Путешественников ожидало много разных формальностей и задержек, прежде чем они переправились по мосту через Шельду, около Турнэ. Они должны были остановиться за несколько сот шагов и ждать, пока трубач с белым флагом поехал вперед и сообщил о них офицеру, командующему караулом, между тем как они находились под надзором часовых. Потом этот офицер вышел к воротам против моста, и навстречу к нему выехал капитан Делонь; но им еще долго пришлось ждать под палящими лучами солнца, пока он вернулся после проверки их бумаг губернатором-, с ним был теперь фламандский офицер, который взял их под свое покровительство и вежливо проводил через все укрепления и мост к самым воротам, где их багаж подвергся строгому осмотру. Наоми спрятала свою библию у себя на груди, а то она была бы конфискована; Анна искренне пожалела, что не приняла той же предосторожности во время своего бегства из Англии, но ее никто не предупредил об этом заранее.

В городе они уже пользовались большею свободой, и фламандец проводил их в гостиницу, где они не могли получить для себя отдельную комнату, как в Англии, а должны были обедать за общим столом; дамы могли теперь укрыться только в спальне, но и тут, судя по числу кроватей, они были не одни.

Вслед за тем явился ординарец с приглашением дону Карлосу Аркафила на ужин к испанскому губернатору города, от которого, разумеется, нельзя было отказаться. Дамы между тем совершили прогулку по городу в сопровождении м-ра Феллоуса и любовались при этом великолепным собором с его пятью башнями, но как англичане не могли не вспомнить с некоторою гордостью, что это место было когда-то завоевано Генрихом VIII. Отсюда путь их лежал на Остенд, где они могли найти корабль, отправляющийся в Англию.

Из Турнэ теперь выехала уже значительно меньшая кавалькада, чем из Парижа, и она скоро разделилась на пары; м-р Феллоус ехал рядом с Наоми впереди, так что Чарльз мог без стеснения обратиться к Анне:

– Я не имел еще случая говорить с вами, Анна, после этого непонятного случая… может быть, это был сон.

– О, сэр, это был не сон! Как могло это быть?

– Да, как могло это быть, когда мы видели это оба не во сне, а стоя на ногах; и в то же время, я почти не верю моим собственным чувствам.

– О, я слишком верю этому! Я видела это уже прежде. Я думала, вы тоже видели.

– Только во сне.

– Уверены ли вы в этом? Я видела это наяву.

– Уверены ли вы? Я также могу спросить. Я крепко спал в своей постели и рад был проснуться. Где вы были тогда?

– Раз, в ночь на Всех Святых, я смотрела из окна в Вайт-Голе; другой раз, когда я ждала с королевой под стеною Дамбертской церкви, в ночь нашего побега.

– Видели ли и другие?

– Первый раз я была одна. В другой раз он мелькнул предо мною в зареве пожара, никто другой не видел его; но все заметили тогда, как я испугалась. К чему ему показываться другим?

– Это правда, – сказал вполголоса Чарльз.

– О, сэр, в те разы он был такой, как при жизни… не мертвый, как теперь. Теперь не может быть сомнения…

– В чем, дорогая Анна?

– Сэр, я должна сказать вам! Я не в силах была выносить этого долее, и я обратилась за советом к епископу Батскому.

– Еще к кому-нибудь, кроме него? – спросил он недовольным тоном.

– Ни к одной душе, и у него тайна сохранится как на исповеди. М-р Арчфильд, простите меня. Как будто сам Бог послал его ко мне в этот день! О, простите меня! – и слезы выступили на ее глазах.

– Его зовут д-р Кен… а? Я помню его. Я полагаю, что на него можно положиться, и женщина имеет право облегчить свое горе. Вы довольно уже терпели, – сказал Чарльз, сильно растроганный ее слезами. – Что же он сказал?

– Он спросил, была ли я уверена… в смерти, – сказала она, произнося с трудом последнее слово, – но тогда я видела это в первый раз, в Вайт-Голе; но другие явления в разных местах… отнимают всякую надежду, что это может быть иначе!

