«Главное держать руки. Держать руки!» — единственная мысль заставляла моё бренное тело хотя бы прикрывать лицо и глаза. Думать о чем-то большем я был не в состоянии.
Новый удар впечатал носок чьего-то ботинка глубоко в поясницу.
«Почкам хана…» — пронеслась удивительно спокойная мысль, пока моё тело содрогалась от новых ударов, обрушивающихся со всех сторон.
Каждое новое попадание по спине, в области поясницы, было больнее предыдущего.
Не знаю, сколько это продолжалось, но через некоторый период времени я с трудом разлепил один глаз. Второй, судя по ощущениям, напрочь заплыл. Мутным взглядом оглядел окружающее пространство. Никого.
Голова болела, перед единственным глазом всё плыло. Подняв руки, ощупал лицо. Что-то мягкое и выпуклое. Касания отозвались болью.
«Да у меня пол лица заплыло!!» — взвыл мысленно.
Сделал попытку подняться, о чем тут же пожалел. Поясницу прострелило болью. С губ сорвался стон. Сглотнул. В этот момент, совсем некстати, язык во рту нащупал какие-то твердые кусочки.
«Это же мои зубы!!»
И сразу следующая мысль:
«Суки!!»
Снова попробовал подняться. И новая боль, на этот раз сильнее предыдущей. Судя по тому, что ногами я шевелить мог — позвоночник цел. А вот остальное…
Попробовал просто оглядеться. Ночь. Глухие многоэтажки. Вроде бы всё тот же двор-колодец, через который я шел. И ни души вокруг.
«Вот так и загнешься ни за хрен собачий!»
Повернул голову, тут же вызвав приступ ноющей боли в области затылка и висков.
«Сука-сука-сука!!»
Слух уловил шаги. Я наткнулся взглядом на две фигуры, идущие по бетонной дорожке, возле которой я лежал. Одна высокая, явно женская, вторая вроде бы детская — возможно ребенок.
Когда они приблизились, я попробовал обратиться, но из горла вырвались лишь невнятные звуки, разбитые и разбухшие губы, а также отсутствующие зубы, мешали что-либо сказать вообще.
— Мама, дяденьке плохо! — раздался детский голосок.
— Пойдем скорее. Дяденька перепил…
Схватив ребенка за руку, мамаша устремилась дальше по дороге.
«Хоть бы карету скорой вызвала, дура…» — пронеслась мучительная мысль.
Я закрыл единственный глаз. Что там со вторым думать не хотелось — надеюсь он хотя бы цел. Быть пиратом — не в моих планах.
«Да какие пираты, черт возьми⁈ О чём ты вообще думаешь⁈ Ты тут лежишь подыхаешь, какие на хрен пираты⁈ Не факт, что ты вообще выживешь! Там уже думать о глазе не приходится! А если внутреннее кровотечение⁈»
Сделал попытку улыбнуться. Отозвавшись на движение, кожа губ натянулась и лопнула. Теплая струйка потекла в рот. Душу заполнило отчаяние и какая-то внутренняя боль. Самая настоящая боль от обиды.
«Ну нахрена я полез, герой… Ну чё, догеройствовался? Теперь всё. Подыхай!!»
Сознание начало биться в клетке отчаяния и обиды. Вот так, человек живет, ничего не предвещает беды, а затем… Происходит что-то, переворачивающее его жизнь с ног на голову. И ладно, если он останется в живых.
Всем людям кажется, что они-то никогда не попадут в такую ситуацию, где умрут. Все думают, что доживут до глубокой старости и умрут уже там, от болезни или тихо уснут в постели. Но никто не думает, что его жизнь может окончиться в любой момент. Никто не думает о своей смерти.
Одни переходят дорогу на красный. Потому что спешат. Другие переходят на зеленый, но не ждут, пока машины остановятся, и не смотрят по сторонам прежде чем ступать на проезжую часть. Они тоже спешат. Иные — считают себя бессмертными.
Есть отдельная категория людей — они считают себя героями и бросаются в пожар. И ладно, если спасти кого-то близкого, например, питомца или ребенка с женой. Кто-то ведь бросается ради чужих людей. Либо самостоятельно пытается вызволить людей из застрявшего лифта. И у пожарных, либо спасателей, становится на один труп больше.
Видимо я был из последних. Тоже, м-мать его, герой. Мог проигнорировать девчонку, но вмешался. Подумал, что может маньяк какой, надо помочь, прикрыть.
