– Да нет, они видели его, я ручаюсь за эго!

– Его? – спросил простодушно доктор.

– Да, его, или, по крайней мере, весьма похожего на него, – сказал мистрис Окшот, – моего несчастного зятя Перегрина Окшота; вы помните его, сэр? Он всегда говорил, что вы и мистрис Вудфорд лучше относились к нему, чем его родные, исключая его дядю сэра Перегрина. Что касается меня, то я никогда не придавала значения всем нелепым слухам, которые ходят о нем в народе, будто он был подменен ребенком или хуже того, что он был отпрыском самого сатаны. У него было больше ума и здравого смысла, чем у всех остальных, но они устроили ему собачью жизнь, хотя и сами не знали лучшей. Если бы он был со мною в Эмсворте, я показала бы им, чем бы он мог быть, – и она тяжело вздохнула. – Я не удивилась, когда он исчез. Я была уверена, что он не мог долее выносить притеснений и убежал. Я ждала до тех пор, пока можно было ждать известий от него, и вышла, наконец, замуж за его брата, потому что я видела, что они дома не могут справиться без меня.

Замечательная откровенность! Но доктор и Анна оба подумали, что следовало бы Перегрину подчиниться своей судьбе и он был бы свободнее и счастливее, чем ожидал, несмотря на то, что мистрис Марта говорила на чистейшем гэмпширском наречии.

Наоми спросила:

– Так вы уже не думаете, что он скрылся?

– Нет, я уверена, что было нечто худшее. Вы помните, мистрис Вудфорд, ту ночь, когда жгли огни в честь оправдания епископа?

– Да, я помню.

– И после этого, как вы знаете, никто уже не видал о. Площадь была переполнена народом. Кричали со всех сторон.

– Вы были там? – спросила Анна удивленно.

– Да, в своей карете с дядей и теткой, которые жили у меня; кроме Робина, ни один из молодых франтов не хотел знать меня, исключая весьма немногих, которые гонялись за моими карманами, – сказала Марта с добродушным смехом. – Ужасно мы тогда испугались ссоры, возникшей между матросами перед нашим отъездом! Что же может быть проще, чем то, что кто-нибудь из них напал на бедного Перри? Вы знаете, он всегда носил с собою рапиру, привезенную из Германии, с янтарем на рукоятке, и мозаичную табакерку, приобретенную в Италии. Легко можно представить себе, что бедного юношу отправили на тот свет с целью воспользоваться этими безделушками.

Анна была довольна подобными предположениями, но дядя ее спросил мистрис Окшот, почему она убеждена в этом теперь больше, чем когда-нибудь.

– Потому что, – сказала она взволнованно, – нет никакого сомнения, что его видели много раз в виде духа и всегда за этими развалинами.

– Кто же видел его, мадам, позвольте вас спросить?

– Горничная мистрис Феллоус видела его однажды ночью за буковым деревом, как раз вот там. Часовой Том Гарт из нашего прихода видел какую-то фигуру. когда отворял старый склеп в башне и заговорил с нею, но она исчезла раньше, чем он успел выстрелить. И еще был случай: наш могильщик в одну лунную ночь выглянул из окна своего дома и увидал, как он говорит, самого м-ра Перегрина, стоявшего между нашими фамильными могилами, точно бедный юноша хотел спросить, почему не нашлось здесь места и для него.

Когда я услышала это, я сказала своему мужу; будь уверен, он был убит в ту ночь и брошен в какую-нибудь яму, поэтому он не может найти себе покоя. Я заплачу хоть сто фунтов, но не оставлю розысков, пока тело его не будет найдено и предано христианскому погребению; а начать надо со старого склепа в Порчестере. Вначале мой тесть не хотел ничего слышать об этом так же, как и мой муж, но деньги мои, и я знаю, как заставить Робина взяться за дело.

Страшные чувства волновали Анну во время этого разговора. Она всегда была того мнения, что Марта должна взяться за поиски в склепе и дала себе слово добиться этого, если привидение снова явится. Замечание, что смерть приписывается матросам, разбойникам и бродягам, которые, как было известно, скрываются в окрестностях, казалось, исключало всякую опасность в подозрении. Тем не менее, она не могла подавить в себе смутного чувства тревоги при возникновении дела, которое оставалось тайною в продолжение семи лет. И она, и дядя ее не сочли нужным упоминать о явлении, виденном маленьким Филиппом, но, к удивлению Анны, Наоми тихо и нерешительно сказала:

– Замечательно, когда муж мой случайно был в церкви в сумерки, около середины лета, он видел какую-то фигуру вблизи могилы мистрис Вудфорд; фигура исчезла раньше, чем он мог заговорить с нею. Он забыл об этом явлении, но когда, возникли все эти слухи, он вспомнил, что оно подходило к описанию привидения.