– Это верно, – сказал Чарльз, – у меня не было ни малейшего сомнения в тот самый момент. Я знаю, что шпага прошла сквозь его тело, и я почувствовал толчок, как будто конец ее ткнулся в позвоночный столб, – произнес он, содрогаясь, – и он упал бездыханный; но с тех пор я ближе познакомился с боем на шпагах и узнал о ранах, получаемых при этом, и меня берет ужас, что я не сделал усилий в то время, как неопытный мальчишка, чтобы оказать помощь… может быть, он бы еще остался жив. Если это так, то, сбросив его в подземелье, я убил его дважды. Да простит меня Бог за это!

– Разве оно так глубоко? – спросила с ужасом Анна. – Я знаю, что наверху есть ступени; но я всегда избегала этого места.

– В начале есть две или три ступени, но дальше все разрушено. Я помню, мы раз с Седли бросили туда мяч, и, судя по звуку, когда он ударился о дно, глубина такая, что упавший туда человек должен непременно убиться. Я слышал, что в прежнее время там были два подземных хода – в гавань и к Портсдоун-Гимо, – но когда лорд Гориги был губернатором Портсмута, то их разрушили, чтобы овладеть замком. Во всяком случае, он не мог остаться в живых при таком падении? Я сам слышал, как он ударился об пол и зазвенела его шпага, и этот звук будет преследовать меня до самой могилы.

– Но вы не желали этого. Вы только хотели защитить меня. Вы не хотели поразить его насмерть. Это было несчастье.

– Рад был бы я чувствовать так же, – сказал он со вздохом, – Конечно, у меня не было злой мысли, когда моя жена послала меня, чтобы передать вам какой-то лоскуток материи; но я ненавидел и презирал его. Он выводил меня из себя своей насмешливой манерой, – и он был прав, я вижу это теперь. Она также раздражала меня своими похвалами… конечно, только в шутку, бедняжка. Моя ненависть к нему возрастала с каждым вашим взглядом на него, и когда мне пришлось сразиться с ним, я был рад этому. Я жаждал его жизни в то время; и когда я сбросил его в подземелье, я почувствовал, как будто извел какую-нибудь гадину. Да простит меня Бог! После того я так вел себя, что считаю себя причиною и ее, бедняжки, смерти.

– Нет, нет, сэр. Ваша мать никогда не ожидала, чтобы она могла выжить.

– Так говорят; но я часто вижу ее укоризненный взгляд. Бывают минуты, когда я чувствую себя двойным убийцею. Я уже готов был рассказать все м-ру Феллоусу или ехать домой и отдать себя в руки правосудия. Меня удерживала только мысль об отце и матери, и что я оставлю такое пятно на имени несчастного малютки; но я не в силах ехать домой и опять увидеть этот замок.

– Нет, – сказала Анна, задыхаясь от слез.

– Не было с тех пор подозрений о судьбе, постигшей беднягу? – прибавил он.

– Нет, сколько я знаю.

– Его семья думает, что он бежал, и это кажется очень правдоподобным при том, как они обращались с ним, – сказал Чарльз. – И я не вижу для них особого облегчения, если они узнают правду.

– Это будет только лишнее горе для всех.

– Меня утешает надежда, что я раскаялся и что Бог примет мое раскаяние, – сказал печально Чарльз. – Я бежал от всех близких и у меня страшное бремя на душе на всю жизнь; но если ни на кого другого не падает подозрение, то я не считаю себя обязанным открыть все и тем только убить близких мне. Но это видение… мне, нам обоим! И еще в такой момент, прошлой ночью!

– Не может быть причиною… его неосвященная могила? – произнесла едва слышно Анна, с ужасом в голосе.

– Если это в самом деле так! – сказал Чарльз в задумчивости, останавливая свою лошадь. – Анна, если только случится еще такое видение, нужно во что бы ни стало осмотреть подземелье. Если мы это так оставим, то это только удвоит мою вину.

– Даже если б его и нашли, – сказала Анна, – это не может навлечь подозрений на вас. Дома будет известно, если его дух появляется в этом месте. Я…

– Но, Анна, теперь он не помешает мне. Мне нужно многое сказать вам. Я хочу вам напомнить, что я считал вас своею невестою еще в то время, когда был двенадцатилетним мальчиком, и не знал, что уже был обручен с этой несчастной малюткой. Бедное дитя! Я всеми силами старался, как умел, любить ее и, может быть, подобно многим другим, мы кое-как скоротали бы вместе жизнь… Но… но… что пользы говорить о том, что уже прошло, но знайте, что вам, моя единственная любовь, навсегда принадлежит мое сердце во всей его целости.