Она чуть было не проболталась. Но он сказал, что сочувствует принцу Иоанну, и это ее остановило. Как он отреагирует, узнав, что она убила человека, преданного Иоанну Плантагенету? И сколько ему понадобится времени, чтобы догадаться об истинной причине ее сегодняшних слез?

Не важно. Эта ночь последняя. Завтра Иванов день.

А что потом? Будут ли они еще когда-нибудь вместе? Разрешит ли он ей вернуться после…

— Выпей еще, Алиса. Выпей свой кубок до дна. Я не хочу видеть в нашей спальне вытянутые лица, женушка.

Она вновь подняла кубок, но пить не стала. Ей нужна трезвая голова. Она и так уже чуть не выдала этому человеку свою самую страшную тайну.

— Ты что, разучилась улыбаться, Алиса? Мы простились с прошлым — почти простились. Через несколько дней я вернусь в Морстон и буду искать шкатулку старой королевы. А потом, независимо от того, найду я ее или нет, в течение двух недель мы отправимся в Виндзор.

— Нет, я…

— Да. Вопрос решен, Алиса. Мы поедем в Виндзор вместе, и ты встретишься с вдовствующей королевой. Твоя мать служила ей верой и правдой, и королева должна отблагодарить тебя за это. — Он взглянул на нее сквозь прикрытые веки. — Ты слишком робкая, жена. Я даю тебе возможность повидаться с сиятельной госпожой твоей матери, а ты недовольно хмуришься. Виндзор тебе понравится, вот увидишь. Все женщины мечтают побывать при дворе королевы Элеаноры.

— А я не хочу.

— Но почему? Твоя мать много лет жила при дворе, а твоя няня с лицом мула одевается так, как будто до сих пор прислуживает старой королеве. Эта женщина… как ее зовут?

— Эмма.

— Я привезу ее из Морстона. Она поедет с нами в Виндзор и расскажет все, что тебе следует знать. Судя по ее виду, она не забыла жизнь при дворе Элеаноры. Она избавит тебя от страхов.

Встав из воды, Раймон подошел к пылающему камину, протянул к огню свои сильные руки и стряхнул с них капли воды.

— Женщины уже начали шить тебе платья из тех тканей, которые ты сочла слишком хорошими для Кернстоу? Когда я вернусь из Морстона, ты должна быть готова к отъезду.

Раймон повернулся к ней лицом — высокий темный силуэт, подсвеченный сзади ярким пламенем и окутанный янтарным ореолом испарявшейся воды. Он пошел к ней, и Алиса невольно стиснула на груди льняное полотенце. Отблески каминного огня играли на его теле — это была уже не курившаяся тень, а крупный мужчина, мускулистый, с нежно-золотой кожей. И мужской плотью, уже восставшей от желания.

Он опустился на колени и взял у нее кубок и скомканное полотенце, которое она сжимала в другой руке, прикрывая свою наготу.

— Розы, — проговорил он, — от тебя пахнет розами.

— Ароматическими травами.

Он опустил полотенце к ее ногам и приподнял ладонями мягкие тяжелые груди.

— Не спорьте со своим мужем, миледи. От вас пахнет розами. — Он приник нежным поцелуем к ее губам. — И на вкус вы тоже как роза. — Его губы двинулись ниже, к пылающей плоти, которую он обнимал ладонями. — Розы, миледи. Они расцветают от моих поцелуев.

Она запустила руки в его волосы и прижала его голову к своим изнывающим грудям.

— Вы сказали… Он помедлил.

— Что, Алиса?

— Вы сказали, что не умеете говорить дамам приятные слова.

Он тихо засмеялся, обдав ее своим жарким дыханием.

— Я вовсе не поэтизирую, жена. Я говорю то, что вижу. То, что чувствуют мои губы.

Он дразнил ее грудь нежными поцелуями, и его мокрые густые волосы, темно-янтарные от воды, двигались из стороны в сторону под ее пальцами. Она не сразу поняла, что хриплое дыхание, звучавшее в ее ушах, — это ее собственное и что она прижимает его голову к своей груди онемевшими от дрожи руками.

Он сомкнул ладони на ее ягодицах, укрытых мятым полотенцем. Она тут же ухватилась за край полотенца, чтобы удержать его на месте.