«Ну чё, прикрыл? Где они теперь? Сто процентов не она, так тот паренек видели, как тебя мутузят. Ни СБ ни „скорую“ никто не вызвал! Где они теперь⁈ Зато ты — герой! А⁈»
По щеке потекла одинокая слезинка.
Никогда не знаешь, что произойдет дальше. Нельзя предсказать и успеть подстелить соломку. Мог ли я решить всё миром? Я пытался. Выяснилось, что она украла телефон. Я попробовал её остановить. И именно это стало моей ошибкой. Надо было запомнить лицо и написать заявление в СБ.
«Хоть что-то умное…» — проворчал внутренний голос.
Я решил сыграть в героя, за что и поплатился. На самом деле никому нет до других дела. Никто даже разбираться ни в чем не будет — кто жертва, а кто нет. Со стороны все видели, как я якобы набросился на девчонку. Как итог — минимум двое кинулись на меня и отделали, как Бог черепаху.
«Пора бы уже запомнить, что никому ни до кого нет дела. Всем важны лишь собственные шкуры. Никто ни в чем не будет разбираться».
Ну может и не собственные, раз уж за эту девушку решили вступиться, даже не попытавшись разнять нас и выяснить обстоятельства. А ведь я не нападал — я защищался.
«Ну чё, защитился⁈»
Из груди вырвался хрип. Я закашлялся, что тут же отдалось болью в левой части грудной клетки.
«Пару ребер сломали точно…» — подумалось тоскливо, когда правился с позывом прокашляться. Лучше сейчас не делать резких движений.
В реальном мире, люди — это невероятно жестокие твари. Сегодня они будут улыбаться в лицо, говорить, какой ты хороший человек, а завтра, когда прижмет, они первые пустят в тебя пулю.
Сегодня ты их коллега и хороший человек, а завтра, когда им это будет выгодно, они пройдут по тебе и вытрут ноги. И так везде. Как в реальной жизни по отношению к материальным вещам, так и на работе, в карьере.
Одна художница из двадцатого века проводила эксперимент. В течении шести часов она простояла в своей студии недвижимой статуей, указав в особом договоре, что берет на себя ответственность за всё, что будет дальше происходить. Перед ней, на столе, лежало семьдесят с лишним предметов. Суть эксперимента была проста — дать людям свободу.
Нет, поначалу всё было даже прилично — её трогали, смотрели на нее. Потом её начали целовать и трогать в более интимных местах. Чем больше проходило времени, тем более откровенными становились действия людей. С нее сорвали и срезали всю одежду, её тело изрисовали и изрезали режущими предметами. Кто-то даже приставил к её голове заряженный пистолет, но другой человек, единственный из толпы, помешал выстрелу, завязалась драка. Иные — чуть не насиловали её!
К концу эксперимента, её тело представляло собой жалкое зрелище — изрисованная, изрезанная, измученная людьми художница не ожидала от людей такого. Когда люди видят, что не понесут ответственности — они снимают с себя наносную цивилизованность и становятся жестокими чудовищами. Особенно жестокими они становятся, когда считают себя правыми и вершат самосуд.
Примерно так фанатики расправляются с теми, кто, по их мнению, поступил неправильно. Они готовы буквально расчленить «оскорбившего» их человека. Потому что считают это правильным. Закон же, по их мнению, недостаточно суров. Другая ситуация наступает, когда дело коснется их — всё внезапно изменится и закон, который запрещает смертную казнь, станет для них самым любимым. Однако, до тех пор, они считают себя вправе вершить самосуд и устраивать казнь тем, кто, по исключительно их мнению, это заслужил. Кто их оскорбил, например. Особенно какими-то действиями.
Это стало модной тенденцией — оскорбляться. На что угодно. И проблема не в тех, кто их оскорбляет, вовсе нет. Оскорбление всегда находится в голове «жертвы», а не на устах оскорбляющего. Если с детства учить человека, что слово «друг» это что-то плохое, то, увы, с возрастом, этот человек будет бить в лицо тому, кто посмеет назвать его другом.
Иначе говоря — нельзя сказать что-то и этим оскорбить другого. Потому что не человек оскорбляет других людей. Всё происходит ровно наоборот! Сами люди оскорбляются на слова человека! Сами по себе. Даже слово «дурак» является оскорблением только потому, что люди считают это слово оскорбительным. Если бы людям с детства не говорили о том, что это плохое слово, они бы и не считали его оскорбительным!
