— Убей меня! — заверещало со стола. — Убей меня!

Но Гамильтон, задыхаясь от ужаса, уже бежал прочь, прочь по коридору, пронзительно крича и бормоча несуразицу Вылетев в просторную пещеру, он заорал с новой силой, и гулкое эхо загуляло под сводами, словно бы вышвыривая его прочь из царства ночи. И он помчался со всех ног тем же путем, каким пришел сюда, оскальзываясь и спотыкаясь, через комнаты и коридоры, прочь, прочь, вверх по скользкой смрадной лестнице, спасаясь из объятий отвратительного липкого страха. И все это время пронзительный вопль, идущий оттуда, из глубин, звенел в его ушах, лишь пришпоривая его в паническом бегстве из ночного подземелья и обиталища ужаса, который он все-таки сумел рассмотреть — и теперь уже никогда не забудет…

Гамильтон не помнил, как выбрался наверх. И к лучшему — есть мгновения, столь ужасные, что их лучше не пускать в память. Он пришел в себя, когда в лицо ему ударил пахнущий морской солью холодный ветер, и понял, что бредет, спотыкаясь, вслед за Эриком Скоттом вниз по заметенной снегом тропе.

— Мне пришлось их сжечь, — сказал Скотт. — Эти книги служили злу, им не стоило появляться на свет, такое не должно существовать под солнцем… Надеюсь, вы меня понимаете…

— О, я понимаю, — пробормотал Гамильтон. — Боже правый — я очень хорошо вас понимаю!

— Так что же увидели в подземелье? — осторожно поинтересовался Скотт, явно обеспокоенный состоянием своего спутника.

Гамильтон и впрямь дрожал, а лицо его покрывала смертельная бледность.

— И что же случилось с Питтсом и Таггартом?

— Они бежали — не спрашивайте, куда. Возможно, они скрываются в лесистых северных холмах. Или уехали в дальние страны. А возможно, отправились… еще дальше. Кто бы они ни были, их миссия исполнена — они отомстили. Надеюсь, мы с ними более не встретимся.

Что я увидел под замком?.. Я до сих пор до конца не уверен в том, что на миг предстало моим глазам, Бог свидетель, я пережил такой ужас, что не поручусь за то, что не галлюцинировал… Однако если чувства не обманули меня — ох, тогда я буду всю оставшуюся жизнь проклинать себя за то, что не исполнил долга милосердия — из-за постыдной слабости. Нечто, что некогда было констеблем Данлэпом, влачило противоестественное существование, поддерживаемое лишь средствами, неизвестными медицинской науке… Ибо, Эрик, то, что предстало моим глазам в той черной, мерзкой комнате под замком вовсе не было человеком. Нет, то была лишь говорящая, дышащая и отвратительным образом оживленная человеческая голова!..

— …Мистер Корфу, ну вы же все понимаете! Этому загородному дому (ранчеро) триста лет! Триста лет, мистер Корфу, триста лет великой истории! Здесь некогда жил испанский дон, это особенный дом!

Агент забежал сбоку и завлекающе прошептал:

— Дейв, смотри, упустишь, потом сам пожалеешь…

Дэвид Корфу лишь поморщился: фамильярность агента, резко сменившего тактику и обращение с официального «мистер Корфу» на непринужденное «Дэйв», раздражала, но пусть его. Сейчас он смотрел только на Джулию. А та вела ладонью по камню и посматривала на пустые цветочные горшки — словно уже видела, как в них распускаются азалии и петуньи…

Что ж, место и впрямь неплохое. До офиса в Санта-Барбаре недалеко, выезд на Тихоокеанское шоссе тоже близко, да и соседей почитай что и нет — по нынешним временам редкость для домов, стоящих на первой пляжной линии. Поблизости обитала лишь одна семья… ну и старый подметальщик, ковыряющийся в песке в поисках потерянных вещей. Но он, конечно, не в счет.

Джули, меж тем, уже вступила в оживленную беседу с агентом:

— А как насчет соседей, мистер Баскомб? Конечно, нам нравится уединение, но, видите ли, Флипу скоро восемь, а у мальчика его возраста должны быть не только школьные товарищи — ему же нужно с кем-то играть…

— О да, миссис Корфу, вы совершенно правы. Однако вам совершенно не о чем беспокоиться.

