Актуальность цемента возросла для меня скачком в тот момент, когда я "перешёл Рубикон". Хотя бы только в мозгах. Умозрительные рассуждения о "ЗБ" типа: "а вот хорошо бы...", начали разворачиваться в цепочку конкретных шагов. Производство цемента - один из них. Создаваемые возможности вызывали следующие примеры применения. Волго-Дон - из очевидного. Начатый при Петре Великом, проект был остановлен после того, как в ледоход снесло оголовье канала. Инженер-немец после этого тайком сбежал из России по паспорту своего слуги.

В голове закрутились и иные, нереализованные в РИ, проекты.

Я не могу строить большие высокие плотины, создавать водохранилища. Нет железных или асфальтовых дорог. Потом когда-нибудь... А пока - реки. И, как развитие речной сети - каналы.

Помимо каналов "волоковых", вроде "копанки" у Усвят, каналов дренажных, вроде моих в Пердуновке, воспоминания молодости об электронных устройствах с разными трактами отрицательной и положительной обратной связи, заставили подумать о совершенно отсутствующем в "Святой Руси" классе каналов - "обводных".

Идея напрочь отсутствовала на "Святой Руси", была потрясением для Боголюбского и многих других. Её реализация позволила решить тысячелетнюю(!) экономическую и, естественно - политическую проблему. Создав кучу новых. О чём - позже.

Были и некоторые другие... оказии.

Не прошло и года. В славном городе Кельне, в добром крепком доме, что располагался вблизи новых (1160 г. постройки) городских стен недалеко от монастырской церкви св. Пантелеймона, где похоронена императрица Священной Римской Империи Феофано, заменившая в роли супруги Отона Второго изначально предполагаемую царевну Анну, отправленную платой за помощь в жёны Владимиру Крестителю, трижды стукнуло дверное кольцо. Дверь бесшумно отворилась, пришедшего впустили. Никто из посторонних не видел, как у гостя забрали плащ с капюшоном, тяжёлую сумку, пояс с кинжалом, завязали глаза и, поддерживая под руку, повели внутрь.

Запутанные переходы, стёршиеся ступеньки каменных лестниц, привели к толстой, судя по звуку, дубовой двери. После семи ударов молотком старинная дверь, истошно скрипя петлями, отворилась. Гостя провели внутрь. Даже в повязке на глазах он ощутил мрачность большого пустого подземелья. Где-то вдали чуть слышно заиграла свирель. Ей грустно ответила арфа. Легкие покашливания, шёпот, шарканье ног свидетельствовали о присутствии вокруг немалого количества людей.

Повязку сняли, и гость увидел обширное помещение с низким потолком, поддерживаемым толстыми короткими колоннами кроваво-красного камня. Восковые свечи в высоких золотых подсвечниках очерчивали пятно света перед ним. Прямо перед ногами лежал ковёр. С весьма реалистически вышитым открытым гробом в разверстой могиле. Переливающиеся в свете свечей серебряные нити занавесей между колонн, с изображениями мастерков и молотков, линеек и наугольников, отвесов и уровней, звёзд Давида и глаз Гора, ограничивали пространство для ищущего по сторонам взгляда.

Напротив пришедшего, за ковром с вышитой могилой, стояли три резных кресла. Занимавшие их люди, в мертвенно белых масках и расшитых золотом и серебром мантиях с капюшонами, молчали. Наконец, средний из них протянул вперёд правую руку, ладонью кверху, и заговорил:

-- Брат Фридрих, ты искал встречи с нами, и вот ты здесь.

-- Я приветствую Великого Магистра Вольных Каменщиков, я рад видеть своих братьев по трудам на пользу и усилиям во благо. Идущих по путям, предначертанным великим мастером и учителем, строителем храма Соломона, мудрым Хирамом Аббифом.

И Фридрих Кельнерман (а это был он), указал кивком на гобелен за спинами магистров. Там были вышиты картины из жизненного пути великого строителя.

-- Вот именно, - сказал грузный человек слева, - помнишь ли ты путь нашего основателя и вдохновителя, мудреца и пророка, величайшего из великих, заложившего краеугольный камень в здание нашего братства? Я напомню тебе, - продолжил он, не ожидая ответа.

