{323}

До встречи с владыкой Антонием я окормлялась у иеромонаха Никона (Воробьева)[143], с которым меня познакомила в конце 40-х матушка Сергия[144]. Я работала тогда на кафедре гистологии во 2-ом Московском медицинском институте. Во время войны на прифронтовой полосе я заболела сыпняком, у меня развилась болезнь спинного мозга, и в 42-м году я получила инвалидность.

Духовную атмосферу в окружении отца Никона я восприняла с большой радостью. Это соответствовало моей натуре. Первое послушание у меня было такое: закончить диссертацию. Она все время висела надо мной не знаю какой тяжестью. Душа моя к науке не лежала. Я была убеждена, что если ученый христианин, то он и мыслит с помощью Божией, а если не христианин, то он мыслит по-вражьи. И тот и другой опираются на одни и те же факты, но выводы делают разные. Поэтому-то атеисты преследовали генетиков — генетика открывает путь к Священному Писанию, дает основу для понимания, что все в мире развивается по Промыслу Божьему… Это было время, когда сажали врачей — «врагов народа», и я значилась в списке на арест. Отец Никон, узнав, что мне грозит, говорил: «Только от веры не отрекайтесь ни в коем случае». Мама моя очень переживала, я была для нее единственной опорой. Младшая сестра трагически погибла, Сусанна[145] еще не возвратилась из ссылки… По тем временам это большое везение, что меня не арестовали.

У отца Никона в городе Гагарине (Гжатске) была махонькая комнатка. В ней он всегда очень долго молился. От отца Никона я получила очень многое. Он шел путем Иисусовой молитвы и имел на этом пути благодатные дары. Очень серьезно изучал труды Игнатия Брянчанинова. Был горячим подвижником. Служба церковная стала для меня по-настоящему ощутимой благодаря отцу Никону. Все так

{324}

считали, священники в том числе, что службы его необычны. У него был явный дар молитвы. Даже вечерние и утренние молитвы он как-то особенно читал. Иногда говорил: «Прочитали правило», а иногда: «Помолились» — когда дух настоящей молитвы ощущался.

Когда диссертация была закончена, отец Никон дал мне другое послушание: «Все читать и выписывать на тему покаяния». А потом он стал давать мне деловые поручения, которые Господь сподобил выполнить, и это для меня большая радость. Я возила из Москвы в Гжатск иконы для его храма. Их давал мне отец Александр из храма Ильи Обыденного, который был самым первым моим духовником. Привезла целый иконостас. Это очень преобразило храм отца Никона. А сень над Царскими вратами я привезла ему из Загорска от отца Тихона[146]. Потом начала возить в Гжатск стройматериал для церкви.

Отношения наши с отцом Никоном были непростыми. Были у нас разногласия по вопросам науки. Да и враг, как всегда, устраивал козни. Отец Никон слышал много лживых наветов в мой адрес, о чем он сам мне потом рассказывал. Когда отец Никон был уже тяжело болен и жить ему оставалось недолго, он попросил меня приехать — хотел убедиться, что у меня нет на него обиды. Он терпел ужасные грудные боли, мучился бессонницей. Отец Никон говорил прямо, что он уже хочет умереть, что все, что можно было сделать, он сделал. На девятый день после смерти я приезжала к нему на могилу. Из разговора с его келейницей поняла, что отец Никон провидел мой будущий постриг.

В то время жила под Загорском одна матушка, была она калекой от рождения, но имела от Господа большие дары. Я к ней пришла с вопросом, кого мне можно избрать духовником. Назвала троих. А матушка сказала: «Поживи одна пока». Я была удивлена ее ответом. А оказалось, Господь готовил мне встречу с владыкой Антонием. Вскоре меня познакомила с ним москвичка Клавдия Георгиевна Поварнина, которая с детства знала владыку. Ее отец был его другом. Владыке про меня рассказали. Он помолился и разрешил приехать. После этой встречи я стала его духовной дочерью. Было это в 1961-м году, мне тогда исполнилось 48 лет.

