Я спрашивала ее, если оборотень исчез, то где же настоящий Перегрин? Но она только качает головой».
Через два дня Анна получила известие от своего дяди из Оксфорда. Он был ужасно опечален тем состоянием, в котором нашел свою alma mater; католик стоял во главе университетской коллегии, доктор из Сорбонны, со своими товарищами, был посажен при содействии военной силы в коллегии Магдалины, и ее законные дети были изгнаны при таком насилии, о каком не было слышно и во время восстания[21].
Если дело так пойдет и далее, то Оксфорд скоро обратится в папскую семинарию; ввиду этого ему удалось убедить своего старого друга согласиться с желанием Чарльза, вместо того, чтобы оставаться здесь студентом, ехать за границу, в сопровождении м-ра Феллоуса, одного из изгнанных членов коллегии Магдалины, почтенных лет священника, который уже раньше был компаньоном-наставником. Ввиду того, что молодому вдовцу еще не было двадцати лет, что все состояние его жены будет в его распоряжении и что его кузен представлял собою довольно опасного товарища для вовлечения его в распутную жизнь офицеров Портсмутского гарнизона, отец и его друг сознавали, что для него будет лучше находиться подальше и быть занятым другим делом. «Перемена места, – говорил д-р Вудфорд, – уже благоприятно повлияла на бедного юношу, и он теперь больше не интересовался происходившим вокруг него; но вряд ли он когда-нибудь станет тем веселым мальчиком, каким они его знали».
Глава XV
КОРОЛЕВСКАЯ ДЕТСКАЯ
Только после того как королева уже переехала из Сэн-Джемса, где родился ее сын, в Вайтголь, – считалось, что опасность заразы совершенно миновала, и леди Огльторп могла представить на место Анну Якобину Вудфорд.
Анна припоминала это место, знакомое ей в детстве; в то время как она следовала за своей покровительницею в приемные комнаты, куда каждый день выносили ребенка на показ народу, которому, как предполагалось, он был так дорог, но который в действительности смотрел на него с ненавистью и подозрением.
Вайтголь в те времена был доступен для всех и хотя местами стояли гвардейцы-часовые, в их громадных гренадерских шапках, но все входили сюда без задержки. Члены парламента и великолепного вида джентльмены в париках, с распущенными локонами приезжали сюда, чтобы обменяться новостями; провинциальная родня горожан приходила поглазеть на все это великолепие, причем некоторые высказывали шепотом сомнение в подлинности ребенка; приходили также священники в своих черных мантиях с красными перевезями, в надежде получения каких-нибудь милостей; попадались и другие духовные, – один-два человека не более, в иностранного покроя платье и с тонзурами на голове; они прокрадывались быстрыми, неслышными шагами в королевский кабинет.
Леди Огльторп, привыкшая к придворной обстановке, прошла через всю эту толпу, наполнявшую великолепную галерею, и Анна следовала за нею, в то время как до нее долетали голоса, восхищавшиеся ее красотой и спрашивавшие об ней. Они достигли наконец приемной комнаты принца. То есть его дневной детской, где их встретила привлекательного и кроткого вида дама, которая обняла леди Огльторп, и та представила Анну, леди Стриклэнд, второй гувернантке принца, как вновь назначенную колыбельную под няньку.
– Я рада вам, мисс Вудфорд, – сказала эта леди, взглянув с некоторым удивлением на красивое лицо Анны и на се изящный реверанс. – Вы молоды, но я надеюсь, рассудительны. Это очень важно.
Следуя за своей путеводительницей к какому-то алькову на возвышение в две ступени, Анна увидела перед собою небольшую группу леди и джентльменов, стоявших полукругом около трона, перед которым была нянька с ребенком на руках, которого ласкала сидевшая на троне дама. Ее чудные черные глаза и волосы, бледный, как слоновая кость, цвет лица, величественная, изящная осанка, длинная тонкая шея и великолепная фигура – все это, казалось, только выигрывало от простого утреннего костюма, в котором она была, состоявшего из белого пеньюара и чепчика; и по первому своему впечатлению, Анна не удивлялась, что Перегрин приходил в такой восторг от нее. Бедный Перегрин! Воспоминание о нем точно кольнуло ее в сердце, после того как она сделала низкий реверанс перед королевой, и остановилась в молчании в конце длинной комнаты, наблюдая все окружающее ее.
