Многое из того, что я поняла о Сталине, я поняла благодаря моей наблюдательности. Со временем отдельные штрихи сложились в тот образ, который живет в моей душе по сей день. И будет жить до тех пор, пока жива я.

Я замечала, с какой любовью, с каким уважением, смотрело на Сталина его окружение – охрана, водители, горничные. Их взгляды были преисполнены любовью. Чувствовалось, что все эти люди безмерно благодарны судьбе за то, что она свела их с Вождем.

Часто бывая за границей, я сравниваю те свои впечатления от Сталинского окружения с впечатлениями, которые получаю за рубежом. Мне довелось бывать во многих странах, встречаться со многими людьми, в том числе и с влиятельными политиками, посещать приемы, банкеты. Но нигде я не видела, чтобы на кого-то, будь то крупный руководитель, известный политик или какая-то знаменитость, окружающие смотрели теми же сияющими взглядами, как на Сталина. Говоря «сияющими», я нисколько не преувеличиваю, так оно и было. Как еще можно было смотреть на Сталина?

Новый год, праздник, обмен подарками. На сей раз с учетом былой оплошности я была скромна в выборе. Подарила Сталину часы, карманные (Он предпочитал такие), с памятной гравировкой.

– Это очень правильный подарок! – сказал Сталин. – Что может быть полезнее часов? Не могу представить, как раньше люди жили без часов? Как они все успевали?

Впоследствии я не раз видела свой подарок в руке у Сталина. Часов у Него было много, настоящая коллекция, которой хватило бы для музея. Были там и наручные, и карманные, но Сталин по старой привычке предпочитал карманные.

Сталин подарил мне красивую деревянную шкатулку, даже не шкатулку, а целый ларец с хохломской росписью – большие красно-золотые цветы на черном фоне.

– Награды складывать, – пошутил Сталин, вручая мне подарок.

Для наград ларец был слишком велик. Я храню в нем документы и особо дорогие мне письма с фотографиями. Всякий раз, открывая крышку, вспоминаю Сталина, вижу его лицо. В моих воспоминаниях Сталин всегда предстает улыбающимся. Так, наверное, и положено вспоминать добрых людей – улыбающимися.

Недавно мы говорили с Г.В. о том, что нашей молодежи очень нужна картина или, скорее, цикл картин о Сталине. Таких, чтобы в них был отражен весь жизненный путь Вождя – юность, начало занятий революционной деятельностью, 1917 год, Гражданская война и т. д. Эти картины стали бы великолепным примером, ярким и поучительным уроком для молодого поколения. Вся жизнь Сталина – пример беззаветного служения народу.

Не знаю, как другим, а мне новоселье не столько в радость, сколько в тягость. К новому месту я привыкаю очень долго, долго обживаюсь. Переезды во время командировок воспринимаются иначе, проще. Приехала и скоро уехала, какой смысл обживаться. А вот дом – это дом.

Новая квартира в Глинищевском переулке была больше и удобнее прежней, да вдобавок с видом на мой «родной» музыкальный театр. Я не слишком-то расположена к различного рода ностальгическим переживаниям, но видеть в окно или смотреть с балкона на театр, с которым связаны многие счастливые воспоминания, театр, где я многому научилась, мне приятно.

Уже тогда мы с Г.В. считали, что главным нашим домом будет загородный, строительство которого мы не так давно начали. За городом приволье, тишина, покой. Я очень люблю Москву, для меня этот город был и остается лучшим городом на свете, но порой так остро хочется тишины, спокойствия, свежего («природного», как говорит Г.В.) воздуха и пр. Но пока дом во Внукове не был построен, все эти удовольствия были мне малодоступны. Разве что кто-то из друзей приглашал к себе на дачу. Выезды на природу во время съемок в счет не шли. Во время этих выездов можно было наслаждаться только воздухом, но не покоем. Какой покой может быть во время съемок картины? О покое на съемках можно только мечтать. Любые съемки, даже столь хорошо (просто превосходно!) организованные, как у Г.В., все равно представляют собой нечто вроде вавилонского столпотворения. Окончательно освоилась я на новом месте только к маю. Проснулась утром и вдруг ощутила, как мне здесь все знакомо и привычно.

