Слова Вордай сильно взволновали Белгарата, и он молчал, не находя подходящих слов.

– Посмотри сюда, – продолжала она, указывая через окно на группу молодых кикимор, резвящихся на лужайке. Они сделали из моха мяч и быстро передавали его друг другу по кругу, увлеченные игрой. – Разве не мог бы человеческий ребенок присоединиться к ним и чувствовать себя среди них своим? – настойчиво спросила она.

Неподалеку от малышей взрослая кикимора качала спящего детеныша, нежно прижимая к себе.

– Разве материнство не везде одинаково? – опять спросила Вордай. – Разве эти дети отличаются от детей человека? Правда, они ведут себя более прилично, честно и любят друг друга.

– Хорошо, Вордай, – вздохнул Белгарат, – ты убедила меня. Я допускаю, что кикиморы более приятные создания, чем люди. Я только не знаю, станут ли они лучше, обретя дар речи, но если ты утверждаешь…

– Ну что, ты решился?

– Я поступаю не правильно, но попытаюсь тебе помочь. Ведь на самом деле у меня небогатый выбор, да?

– Да, – ответила она, – не очень. Тебе ничего не нужно? У меня есть все необходимые принадлежности и зелья.

– Чародеям они ни к чему. Это ведьмам необходимо вызывать духов, а мы работаем иначе. Как-нибудь на досуге я объясню тебе разницу. – Он встал. – Свое решение ты, конечно, не изменишь?

– Нет, Белгарат!

– Понятно, – снова вздохнул он. – Я скоро вернусь. – Он медленно повернулся и скрылся в утреннем тумане.

В наступившей тишине Гарион внимательно следил за Вордай, надеясь отыскать на её лице признаки нерешительности. Ему подумалось, что, не будь она так безрассудно упряма, он мог бы объяснить ей ситуацию и убедить её уступить Но болотная ведьма нервно ходила по комнате, рассеянно беря вещи и снова ставя их на прежнее место, очевидно не в силах унять волнение.

– Ты знаешь, это может доконать его, – прервал молчание Гарион. Прямота может оказаться эффективной там, где другие средства убеждения не помогают.

– Ты о чем? – строго спросила она.

– Прошлой зимой он серьезно заболел, – ответил Гарион. – Они с Ктачиком схватились в смертельной схватке за право обладать Оком. Ктачик был уничтожен, но и Белгарат едва выжил. Вполне возможно, что его силу воли подорвала болезнь

– Почему ты нас не предупредил? – воскликнул Силк.

– Тетя Пол сказала, чтобы мы не смели делать этого, – продолжал Гарион. – Не дай бог об этом пронюхают энгараки. Сила Белгарата – вот что удерживало их все эти годы. Если он лишится её и они проведают об этом, ничто не остановит их вторжения на Запад

– А он догадывается? – быстро спросила Вордай.

– Не думаю. Никто из нас не говорил ему об этом. Он не должен догадываться о том, что у него может не получиться. Одно-единственное сомнение – и ничего не получится. На этом основано чародейство. Надо быть уверенным, что задуманное тобой произойдет, иначе с каждой неудачей будет все труднее.

– Что ты имел в виду, когда говорил, что это может его доконать? – На лице Вордай отразился испуг, и у Гариона мелькнула надежда.

– Его сила, или, вернее, часть силы, могла сохраниться, – объяснил он, – но её может не хватить для того, о чем ты просишь. Даже простые вещи требуют огромного расхода силы воли, а то, что ты требуешь, – очень и очень трудное дело. Он возьмется за него, но, взявшись, уже не остановится. Такое усилие может иссушить его волю и жизненную энергию настолько, что уйдут многие и многие годы на её восстановление, если, конечно, он доживет до этого.

– Но почему ты ничего мне не сказал? – с перекошенным от страха лицом прошептала Вордай.

– Я не мог… он мог услышать. Она бросилась к двери с криком:

– Белгарат! Подожди! – Потом повернулась к Гариону:

– Быстро! Останови его!!

Это только и нужно было Гариону. Он вскочил на ноги и, подбежав к двери, рывком распахнул её, и хотел было закричать, но страх сковал его сердце.

– Ну что?! – закричал за спиной Силк.

– Не могу, – простонал Гарион. – Он начал собирать свою волю и никого не слышит.