{325}

Меня очень привлекал молитвенный настрой владыки. Молился он необыкновенно. Матушка Антония всегда благоговела перед его молитвой. Владыка занимался Иисусовой молитвой, имел большие духовные плоды от нее. Клавдия Георгиевна рассказывала, что ей довелось своими глазами видеть, как владыка после молитвы был окружен ореолом света.

Владыка во всем был очень аккуратен, пунктуален, сосредоточен, целеустремлен. Вспоминается такой характерный эпизод. Мы ехали как-то в поезде с владыкой — я, матушка Антония и еще кто-то. Еды у нас не оказалось, и в дом приехали совершенно голодными. Думали, что прежде всего перекусим, но владыка сразу начал служить всенощную. И так всегда было: сначала молитва — потом все остальное.

В дом матушки Антонии приезжало немало людей. Жили по нескольку дней. Говели, причащались. Как-то я приезжаю и узнаю, что у владыки воспаление легких. Даже упал на утренней молитве без сознания. Слушаю его — в легких чистое дыхание. Я в недоумении: объективные показатели не соответствуют его состоянию. Владыка мне объясняет, что незадолго до моего приезда он разрешил одного иеромонаха в грехе, в котором тот своевременно не покаялся. Владыка взял грех на себя. И болезнь эта была попущением Божиим за поступок другого человека.

Мне очень хотелось побывать на именинах владыки — 30 января 1976 года. Приехала. Владыка служил литургию. Первый раз в жизни я видела его таким грустным, таким замкнутым. Печаль была какой-то обреченной. Владыка чувствовал, наверное, что не время ему покидать своих чад. Среди его паствы были люди, которые с большим подозрением относились к Патриархии. Владыка старался убедить таких людей в том, что мы должны быть под Патриархом и обязательно поминать Патриарха на литургии.

После именин я уехала. Но почти сразу пришлось вернуться. Владыка чувствовал, что скоро умрет. У него, очевидно, был рак мочевого пузыря. Возможно, метастазы образовались и в предстательной железе. Опухоль мочевого пузыря была очень крупной. Страдал он и варикозным расширением вен, но никогда не жаловался на ноги и никому не показывал их. Так что владыка страдалец большой.

В день перед кончиной мы не спали. Читали все время Иисусову молитву у кровати в комнате владыки, которая была как бы церковью. Перед смертью владыка благословлял нас такими словами: «Молитесь, грехи ваши прощены». Он был молитвенником и за наше прошлое, и за наше будущее.

{326}

В 1966 году владыка постриг меня в иночество, в 1968-ом — в мантию с именем Серафима. После его смерти я уже нового духовного отца не искала. Долгое время ходила к Илье Обыденному на Кропоткинской. Потом матушка Антония приняла меня как свое духовное чадо, так что она моя игуменья. А молитвы владыки я и сейчас чувствую. То, что я в здравом уме до сих пор, в моем-то возрасте, это его «заслуга».

Что же я могу сказать о владыченьке? Вот сидишь, бывало, с ним за столом, никто не разговаривает, а уходить не хочется. Его благодать распространялась на нас. Такой смиренный был, такой кроткий, такая у него ангельская улыбка всегда. Его внутренний мир отражался и на лице. Как-то владыка служил у наших знакомых на Богоявление. Так я после этой службы не шла домой, а летела. Такая радость в душе, что передать невозможно, это надо испытать.

Узнала я владыку в 1947 году. Жила я тогда в городе Балашове Саратовской области. Приехала к нам из г. Козлова (Мичуринска) матушка Серафима слепая — прозорливица. В свое время она руководилась Оптинскими старцами Амвросием и Анатолием[147]. Бог наградил ее еще даром исцеления. По благословению старцев лечила она всех приходящих. Каждый день к ней собиралась очередь человек по семьдесят. Обращались к ней за советом даже священники.