Он замолчал, глядя на меня своим прожигающим взглядом. Я почувствовала его своей кожей и тоже повернулась к нему, ожидая продолжения. Глаза его, казалось, отражали тот пожар, а может, солнце просто играло в них своими желтоватыми бликами…

— Почему мы оба там не сгорели? — спросила я, завороженная этим странным золотистым блеском его глаз.

— Я спрашивал потом Левина. Он сказал: Саидову, нашему второму мозгоправу, не удалось полностью тебя сломать. Твое желание выжить победило его программу. Единственное, чего ни я, ни Левин не могли понять — почему ты не бросила меня там? После того, как программа сработала полностью, и твоя личность уже была уничтожена, ты не просто выжила, но и не оставила плохого парня умирать в горящем здании. Это был твоя победа… над нами. Левин чувствовал свою вину перед тобой. Перед остатками твоей личности. Когда он узнал, что ты выжила и… что не дала мне заживо там сгореть… он тобой восхищался. — Он сглотнул. — Он предупредил меня, что теперь у нас у обоих будут проблемы. Что нас не оставят в живых. Ни тебя, ни меня. Это он посоветовал мне отвести тебя к Бринцевичу и оплачивал твое содержание. Бринцевич не в курсе нашей… деятельности, но мы к нему часто обращаемся за консультациями.

Он отрешенно уставился на реку, сидел, ссутулившись, не обращая внимания на то, что здоровый слепень пристроился на его голом плече. Я размахнулась и хорошенько треснула по нему. Насекомое шлепнулось на песок, а Константин от неожиданности чуть не подскочил на месте, глядя на меня с бесконечным удивлением.

— Я боялся и стыдился тебе все это рассказывать, потому что…

— Потому что ты плохой парень? — подсказала я и засыпала мертвого слепня песком.

Костик поджал губы и кивнул, продолжая смотреть выжидающе.

Я пожала плечами, встала и собрала свою одежду с песка.

— Левин же сказал: мне теперь все равно.

Мы продолжили путь по рельсам, перейдя реку по железнодорожному мосту, еще разок перед этим искупавшись и перекусив.

Константин теперь шагал понурый и как будто слегка пришибленный, словно его исповедь потребовала физических усилий и изрядно его вымотала. Я, напротив, чувствовала себя отдохнувшей, посвежевшей и полной сил после купания в бодряще-ледяной водичке.

Костин рассказ многое прояснил, кусочки мозаики сложились в моей голове в довольно стройную картину. Стало ли мне от этого лучше или хуже, я не могла сказать.

Теперь все чаще нас стали сгонять с путей поезда, а одноколейка начала ветвиться, и как Костя угадывал, в какую сторону пойти, я себе и представить не могла. Может быть, он просто шел наобум?

Вскоре нам стали попадаться строения, рельсы как будто размножились, переплелись; из-за многочисленных автоматических стрелок идти стало совсем неудобно, и мы наконец сошли с осточертевших шпал на нормальную асфальтированную дорогу, которая побежала рядом с путями. Нас то и дело обгоняли машины и автобусы, и под вечер мы вышли к нормальной станции.

Перрон был почти пуст. Костик усадил меня на лавочку, скинул свой рюкзак, швырнул мне на колени свою кожанку и что-то пробурчав, направился в здание вокзала.

Я села, с наслаждением откинулась на спинку скамейки и вытянула ноги, обхватив руками и прижав к себе все свое и костиково добро, и слушала переговоры работников станции по громкой связи. Ноги вскоре перестали гудеть, но начало громко и голодно бурчать в животе. Константина все не было. Сначала я подумала, что он направился в туалет в здании вокзала. Потом, когда прошли все разумные сроки пребывания здорового человека в сортире, подумала, что сразу из туалета он прошел искать магазин. Правда, почему-то не взял ни денег из своей куртки, ни рюкзака, куда мог бы сложить покупки. Тогда я, с беспокойством озираясь, встала, надела свою куртку, вскинула на каждое плечо по рюкзаку, сгребла в охапку костину кожанку, следя, чтобы ничего не вываливалось из карманов, и двинулась на его поиски.