Здесь дамы были прерваны приходом м-ра Феллоуса и Роберта Окшота, превратившегося в тяжеловесного, неуклюжего молодого человека.

– Ваше решение будет исполнено, мадам, – сказал он на том же гэмпширском наречии, на котором говорила его жена. – Не то, чтобы капитан Генслоу верил сколько-нибудь слухам об этих духах, этого нет, но он ужасно рассердился, когда услышал о страшных видениях в замке. Он послал за караульным, который был тогда на часах, сделал ему выговор за то, что он не донес ему об увиденном, и приказал сержанту с солдатами отворить склеп; так что вы можете пойти посмотреть, если вам хочется.

– Я непременно пойду, – сказала Марта Окшот, которая казалась выносливой и относилась к этому вопросу гораздо серьезнее, чем ее муж, а может быть, и сомневалась, будет ли следствие произведено без нее как следует.

Анна была в ужасном страхе и чувствовала, что ей делается дурно при мысли о том, что она может увидеть; но беспокойство ее было слишком велико, чтобы остаться. Мистрис Феллоус извинилась, что дети не позволяют ей сопровождать общество.

Анна никогда не могла без трепета входить во двор старого замка, обычное, любимое место игр ее детства, полное воспоминаний о Чарльзе и Люси, заключавшее, между прочим, и кладбище, на котором покоилась ее мать. Она шла точно во сне, радуясь, что ее оставляют одну, м-р Феллоус вел под руку мистрис Окшот, а Роберт с жаром объяснял д-ру Вудфорду, что он взялся за это дело только для того, чтобы успокоить свою жену, так как нельзя же не питать снисхождения к женским капризам. Хотя, по правде сказать, эта высокая, крепкая и решительная особа, шедшая впереди, по-видимому, была подвержена нервным припадкам и капризам меньше, чем какая-либо другая женщина. По ее требованию муж ее явился сюда и, благодаря ее же настойчивости, дело не было брошено, когда капитан, осмотрев плотный дерн, постучав ногой по единственному камню, имеющемуся на виду и смяв пучок крапивы, растущей подле, объявил, что вход заделан так крепко, что бесполезно рыть далее. Она же попросила позволения предложить четырем солдатам по полкроне, если они откроют склеп, и по гинее, если они отыщут там что-нибудь. Капитану ничего не оставалось, как согласиться, хотя с презрительной улыбкой, и работа началась. Он ходил взад и вперед с Робертом, разделяя его надежду, что желание леди будет удовлетворено еще до обеда. Оба духовных лица также прогуливались вместе, рассуждая, по своему обыкновению, о значении веры в привидения. Обе женщины следили, затаив дыхание, за тем, как выбрасывались кирпичи, которыми было заложено отверстие, пока темное углубление не осветилось наружным светом. Когда отверстие расширилось, то совершенно неожиданно оказалось, что в склеп ведут несколько каменных ступеней, а там где они сломаны, начинаемся грубая деревянная лестница.

Принесли фонарь из караульной замка, попробовали прочность лестницы и один из солдат спустился вниз; склеп оказался вовсе не так глубок, как эго вообще предполагали, и скоро солдат крикнул, что он достиг уже дна. Другой солдат последовал за ним, и немедленно послышался радостный крик. Очевидно, что-то нашли! – Вероятно, старую заржавленную цепь, – пробормотал Роберт; но его жена вскрикнула. Оказалось, что нашли шпагу в ножнах, пояс сгнил, рукоятка потускнела, но она была серебряная.

Мистрис Окшот схватила шпагу, стерла пыль с рукоятки и обнаружила блестящий желтый янтарь, на который она безмолвно указала; продолжая теперь носовым платком, она открыла серебряную бляху на ножнах, а на ней дуб, составлявший семейный герб, и переплетенные буквы П. О. Слезы стояли у нее в глазах, она молчала Анна бледная, трепещущая, никем не замеченная, опустилась на камень.