С переездом был связан один смешной, точнее – нелепый случай. Звонок. Машина за мной приедет в одиннадцать часов вечера. Выхожу в назначенное время и вижу, что машины нет. Немного удивляюсь, потому что машина за мной всегда приезжала чуть раньше назначенного времени. Ждать ее до сих пор никогда не приходилось. Я решила, что случилась какая-то поломка в пути, и стала неторопливо прогуливаться взад-вперед. Прошло пять минут, десять, пятнадцать… Машины нет. Я вернулась домой, к телефону. Вдруг планы внезапно изменились (мало ли что могло произойти), и до меня пытаются дозвониться. Так и вышло – мне уже звонили. Оказалось, что водитель и его напарник, уже приезжавшие за мной несколько раз, по ошибке ждали меня на прежнем месте, бульваре, возле нашего старого дома. «Бес попутал», – всю дорогу повторял водитель. И он, и его напарник выглядели очень расстроенными. Мне их стало жалко. Так переживают, значит, наказание грозит им суровое.

Приехав на место, я первым делом попросила Сталина не наказывать товарищей. Сказала, что совсем не сержусь, что, напротив, рада была прогуляться по тихой вечерней улице.

– Раз так, то сильно наказывать не станем, – улыбнулся Сталин. – Но скажем, чтобы впредь были внимательнее.

Впоследствии эти товарищи несколько раз приезжали за мной. Выглядели они при этом веселыми, из чего я заключила, что все у них хорошо и сильно их в самом деле не наказали. Впрочем, Сталин никогда не бросал слов на ветер. Как скажет, так и будет. У Него даже молчание было весьма многозначительным. Если промолчит когда-то, ничего не ответит, не скажет, то из этого тоже следовало делать определенные выводы.

Пытаюсь рассказать о Сталине, как умею, и понимаю, что не могу передать даже десятой доли того, чему была свидетелем. Не хватает слов, умения, таланта, всего не хватает. Полноценный, исчерпывающий рассказ о таком великом человеке, как Сталин, под силу только великому писателю, такому, наверное, как Лев Толстой. Не знаю, кто бы из наших современников мог бы справиться с подобной задачей. Знаю одно, что я справляюсь с ней не очень хорошо. Но что поделать? Я очень стараюсь. Пока пишу, мне кажется, что я смогла найти нужные слова, смогла передать все, что хотела передать. А стоит только перечитать написанное, как понимаю, сколько всего я упустила, сколько всего не смогла выразить… Вот написала про многозначительное молчание. Но это же не передать словами. Это надо было слышать, как молчит Сталин, когда он чем-то недоволен. Воздух становился тяжелым, свинцовым, давил на плечи. Пусть Сталин сердился не на меня (на меня Он, кажется, никогда не сердился всерьез), а на кого-то другого, я все равно ощущала некую подспудную вину. Это не передать, это надо было видеть, чувствовать.

Смерть отца застала меня врасплох. Смерть близкого человека всегда застает врасплох, даже если ей предшествует долгая болезнь. Как ни готовься к этому, а все равно надеешься, надеешься до самой последней минуты. Но…

Мама пережила отца на много лет, но не проходило дня, чтобы она не вспоминала о нем. И пока мама была жива, мне казалось, что отец где-то рядом, что он не оставил нас совсем. После смерти мамы было ощущение, что я потеряла обоих родителей.

На следующий день после смерти отца Сталин позвонил мне, и мы долго разговаривали. Точнее, говорил он, а я плакала и отвечала не словами, а всхлипами. Что говорил мне Сталин тогда, я не запомнила. Помню только теплое ощущение, оставшееся после этого разговора. Легче мне не стало, мне не могло тогда сразу стать легче, для этого нужно было время. Но когда у человека горе, настоящее большое горе, ему очень важно чувствовать, что он не одинок, что рядом есть друзья.

К писателям у меня отношение особое. Уважительное, почтительное. Разумеется, если это настоящий писатель, а не какой-нибудь графоман или пасквилянт. Бережно храню книгу «Кавказский пленник», подаренную мне Львом Толстым. Для меня это не просто подарок, а нечто несоизмеримо большее… Как будто невидимая нить протянута между мной и Львом Николаевичем. Глупо, наверное, так думать и писать. Какая может быть нить между маленькой девочкой и взрослым, уже пожилым человеком. Но мне очень приятно брать с полки эту книгу, раскрывать и видеть слова, написанные рукой Льва Николаевича. Когда сознаешь, какие великие люди жили и живут в одно время с тобой, начинаешь иначе относиться к себе. Строже. Требовательнее. Надо же соответствовать. Хотя бы немного, в меру своих возможностей.