Несколько придворных кавалеров стояли около входной двери, и один из них назвал имя леди Огльторп. Комната была так велика, что Анна не расслышала его, и она видела только, что королева встретила ее милостивой улыбкой, в то время как та опустилась на колени и поцеловала ее руку. После довольно продолжительного разговора между ними, во время которого леди Огльторп сидела на низеньком табурете у ее ног, последняя знакомая подозвала к себе Анну и представила ее королеве, почтившей ее наклоном головы и несколькими, едва слышно произнесенными словами.
После того было возвещено о появлении его величества, и Анна, следуя, общему примеру, отступила несколько шагов назад с низким реверансом и увидела высокую, подвижную фигуру короля, своего крестного отца, с его смуглым лицом, под большим черным париком, с длинными локонами. Он отвечал на приветствие леди Огльторп, и его лицо осветилось улыбкой, совершенно изменившей его выражение, в то время как он взял на руки ребенка; но малютка закричал и его унесли, между тем как король стал расспрашивать леди Огльторп об кашице на воде, которою до сих пор выкармливали ребенка и против которой она сильно восставала.
Прежде чем король вышел из комнаты, леди Огльторп не забыла представить ему его крестную дочь, Анну Якобину Вудфорд, и девушка сделала самый низкий реверанс, чувствуя перед ним больший трепет, чем перед королевой с ее прелестным лицом.
– А! воскликнул король. – Я помню бравого Виля Вудфорда. Он отличился под Соутвольдом. Хорошо, если он оставил после себя такого же сына. Есть у вас брат, молодая мистрис?
– Нет, ваше величество, я единственное дитя.
– Жаль, – сказал он ласково, и добродушная улыбка мелькнула на тяжелых чертах его лица. – Это слишком хорошая порода, чтобы прекратиться. Вы католичка?
– Я воспитана в англиканской церкви, ваше величество.
Его величество был уже менее доволен, чем прежде, но только сказал: – А! и еще моя крестница! Это нужно поправить, – и отпустил ее.
После королевской аудиенции вновь поступившая нянька была представлена главной гувернантке, графине Повис, красивой, с мягкими манерами даме, которая, впрочем, была почти столько же удалена от нее, как и сама королева. Затем она должна была принять формальную присягу перед гофмейстером на верность маленькому принцу.
М-рис Лэбади была главной нянькой и одновременно женою собственного королевского камердинера, француза. Это была полная, добродушная англичанка, совершенно поглощенная заботами о порученном ей ребенке, и она по-дружески приветствовала свою новую подчиненную, что показалось даже странным Анне, считавшей себя выше ее по общественному положению, выразила уверенность в ее аккуратности и благоразумии, и позвала мисс Дюнор, чтобы та показала комнату мисс Вудфорд. Сокращенное название мисс, как-то странно, даже обидно звучало в ушах Анны, но оно только что начинало входить в употребление при обращении к молодым девушкам, хотя официально их по-прежнему называли мистрис.
М-рис или мисс Дюнор была бледная девица, с серыми глазами, несколькими годами старше Анны, и имела совершенно французский вид, хотя отлично говорила по-английски. В костюме ее преобладали белый и синий цвета, и у пояса ее висели четки и крест.
– Сюда, – указывала она дорогу, быстро подымаясь по крутой деревянной лестнице. – Мы спим наверху. Это громадное, неуклюжее здание. Ее величество говорит, что это один из самых больших и неудобных дворцов, в каком ей приходилось бывать.
Открыв тяжелую дверь, она ввела ее в большую комнату с выцветшими коврами и двумя громадными деревянными кроватями с альковами, напоминавшими ящики. Отдельное помещение было в то время редкостью, и Анна не была особенно поражена этим, но комната эта, с ее тяжелыми коврами и занавесями, показалась ей душной в этот летний день. Две находившиеся в ней молодые женщины были заняты платьем, раскинутым на одной из кроватей.