И агент подошел к окну гостиной — самому большому в доме. И все равно — маленькое. Сейчас окна делают шире.

Окно, подумал Дэйв. Придется поменять его. Вставить раму побольше — и решетки эти дурацкие убрать, а то свет загораживают. Да и стекло старое, мутное. Все, все заменим.

Баскомб махнул рукой направо:

— В бумагах указывается, что пляж и бухта находятся в совместной собственности — вашей и еще двух домов. Берчи живут за этой высокой дюной — у них две дочери-двойняшки (Интересно, подумал Дэйв, это сколько? Двое или четверо?), если я не ошибаюсь, как раз одного с вашим сыном возраста. Думаю, они подружатся. А у скал внизу — старый Джошуа Виппл, ну, вы уже знаете.

— Тот подметальщик? Который мусор на пляже собирает? — переспросила Джули. — А он… ну, понимаете, у нас маленький ребенок…

Агент всполошился и замахал руками:

— Ну что вы, что вы! Старина Джош абсолютно безобиден! Прекрасный сосед, вот увидите! Не из тех, что вламываются в дом с просьбой одолжить газонокосилку на воскресенье…

— Так травы же нет, — заметил Дэйв.

— Я к тому, что он немного неразговорчивый.

— Мы переживем это, — хмыкнул он. — Ну что ж, нам здесь нравится.

И Джули приникла к его губам в таком страстном поцелуе, что он едва не позабыл обсудить ипотеку.

Однако вскоре Дэйв понял, что привлекает слишком много внимания: да, он был инженером-нефтяником, а городок поддерживал гринписовцев, но все же… Местные жители поглядывали на него искоса, словно бы хотели что-то сказать, но не решались. И шептались за спиной. А когда он поворачивался, чтобы посмотреть на шептунов, те принимались преувеличенно оживленно беседовать, чтобы сгладить неудобность ситуации. Сначала он старался не обращать внимания. Потом взгляды и шепотки за спиной стали выводить его из себя. Даже рабочие на нефтяной платформе — и те обменивались значительными взглядами и качали головами вслед.

Однажды вечером Дейв не выдержал. Наплевал на этикет и манеры и решился открыто заговорить с шептунами. В данном случае это были трое бурильщиков — в грязище с головы до ног и с перепачканными сырой нефтью, блестящими, как у эбонитовых статуй, лицами. Он подошел, и они вытаращились, как завороженные.

— Значит, так, ребята. Я чего-то не понял? Если хотите что-то сказать, говорите мне, а не про меня за моей спиной, понятно? Можете высказать мне все, что хотите, прямо здесь и сейчас. В лицо.

Кто-то смотрел в пол, кто-то в сторону, на буровую установку. Но никто — Дейву в лицо. Наверное, ему стоило задуматься: почему трое здоровенных мускулистых работяг прячут глаза и ковыряются носком ботинка в полу, словно детишки, которых поймали за кражей пирога? Неужели испугались мелкого, на полголовы ниже их ростом инженеришки? Но Дейв был слишком рассержен, чтобы обращать внимание на такие очевидные вещи.

Один из бурильщиков нервно облизнул губы и как-то странно посмотрел на Дейва:

— Сэр, это правда, что вы поселились в старом доме, известном как Каса-де-Родриго-де-Лима? Ну, в том, что стоит над грязным песчаным пляжем в бухте Кабрильо?

— Я так понимаю, что вся Санта-Барбара уже в курсе, так что отрицать не буду. Поселился. И что?

— О боже, сэр. Да помилует Господь вашу душу.

И все трое развернулись и демонстративно принялись заниматься своими делами.

Ни угрозами, ни посулами Дейв больше не смог вытянуть из них ни слова.

В ту ночь они впервые услышали барабаны.

Случилось это в воскресенье, после традиционной вечерней игры в бридж у Берчей. С соседями приходилось дружить — от безвыходности. До ближайшего человеческого жилья было несколько миль — этот участок тихоокеанского побережья почему-то не пользовался популярностью у застройщиков. Старину Виппла они звать не стали: непохоже, чтобы тот сильно интересовался карточными играми или желал общества себе подобных.

Джули расслышала далекий гул первая. И осторожно разбудила мужа. Он повернулся к ней лицом и сонно заморгал. Однако, разглядев ее лицо, резко подскочил в кровати: