Глаза Радищева становятся чернее ночи. Чернее пустоты космоса, чернее самой глубокой бездны… Я смотрю в них – и не могу оторваться. Он приковал меня к себе, захватил всё внимание, лишил воли, и…

Я чувствую страх.

Животный, первобытный, и такой древний, что в памяти сразу всплывают сцены из моего далёкого прошлого. Того, в котором надо мной измывались «имперфекты», а я, будучи низшим, не мог ничего им противопоставить…

Это ощущение длится секунду, а затем всё тонет под волной образов.

Радищев превращается в Азраила, ангела смерти. Его лицо становится мертвецкой маской, черепом, обтянутым кожей. Нижней челюсти нет – вместо неё копошатся десятки склизких щупалец. Из глазниц прорывается пламя, а рук у моего мучителя семь, и на каждой ладони по дополнительному глазу. Они разрывают моё горло, и из него хлещет кровь.

Я лечу вниз. Падаю в Яму, к надсмотрщику Валтазару, напарываюсь на пики и ощущаю невероятную боль. Кричу, бьюсь в агонии, и даже не пытаюсь сопротивляться, когда меня снимают с этих острых штук и кидают в котёл с кипящим маслом.

Кожа мгновенно краснеет, пузырится и слазит с мускулов. Куски мяса отслаиваются от костей, ноя всё ещё жив, и чувствую невероятную боль. А вместе с ней – всё тот же страх, ведь голова изменённого Радищева висит надо мной и клацает острыми зубами, накачивает меня тёмным дымом и обещает тысячелетия мучений, по сравнению с которыми всё, что я испытывал – детский лепет…

Удар Жнецом, рассекающий грудь… Клинки генералов, вонзающиеся в моё тело… Предательство жён, мёртвая Лика, которую пожирают трупные черви. Пустота заключения к в крошечной каменной камере, в которой я не могу даже разогнуться но вынужден заживо гнить веками…

Страх… Невероятный страх от происходящего заполняет каждую клеточку моего истерзанного тела, и нет никакой возможности ему противостоять. Я слаб… Я так слаб…

Голос Азраила звенит у меня в голове:

- Ты готов признать поражение? Готов сдаться?! Признай мою власть, и твои мучения закончатся! Признай, что я победил!

- ДА! – кричу я, - ДА, ГОСПОДИН! Прошу, прости меня! Я признаю твою власть над собой! Ты победил!

Всё заканчивается мгновенно, и видение рассеивается, как дым на ветру. Я лежу на газоне, скрючившись в позе эмбриона, и чувствую тепло солнечных лучей, греющих кожу. Это ощущение портит чья-то тяжёлая нога, придавившая горло, и мне едва удаётся дышать. Сил нет никаких, энергии почти не осталось, а эфир…

Я пытаюсь повернуться и краем глаза вижу Радищева, нависшего надо мной. Он победоносно ухмыляется, и гаркает:

- Вы слышали Орлова! Он признаёт поражение и принимает мою победу!

Стадион замирает. Теперь не слышно гомона толпы, лишь редкие выкрики в поддержку Радищева доносятся до моих ушей.

И только сейчас я с ужасом понимаю, что проиграл…

Я ошибся… Фатально ошибся, когда решил, что мой «удар страха» поможет победить ублюдка… У него оказался иммунитет к моему истинному умению. И причина этого могла быть только одна – у Фёдора Радищева тоже есть это умение. И оно куда сильнее моего.

А значит… Он тоже демон…

* * *

Фёдор Михайлович с удовольствием наблюдает, как на Демида одевают рабский ошейник. Эта вещь полностью блокирует все чакры мага и не даёт ему не только использовать, но даже и аккумулировать энергию в теле.

Великий князь чтит традиции, и зычно зачитывает манифест для поражённого выскочки.

- … Таким образом, по правилам валдикты Орлов Демид Николаевич, рождённый двадцать третьего июня две тысячи четвёртого года, становится собственностью Фёдора Ярославовича Радищева, рождённого тринадцатого октября одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения. Я, великий князь Великорусского Анклава лично свидетельствую, что дворянин Орлов требовал у меня разрешение на валдикту, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, а также…

После этих слов обратной дороги у парня нет. Он становится личной собственностью Радищева, за которую тот не отвечает ни перед кем. Даже перед Благовещенским.

- … Посему повелеваю снять все обвинения, доказанные или лживые, с Фёдора Ярославовича Радищева, и полностью оправдать его в глазах общественности!

Великий князь, закончив короткую речь, произносит заклинание – и связывает рабский ошейник с Фёдором Ярославовичем. Теперь он может управлять им силой мысли. Заставлять Орлова испытывать боль, отнимать у него силы или наоборот – давать их ему, привязывать парня к себе и контролировать его. Вплоть до прямого управления всеми движениями…

Радищев кивает Абаддону, говорит несколько слов своим людям, вышедшим на поле, и те утаскивают Демида в неизвестном направлении.

Фёдор совершенно не обращает внимания на осуждающий свист и завывания с трибун. Ему всё равно – благодаря своей победе он полностью оправдан перед законом. А исправить о себе мнение черни, испорченное Орловым, он успеет и позже. Хотя начинать это делать можно уже сейчас – к нему по полю бежит пара десятков журналистов с операторами.

- Фёдор Ярославович! – запыхавшаяся девчонка лет двадцати, с подкрашенными синими волосами, собранными в хвост, коротком топе с рисунком паука в паутине, и рваных джинсах, оказывается рядом с Радищевым первой, обогнав всех своих коллег, - Добрый день! Олеся Лисицина, телеканал «Россия». Ответите на пару вопросов?

- Если вам так будет угодно, - вежливо улыбается Радищев.

- Скажите, что вы ощущаете, узнав, что полностью оправданы?

- Чувство справедливости. Я не был повинен ни в одном из пригрешений, которые озвучил Орлов.

В это время к Радищеву подбегают остальные журналисты, и в спешке достают диктофоны устанавливают камеры. Фёдор привык к пресс-подходам, а потому не обращает на эту суету ровным счётом никакого внимания.

- Но доказательства выглядели более чем реальными. И если опубликованные Орловым аудиозаписи можно подделать, то слова вашего личного помощника, насколько нам известно, проверяла тайная канцелярия великого князя. Как вы объясните это?

- Процесс допроса Аристарха Высоцкого был закрытым, вы ведь и это знаете. И я вас уверяю, по всем показаниям, которые он дал, тайная канцелярия всё ещё работает. Подозреваю, что Орлов и Высоцкий, уж не знаю, как они спелись, пытались провернуть изощрённую и противозаконную интригу, направленную против моего рода. Думаете, почему парнишка так настаивал на дуэли? Потому что знал, что на княжеском суде ему ничего не светит.

- А показания...

- Все те показания, что якобы дал Аристарх – фальшивка. Точнее, они фальшивка относительно меня. Насколько он сам замешан в преступных делах, о которых говорил, я не знаю. Но уверяю вас – в самое ближайшее время я проведу тотальную проверку всех своих подчинённых, чтобы подобного больше не произошло. А уж если совсем откровенно – я не сомневаюсь, что это именно Орлов попросил Аристарха «якобы» похитить его сестру, чтобы впоследствии выдать это за мой приказ.

- Но ведь это глупо! Для чего Высоцкому так себя подставлять? За такое соучастие ему грозит немалый тюремный срок, а то и смертная казнь!

- К сожалению, у меня нет ответа на этот вопрос. Возможно, он надеялся, что Орлов его не выдаст, поможет сбежать, и всё ограничится видеозаписями. Надейтесь, что позже тайная канцелярия соизволит поделиться с вами своими соображениями.

- Фёдор Ярославович, - вперёд протискивается парень с коротким хвостиком волос и безвольным подбородком, - Если всё, как вы говорите, то что, по вашему мнению, сподвигло Орлова выдвинуть против вам такие серьёзные обвинения и затребовать у великого князя право на валдикту?

- Честно говоря, вариантов тут может быть множество. Начиная с того, что его отец в своё время обвиняя нашу семью в потере всех привилегий. В той истории, когда он едва не убил офицера Михайлова, я выступал свидетелем произошедшего. Полагаю, Николай Орлов, превратившийся в алкоголика, мог спокойно обвинять в случившемся именно меня, и транслировать эти мысли сыну. А возможно, тут имело место стечение обстоятельств.