– Ты можешь помочь ему?

– Я даже не знаю, что он хочет сделать, Силк, – беспомощно ответил Гарион. – Если я присоединюсь к нему, будет только хуже.

Они в ужасе уставились на него.

Гарион услышал незнакомые раскаты далекого эхо. Как необычно! Его дедушка не пытался что-то переместить или изменить, нет, вместо этого он обращался куда-то в безбрежные просторы с помощью голоса своего разума. Слова были с трудом различимы, но одно Гарион расслышал довольно четко: «Повелитель». Белгарат обращался к самому Олдуру!

Гарион затаил дыхание.

Затем издалека прозвучал голос бога. Они принялись тихо беседовать, и все это время Гарион ощущал, как воля Белгарата под влиянием Олдура становится Крепче.

– Что происходит? – спросил перепуганный Силк.

– Он общается с Олдуром. Я не слышу, о чем они ведут разговор.

– Олдур поможет ему? – спросила Вордай.

– Не знаю, не знаю, сможет ли Олдур использовать свое могущество. Даже для него существуют ограничения… что-то такое, о чем он договорился с другими богами.

Когда странный разговор закончился, Гарион ощутил, что сила юли Белгарата выросла неизмеримо.

– Он приступает, – проговорил Гарион полушепотом.

– У него есть сила? – спросил Силк. Гарион кивнул.

– Такой же всесильный, как прежде?

– Не знаю. Это никому не дано знать.

Напряжение с каждой секундой росло и вскоре стало непереносимым. То, чем занимался Белгарат, было очень тонкой и очень напряженной работой. На сей раз Гарион не слышал ни накатывающегося шума, ни отдаленного эха, но незнакомый шепот в его сознании сливался с волей старика мучительно медленно. Этот голос как будто повторял одно и то же… что-то, чего не мог понять Гарион… что ускользало от него и терзало душу.

Во дворе юные кикиморы прекратили свои игры. Мяч остался лежать на земле, оставленный без внимания игроками, которые застыли как вкопанные. Поппи с Тупиком вышли из пруда и остановились, склонив набок головы, в то время как тихое бормотание Белгарата проникало в их мысли, передавая им все свои знания и жизненный опыт, наставляя и уча. Затем, словно от внезапного озарения, их глаза расширились.

Наконец, ступая тяжелой походкой, из ивовой рощи, укутанной туманом, вышел измученный Белгарат. Он медленно подошел к дому, остановившись на минуту, чтобы взглянуть на удивленные лица кикимор, собравшихся во дворе, и вошел внутрь. Плечи его поникли, лицо побелело и осунулось.

– Ты в порядке? – спросила Вордай. Теперь её голос уже не звучал безразлично.

Он кивнул, усаживаясь на стул, стоявший у стола.

– Дело сделано, – коротко произнес Белгарат. Вордай с подозрением взглянула на него.

– Я не шучу, Вордай, – продолжал он. – И я слишком стар, чтобы пытаться обмануть тебя. Я уплатил твою цену. Если не возражаешь, сразу после завтрака мы отправимся в путь. Нам еще идти и идти.

– Мне не нужны слова, Белгарат. Я мало тебе верю… как всем людям, по правде говоря. Мне нужны доказательства.

У порога послышалось невнятное бормотание. Поппи, с искаженным от усилий лицом, пыталась что-то произнести.

– М… м… м… – её рот перекосился, и она снова выдавила из себя:

– М… м… м… – Казалось, это было самое трудное испытание в её жизни. Но вот она набрала побольше воздуха и попыталась в третий раз:

– М… ма… ма…

Вскрикнув, Вордай бросилась к крохотному существу, упала на колени и обняла его.

– Мама, – на этот раз более четко произнесла Поппи.

Из углов комнаты раздался слабый писк, слившийся в один:

– Мама, мама, мама. – Возбужденные кикиморы отовсюду бежали к дому, не переставая повторять одно и то же слово.

Вордай тихо плакала.

– Тебе придется, конечно, обучать их, – устало произнес Белгарат. – Я дал им самое необходимое, и пока что они знают совсем мало слов.

Вордай подняла на него лицо, по которому текли слезы.

– Спасибо тебе, Белгарат, – сказала она дрожащим голосом.