Бедный Фриц тяжко вздохнул, попытался встать поудобнее, и приготовился внимать давно и неоднократно слышанной прежде истории.

Мастер-проповедник поднялся со своего места, огладил искусно завитую бороду, поколыхал выступающим из-под широкой мантии чревом, принял позу, подобающую провозглашателю сокровенных истин и открывателю сокрытых знаний, воздел вверх руку, прокашлялся и хорошо поставленным голосом с давно отработанными интонациями, принялся изливать повествование относительно событий двухтысячелетней давности.

-- Опять. Что я узнаю нового в слышанном сто раз?! - уныло подумал Фриц.

Отнюдь. Новизна зависит не от рассказа, не от рассказчика, а от слушателя. В чём Фриц и убедился.

Хирам Аббиф был молодым человеком хорошего образования, художник, поэт и величайший фантазер. В Египте он принял посвящение в тайное общество и, после ряда страшных и тяжких испытаний, включая пытку жаждой в пустыне, пытку скорпионами в древних развалинах и пытку крокодилами в нильской воде, достиг степени мастера. Его не удовлетворяли пути самоуглубления и самосозерцания, ему хотелось найти достойное применение своим дарованиям, его манило строительство, он любил жизнь, мечтал о претворении в действительность тех чудес, которые открыла ему тайна посвящения.

Царь Тира, Хирам Первый Великий, не зря писал к царю Соломону:

"... я посылаю тебе человека умного, имеющего знания, Хирам-Авия, сына одной женщины из дочерей Дановых, - а отец его Тирянин, - умеющего делать изделия из золота и из серебра, из меди, из железа, из камней и из дерев, из пряжи пурпурового, яхонтового цвета, и из виссона, и из багряницы, и вырезать всякую резьбу, и исполнять всё, что будет поручено ему вместе с художниками твоими и с художниками господина моего Давида, отца твоего".

Аббиф был белокур, голубоглаз, строен, высок, силен, здоров, красив, честен, приветлив и одарён всеми талантами. Он родился среди кедров, кипарисов, высоких трав и светлых речных струй.

-- Во врёт - подумал Фриц, - какие, нахрен, "светлые речные струи" в Тире?! Этот город лежит на острове, в полтыще саженей от берега, пресную воду доставляют на кораблях. Остальные "сокровенные знания" - такого же качества? И чего я раньше об этом не задумался?

На утренней заре Хирам смотрел, как просыпается живущее днем и засыпает жившее ночью. Как выправляются напряженные соками листья; как раскрывают глаза цветы, вздрагивая желтыми ресницами, как за любовью манящей и уклончивой гонится любовь настойчивая и настигающая.

Когда солнце восходило к зениту, все живущее склонялось долу и тяжко дышало, не зная, что земному светилу будет угодно испепелить, и что помиловать. Когда же само солнце увядало и на землю стекала прохлада - по всем злакам, кустам и деревьям пробегала игривым змеенышем улыбка радости и уверенности в завтрашнем дне. С вечерней зарёй просыпались цветы ночные, особенно ароматные; вылетали мотыльки, особо лакомые до редких медов и драгоценнейшей душистой пыли. Тогда же выныривали из логовищ звери с горящими глазами и пружинными мускулами.

Ночью небо зацветало звездами - и Хирам-посвященный читал по ходу светил и планет судьбу людей и царств. Он бродил среди звёзд, как по млечной аллее знакомого сада среди двенадцати цветочных зарослей. То, что вверху, как то, что внизу, единообразно создано по мысли Единого, придуманного человеком ради удобства и упрощения мысли. Создатель преклоняется перед своим созданием, как поэт слушает звуки лиры, считая их божественными. А так как нет ни начала, ни конца, ни рождения из ничего, ни ухода в ничто, и так как в вечном беге от истины к новой истине нет истины последней, то мысль и чувство человека подобны прорастающему зерну, совершенному растению и новому зерну, падающему в ту же землю, чтобы прорасти вновь и завершить круг вечного постижения.