Зал ожидания был пуст. Окошко кассы светилось, но перегородка была задвинута. Я поискала глазами указатели с мужской и женской фигурками или соответствующими буквами. Нашла. По стрелочкам повернула в нужном направлении и остановилась возле мужского туалета. Прислушалась. Ни голосов, ни движения. Я набралась решимости, сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и заглянула внутрь, прошла мимо рукомойников и выглянула в зал с кабинками и писсуарами. Никого. Обе кабинки были пусты, судя по приоткрытым дверцам.

Я вышла обратно в зал ожидания. Постояв еще немного, повертев головой в разные стороны и так в итоге не встретив ни одной живой души, у кого можно было бы хоть что-то спросить, я вышла в двери, противоположные тем, в которые вошла. Они вывели меня на площадь, тоже в этот час безлюдную. Впрочем, несколько торговых павильончиков приглашающе светились. Я решила сначала найти Костю, а уж потом пойти за покупками. Только где его искать, не имела понятия.

Покружив по площади, я сначала вернулась на перрон к той лавке, где он меня оставил, а потом все же решила заглянуть в павильончики: вдруг он там уже без меня чего-то покупает?

И за одним из павильонов я услышала шум драки. Остановилась, чертыхнувшись про себя и пытаясь сообразить, что делать, отчаянно озираясь в надежде, что появится хоть кто-нибудь, кто мог бы мне помочь. Как назло: ни прохожих, ни полиции. Обшарила костину куртку и во внутреннем кармане сразу же наткнулась на пистолет. Решительно взяла его в руку, и не сказать, чтобы прикосновение холодной тяжелой стали придало мне уверенности: обращаться с огнестрельным оружием я, кажется, не умела. Тем не менее выбора у меня не было. Я пошла на шум драки и в кустах за углом одного из торговых павильонов в сгущающихся сумерках заметила движение.

Постояла, никем пока что не замеченная, пытаясь определить, кто есть кто. После очередного приглушенного звука удара и негромкого чьего-то «Хак!» из шевелящейся плотной кучи народа вылетело тело, рухнуло на траву и, едва шевелясь, с приглушенным стоном попыталось отползти, чтобы не затоптали. Еще одно малоподвижное тело обнаружилось с другой стороны от основной кучи. До меня доносились звуки ударов, сопение и изредка — сдавленные матюки и рычание. Потом народ немного расступился, и я, наконец, разглядела, где свои, а где чужие. Чужих на ногах оставалось трое, не считая тех, что уже выбыли из игры. Костик в своей светлой рубашке теперь был хорошо различим. Он стоял в боевой стойке и сосредоточенно отражал удары, направленные ему в корпус и в голову с трех сторон. Сейчас он больше всего напоминал ощетинившегося породистого пса, окруженного стаей дворняжек. Совершенно неожиданно для всех он сменил тактику и нанес в разные стороны два молниеносных удара. Сразу двое из нападавших почти одновременно клацнули зубами и, откинув головы, повалились навзничь. Оставшийся последний противник проворно увернулся от очередной костиной атаки, завел руку себе за спину, и я отчетливо услышала металлический щелчок. Все остальные темные личности, как по команде, начали подниматься с земли, и я неожиданно для себя оказалась рядом с тем, последним, и, хорошенько размахнувшись, плашмя треснула пистолетом ему по затылку. Удар был сильный, моим пальцам тоже досталось, и я едва не взвыла от боли. Но зато этот тип, в руке которого блеснул ножичек, рухнул к моим ногам, и я увидела удивленные Костины глаза. Удивлялся он недолго. Подскочил ко мне, отобрал пистолет, тут же щелкнув предохранителем, схватил меня за руку и, пятясь, начал отступать к зданию вокзала, держа на мушке поочередно всех пятерых нападавших. Даже в сумерках они прекрасно поняли, что шуточки кончились, и, престав дергаться, замерли в разных позах.

Металлический женский голос вдруг заговорил из множества невидимых динамиков. Эхо было такое, что я разобрала только слова «поезд» и «с первого пути». Безо всяких динамиков послышался пронзительный гудок паровоза и раскатился грохот тронувшегося поезда. Оказывается, я пропустила момент, когда он подошел.