— Что вы хотите? — поинтересовалась женщина, едва немного пришла в себя. — Кто вы?

— Я — тот ребёнок, которого поменяли местами с дочерью Камышовой, — пояснила Агата, сохраняя спокойное выражение лица. — Мне нужно имя второго ребёнка. Все подробности. Только не делайте вид, что не знаете.

Женщина отвела взгляд и явно подумала, не позвать ли на помощь — читалось на её лице.

— Ладно, в полиции разберёмся. И с вами, и с Граниным, — покивала Агата и поднесла телефон к уху.

— Нет, только не в полицию! — перепугалась женщина. — Умоляю! Да, мне заплатили! Я верну, всё верну! — Слёзы навернулись на её глаза.

— Мою и её жизнь вы тоже вернёте? — поинтересовалась Агата. — Не нужны мне те деньги. Мне нужно имя.

— Розова Елизавета, — тут же ответила женщина. — Её карточка у меня дома, я отдам вам.

— Врёт, — тут же сообщила Агата, посмотрев в глаза Владимиру. — Вот зачем врать, а?

— Павлова Валерия, — поправилась женщина, отведя взгляд и покраснев.

— Мне это надоело, — поднялась на ноги Агата. — За дурочку меня держите? Звоните в полицию, — посмотрела она в глаза Владимира.

— Б-б-белова Наталья Игнатьевна, — пролепетала Анна Витальевна и сумела посмотреть в глаза Агаты. — Это правда! Мне пообещали, что убьют, если я хоть кому-нибудь расскажу!

— Дальше нас это не пойдёт, — пообещала Агата. — Её карточка и все подробности у вас?

Женщина энергично покивала.

— Я сниму фотокопии, — пояснила Агата. — И исчезну из вашей жизни. Надеюсь, вы понимаете, что вам не стоит рассказывать об этой встрече?

Женщина кивнула.

— Карточки у вас с собой, верно? Наверное, доктор рекомендовал вам уничтожить их, но вы оставили, для верности.

Женщина вновь кивнула и снова покраснела. Агата усмехнулась.

— Закончим с этим побыстрее. Достаньте их сами, — указала она на сумку, лежащую рядом на скамейке. Анна Витальевна не сразу совладала с застёжкой-молнией — покопалась в сумке и протянула Агате папку.

— Я не буду к ней прикасаться, — покачала головой Агата. — Доставайте бумаги по одной и кладите на скамейку, — указала она.

Минуты через три всё было переснято, а в аллее, что интересно, так никто больше и не появился.

— Подержите, — протянула Агата свой новый телефон Анне Витальевне. — Всё, спасибо, — забрала она свой телефон. — Делайте как знаете, но мой совет — не пытайтесь исчезнуть или уничтожить бумаги. Я больше вас не потревожу, но те, кто заплатил вам за подмену, ещё могут. Вы знаете, где сейчас Наталья?

— В психушке, — опустила взгляд женщина. — Я не знаю, в какой, правда!

— Я вам верю, — покивала Агата. — Я хотела посмотреть в глаза тем, кто это сделал. Мечта сбылась. Приятного отдыха! — помахала она рукой женщине и протянула руку Владимиру. — Идёмте, видеть её больше не могу.

— Простите! — услышали они, едва развернулись и пошли. Агата и Владимир остановились, оглянувшись.

— Простите меня! — повторила Анна Витальевна, вид у неё был такой — сейчас расплачется.

— Я простила, — кивнула Агата. — Надеюсь, что её родители вас тоже простят. Прощайте.

* * *

— Дома расскажу, — пообещала Агата, откинувшись на спинку сидения. — Меня тошнит от неё. Буквально. Думала, там наизнанку и вывернет.

— Почему? — удивился Владимир. — Эта ваша суперспособность?

— Ну да. Думали, я прикалываюсь? Когда мне врут, мне сразу не по себе становится. А она, эта Анна, похоже только врать мне и хотела. Видели, как она перепугалась, когда узнала, кто я? Она явно не ожидала меня встретить. Можно, наверное, из неё ещё что-то вытянуть, но я к ней по доброй воле не подойду.

— Не хотите рассказать, что это за шпионские штучки с перехватом звонка, с пеленгом и всё такое?

— Дома, — пообещала Агата. — Блин, сколько всего за день случилось! А ещё ночка будет весёлой — помните про зеркало? Сейчас половина седьмого, — посмотрела она на часы. — Нормально. Успеем поужинать и малость в себя прийти. Я правда всё расскажу, что успела понять. Поехали?