— Нет, — прошептал он, подняв к ее лицу свои голубые глаза и взглядом требуя того, чего еще не выразил словами. — Позвольте мне сделать это. — Он поднес ее руки к своим губам, быстро поцеловал их и положил себе на плечи. — Там есть еще одна роза, миледи.

Он ласково раздвинул руками ноги Алисы и опустил голову, согревая дыханием ее дрожащую плоть.

— Откройся мне, Алиса, — прошептал он, — распусти для меня свои лепестки.

И она сделала это при первом его горячем прикосновении. В устье между ее дрожащих ног распустился сладкий цветок удовольствия.

Он сжимал ее в своих объятиях до тех пор, пока она не содрогнулась в финальном экстазе, потом положил ее на себя и медленно наполнил своей горячей мужской плотью, а она устало опустила лицо на его грудь.

Он начал двигаться в ней, заставляя испытывать повторное наслаждение. Она раскачивалась на нем, чувствуя новый прилив блаженства и вбирая его все глубже в себя.

— Не торопитесь, миледи. Помедленнее, а то вам будет больно. — Он удержал ее в неподвижности. — У нас впереди еще много ночей. Не будем спешить, Алиса.

Вспотев от напряжения, он ждал, когда ее лоно расслабится вокруг его твердого символа желания. На этот раз он не узнает о ее слезах. Алиса лежала, уткнувшись лицом в его мокрую золотую шевелюру, и плакала от горя, думая о том, что ей предстояло сделать завтра утром.

И скорбела по уходящей ночи, которая будет их последней ночью любви.

— У тебя скоро месячные? — спросил он.

Алиса вытянула мокрое полотенце, которое лежало у нее между ног, густо покраснела и бросила его в холодную ванну, после чего накинула тунику.

— Почему ты спрашиваешь? — раздраженно отозвалась она. — Я что, должна говорить тебе, когда ожидаю месячные, и отчитываться каждый раз, когда они начнутся?

Раймон приподнялся на локте и оглядел мятое льняное покрывало и одежду, разбросанную по всему полу от лежанки до ванны.

— Да, так было бы проще, — сказал он. — У тебя скоро начнутся?

— Нет! — отрезала Алиса.

Голос ее срывался, а уголки глаз порозовели, как будто она плакала.

И она действительно плакала, Раймон был в этом уверен. В разгар страсти — пока он пытался, призвав на помощь остатки своего самообладания, замедлить движения жены, чтобы их близость не причинила ей боли, — она рыдала у него на груди.

Они достигли высшего удовольствия в той же позе, в какой и начали: Алиса сидела на широко раздвинутых ногах Раймона, а он опирался спиной на тяжелую деревянную скамью, прижимая к своей груди стройное тело Алисы. Не вынимая из нее своего пульсирующего жезла, Раймон отнес жену на кровать и бережно уложил ее рядом с собой. Она заснула, переплетясь с ним ногами, а он еще долго разглядывал ее спящее лицо и смахивал со щек соленые слезинки.

В последние две ночи Алиса смотрела на него с невинным удивлением, говорившим о том, что она впервые открывает для себя радости страсти. Радости, которых не знала с первым любовником. Раймон готов был поспорить на все свои земли, что это так. Он считал себя достаточно искушенным в вопросах любовной игры и не сомневался: в минуты их близости его жена не вспоминала о своем первом любовнике. Почему же тогда она плакала? Алиса утверждала, что их долгое соитие не причинило ей боли, и он ей верил: его убеждали в этом и ее слова, и его собственный опыт.

Значит, все дело в месячных.

Четыре года назад, еще до Палестины, брат Иво рассказывал ему про странные перепады женского настроения. После пяти месяцев супружеской жизни Иво вдруг стал допоздна засиживаться в главном зале — иногда по три-четыре ночи кряду. Он пил много бренди и уходил в спальню только тогда, когда укладывались спать все его собутыльники. Однажды ночью он сказал Раймону, что узнал про женщин одну любопытную вещь, которую ни один из двух братьев не смог узнать за все годы их веселых холостяцких похождений с деревенскими девушками. Уговорив младшего брата поставить свою новую рубаху против его золотой монеты, Иво поспорил с Раймоном, утверждая, что в женском поведении есть нечто такое, о чем не ведает Раймон Фортебрас, а потом рассказал о слезливых приступах гнева, которые случались у его молодой жены, если разозлить ее перед началом месячных.