Я бы не мог позволить себе столь комфортабельного жилья, если бы не щедрость мистера Тригарта, — сказал Кейт. — Надеюсь, его болезнь не слишком серьезна? Чем я могу помочь?

На мой взгляд, жилище вовсе не было комфортабельным. Мне оно не казалось даже гигиеничным. Но все равно это было гораздо лучше, чем любой ночлег, на который мы смели рассчитывать. Я попросила воды и с удовлетворением отметила, что благодаря щедрости Джона у Кейта было множество бутылок на выбор. Фейсал снаружи возился с джипом, Кейт пошел принести воды, а Шмидт присел на корточки рядом со мной, наблюдая, как я расстегиваю на Джоне рубашку и отклеиваю пластырь.

— Он ранен? — Шмидт был искренне огорчен, но я распознала в его голосе нотки удовольствия. Раны — это ведь так романтично. В любом чтиве Шмидта герои обычно получают раны в руку или плечо, кусая губы, сдавленно произносят: «Пустяки, просто царапина», после чего с голыми руками возвращаются к поединку с четырьмя или пятью вооруженными противниками.

— Можно сказать и так, — ответила я, снимая с Джона рубашку.

— Lieber Gott[55], — прошептал Шмидт. — Кто это сделал?

— Потом расскажу. На самом деле это не так страшно, как кажется, Шмидт, — добавила я, поскольку по загорелым щекам Шмидта уже покатились слезы. — Жар у него от чего-то другого. Может быть... Может быть, он нуждается лишь в спокойном глубоком сне.