* * *

…Они сидели бок о бок в кресле — сумели втиснуться вдвоём — и смотрели фильм с экрана компьютера. Старинную смешную комедию с де Фюнесом. Агата прижималась щекой к плечу Владимира — и думала.

…Они познакомились пять дней назад. Но теперь вспоминается не то три, не то четыре года. И совсем другое первое их свидание: Агата тогда выбежала из дверей своей конторы, остыть после особо тупого клиента — была готова убить первого, кто подвернётся, тошнило от всех людей на Земле — буквально и переносно. И тут мимо прошёл Владимир — потом уже Агата поняла, что и он был зол на кого-то. Но Владимир остаётся невозмутимым вплоть до момента, когда взрывается — и вот тогда спасайся кто может, если успеешь.

— Вас подвезти? — неожиданно спросил Владимир.

— А что, похоже? — язвительно осведомилась Агата. — Похоже, что меня нужно подвезти?

Владимир просто кивнул. Агата уже готова была послать его подальше, в самых крепких выражениях, но… отчего-то ярость схлынула. И впрямь, чего она взъелась-то? Она просто кивнула. Владимир указал рукой направление — идёмте — и они пошли.

— Вы всегда уходите пешком, — сообщил Владимир, когда они выходили из здания Управы. — Вот и подумал — может, захочется проехаться. Вам куда?

Агата назвала адрес одного из баров. Пить она почти не пила, от спиртного её развозило не на шутку, но пить можно не только спиртное. Владимир молча отвёз её. Агата сухо поблагодарила и ушла в бар; а через минуту обнаружила, что Владимир сидит рядом за той же стойкой.

— Вы меня преследуете? — посмотрела она недобро.

— Нет, у меня тоже тяжёлый вечер, — пояснил Владимир. — Взять вам что-нибудь?

И вновь Агата едва не окрысилась — её саму пытались “снять” таким образом десятки раз. Но что-то в словах Владимира вновь заставило её прикусить отравленный язычок. Она молча ткнула пальцем в карту напитков. Хочет платить — на здоровье, всё равно ему ничего не светит.

Следующие полчаса они сидели рядом — такое странное одиночество вдвоём — и наслаждались своими напитками. Молча. Когда Владимир предложил Агате подвезти её домой, она снова напряглась… и снова сдержалась.

— Нет, я здесь рядом, — пояснила она на словах. Владимир молча кивнул, пожелал ей приятного вечера, и отбыл.

Так всё и завертелось. Владимир с того дня частенько отвозил её — в тот бар, или в другой, а то и прямо к дому. И не напрашивался, ни на что не намекал. И умел слушать — Агата не раз и не два рассказывала ему свои истории о клиентах и их скорбных делах — естественно, без имён и названий, только самую суть тщеты всего сущего. Владимир и смеяться умел — по-детски, раскатисто и до слёз. Правда, рассмешить его трудно.

Агата несколько раз потом делала вылазки — заходила под разными предлогами на этаж конторы Владимира, и всякий раз видела одного и того же человека — неразговорчивого, всегда с неизменным спокойным выражением лица — его коллеги не скупились на шпильки в его адрес, притом, что Владимир, по сути, один среди них не халтурил и не занимался чем попало в рабочее время.

Больше года длилось это странное ухаживание — прежде чем они впервые поцеловались. И ещё только через год дошло до самого интимного. А потом они просто стали жить вместе — то у Агаты, то у Владимира. И выяснилось, что замечательно притёрлись друг к другу — тот самый быт, который разрушил больше семей, чем мор и глад, вместе взятые, не нанёс никаких душевных ран.

…Агата потёрлась щекой о плечо Владимира — он погладил её по голове — и улыбнулась. Замечательный вечер, пусть даже день оказался жутко сумасшедшим.

* * *

…Владимир посмотрел на Агату, прижавшуюся к его плечу, и улыбнулся. Вроде увидел её воочию только пять дней назад, а в голове при этом держатся не то три, не то четыре года их знакомства. В тот первый раз Агата раза четыре за вечер была готова послать его подальше, не стесняясь в выражениях — видно было по глазам. Но не послала.

И как-то так всё само собой и пошло. Вроде говорили о пустяках, без имён и названий, вроде друг о друге ничего не рассказывали — но когда сошлись и стали жить вместе — оказалось, что всё-всё друг про друга знают. То, что раздражает и то, что радует. Что любят, а чего терпеть не могут. Агата очень любит, когда её гладят по голове, но никогда сама не попросит и не намекнёт. Она вообще не любит, когда лезут в душу — чуть что, ощетинивается. Наверное, это её сложное детство. Кто вырос в детдоме, не будет ни открытым, ни доверчивым.