Пытались ввести слово sciencé (научник), но оно было излишне, так как с древних веков существует слово savant (ученый).

Старые слова стали употребляться [во время Революции] в новом значении.

Язык по необходимости должен был быть точным, строгим в подборе образов и бедным словами, чтобы рассуждение не сбивалось в сторону.

Политика создала парламентский язык; увлечение природой, любовь и чувствительность готовились в свою очередь создать себе язык по своему вкусу.

…стиль, загроможденный прилагательными, метафорами и антитезами, противоречил духу языка XVIII в. …

Новый литературный язык с его недостатками и достоинствами… окончательно сложился еще до того, как пробил последний час XVIII века.

Он только ждал талантливых художников, которые могли бы придать ему стройность и гибкость, довести его до совершенства, и воспользовался им для создания шедевров.

Смута в умах была так велика, в те бурные дни, что защитниками старорежимного языка оказались как раз сторонники философских идей и политических принципов 1789 г., а Шатобриан и его единомышленники пользовались революционным языком для восстановления престижа католицизма, осмеянного энциклопедистами, и авторитета священников, которых преследовали деятели 93-го года. Таким образом, торжество революционного языка было обеспечено как раз теми, кто выступал против революционных идей.

Язык, возобладавший в период от 1789 до 1794 гг., не был новшеством; перелистывая сочинения старых авторов и книги писателей, которых современники называли распутниками и навозными поэтами, находим у них все слова, введенные впоследствии за исключением очень немногих, созданных по специальным поводам. У ряда авторов мы встречаем то же злоупотребление образностью речи и ту же напыщенность, которые и в наши дни украшают писания романистов, именующих себя антиромантиками.

Роль революции свелась в конце концов к тому, что она низвела с престола аристократический язык и доставила торжество языку буржуазии, уже употреблявшемуся в литературе. Этот поворот начал обозначаться еще до 89 года; революция же осуществила его с бурной стремительностью.

Аристократический или классический язык, и романтический или буржуазный язык, бывшие в течение четырех веков литературными наречиями Франции, извлечены из народного языка, этого общего великого фонда, из которого писатели всех эпох черпают слова, обороты и выражения.

Монархическая централизация, начавшаяся в XIV в., доставила преобладание диалекту Иль де Франса и ставшего столицей Парижа над наречиями других провинций, достигшими литературной оформленности ко времени образования крупных феодальных владений; собравшаяся вокруг короля аристократия, могла тогда создать свой классический язык, очищенный от всего простонародного, и навязать его писателям, сочинявшим прозу и стихи для ее развлечения. В замечательном предисловии к своему «Словарю», часто цитируемом без указания источника, Литтре задается вопросом, почему «XVIII век счел призванным окарнать столь богатый и гибкий язык [XVI века], переделывать такое превосходное орудие». Трудолюбивый лексикограф, отмечающий параллельное развитие языка и аристократической централизации, не заметал, что придворная и салонная жизнь требовала менее богатого, но более утонченного языка, чем жизнь грубых вояк XV и XVI вв.

Буржуазия, со времени открытия Америки, быстро накоплявшая богатства и пока скрытое могущество, также заимствовала из простонародной речи свой романтический язык, впрочем, черпая из нее более щедрою рукой. И, придя к власти в 1789 г., она утвердила его как официальный язык Франции; писатели, искавшие славы и денег, должны были принять его волей-неволей. Классический язык пал вместе с феодальной монархией; романтический язык, родившийся на парламентской трибуне, будет существовать до тех пор, пока будет существовать парламентский образ правления.

Греческий язык богат выражениями для обозначения отношений и вещей, связанных с матерью.

…сходства… свадебных песен и обычаев у самых различных народов могут быть приняты за доказательство того, что все эти народы прошли через одинаковые ступени развития.

…Устная литература обладает исторической ценностью большей, чем любое произведение отдельного индивида.

Они [«историки официальной школы»] признают только тексты, которые они изучают, как таковые, и только ради них самих; они отрицают или игнорируют факты, которые не занесены в письмена и документы.

Возможно, что у homo alalus [бессловесные люди]… существовали нравы, аналогичные нравам горилл, живущих небольшими патриархальными группами.

Мифы сложились в те времена, когда устная передача преданий была единственным способом сохранить память о событиях. Мифы являются, так сказать, сокровищами, хранящими воспоминания о прошлом, которое в противном случае было бы навсегда предано забвению.

Для объяснения явлений сна дикарь не нашел ничего более простого и более остроумного, как удвоить человека, дать ему двойника.

Первое поколение людей золотого века было «поколением людей с членораздельной речью».

Человек, усвоив речь и перестав пользоваться передними конечностями для ходьбы, – отделился от человекоподобной обезьяны. Впрочем, речь тесно связана с вертикальным положением тела; действительно, только передвижение на нижних конечностях позволяет человеку свободно и легко пользоваться грудной клеткой, чтобы издавать звуки и управлять дыханием. Птицы поют потому, что имеют свободную грудную клетку; возможно, что человеческая речь, как и думает Дарвин, началась с пения.

Именно там [«в приморских и торговых городах Ионии и Великой Греции»] лирическая поэзия – поэзия индивидуалистическая по преимуществу – заменила собой эпическую поэзию времен патриархата, поэзию устарелую, пришедшую в упадок, именно там родились философия, науки и искусства, дошедшие до такого дивного полета в Афинах Перикла.

Человеческий мозг изменяется в различные исторические эпохи. Миф, над которым мы смеемся, как над нелепостью, создавшим его и верившим в него первобытным людям казался, напротив, понятным и естественным.

Мифы не представляют собой ни выдумок обманщиков, ни плода досужей фантазии, – они являются скорее одной из наивных и самопроизвольных форм человеческого мышления.