Вратко зажмурился и тоже представил себе величественно скользящую по волнам пролива флотилию нормандских судов.
На волнах кружился мусор и клочья пены — свидетели недавней непогоды. А между небом и водой играли яркими красками знамен и парусов сотни кораблей. Их борта украшали щиты, штевни — раззолоченные резные фигуры.
И впереди всех — самый большой и самый быстрый корабль, раскинувший паруса, словно степной орел крылья. На верху мачты у него полоскалась по ветру тяжелая хоругвь, присланная папой, чуть ниже ее трепетал флаг с изображением креста. Вильгельм всячески подчеркивал, что борется за веру против отступников и еретиков. На разноцветных парусах этого корабля было нарисовано по три льва — герб Нормандии, а носовую часть венчала фигура мальчика с натянутым луком в руках и стрелой, готовой к спуску.
Следующие за ним корабли выглядели беднее. Да так и должно быть, ведь и воины, плывущие на них, были не такие родовитые и богатые, как герцог и епископ Байеский. Но их число поражало воображение.
«Сколько же войска умудрился собрать Бастард? — подумал новгородец. — Сорок тысяч? Пятьдесят? Шестьдесят?»
Нормандские суда бросали якоря вблизи берега.
Через борта начали прыгать стрелки с длинными луками. Не боясь промокнуть до нитки, они пробирались через бурлящий прибой и рассыпались по берегу, зорко вглядываясь в окрестности: не появятся ли саксы? После слуги и оруженосцы принялись сводить по прочным сходням коней. За ними на сушу выбрались рыцари — в ярких накидках поверх кольчуг, в начищенных шлемах, вооруженные прямыми мечами, чеканами, боевыми топорами, длинными копьями с цветными флажками. Цвет рыцарства южных земель, отважные, мужественные, не ведающие сомнений в битве за веру. Но Вратко знал, что никто из них не чужд жажды наживы, не откажется ограбить купца, с радостью выгонит землевладельца-сакса из его замка и поселится в новых владениях. Слишком много младших сыновей во Франции, Нормандии, Бретани, Бургундии, Анжу… Да всех не перечислить! Слишком много безземельных рыцарей, устремившихся через пролив в поисках славы, богатства, власти.
Следом за рыцарями выгружали все необходимое для строительства укрепленного лагеря. Вильгельм не собирался тратить время на поиски бревен и досок на английском берегу. Плотники бережно складывали бревна в ровные ряды, напоминавшие срубы, из которых на Руси строят избы, только длиннее и толще. «Неужели они заранее приготовили прочные укрепления, чтобы здесь только собрать? — удивился Вратко. — Тогда мудрость Вильгельма и его военачальников воистину велика. Трудно будет Гарольду Годвинссону одолеть нового врага».
Герцог сошел на землю последним.
Вратко никогда не видел властителя Нормандского герцогства, только слышал всякие сплетни да побасенки. Потому парень не был уверен, правильно ли представляет великого воина. Вильгельм казался высоким, плечистым, но в свои неполные сорок лет заплыл жирком, утратил легкость движений. Конечно, герцогу совсем не обязательно махать мечом, мчась в бой впереди конного строя, да и времена, когда судьбу сражения решали поединки между двумя предводителями противоборствующих сил, давно миновали. Вождю лучше держаться позади строя и управлять боем, а не хвататься от отчаяния и безысходности — а может, от удальства и глупости — за острые железки. И пример Харальда Сурового доказывает это лучше всяких доводов…
Кольчугу Вильгельма покрывала накидка-табард, слева красная, а справа лазоревая, на которой золотом были вышиты три льва, каждый из которых занес правую лапу для удара. Вместо шлема голову Бастарда покрывал кольчужный капюшон, поверх которого поблескивал золотой ободок герцогской короны. Серые, широко расставленные глаза сурово смотрели из-под густых бровей, а пышные усы, топорщившиеся решительно и неумолимо, не сулили клятвопреступнику Гарольду ничего доброго.
Герцог прошел по сходням, укрытым дорогим ковром, презрительно отказался от предложенного плеча рыцаря в черном с серебром табарде, но лишь стопа его коснулась песчаного берега, Бастард споткнулся и, нелепо взмахнув руками, упал лицом вниз.
— Дурной знак! — воскликнул седоватый коренастый барон, бросаясь на помощь правителю.
— Господи, помилуй! — охнул золотоволосый рыцарь, сжимающий древко папской хоругви.
Окружающие Вильгельма рыцари побледнели. Высокий воин, на чей сан священнослужителя указывали лишь гладко выбритое лицо и тонзура, широко перекрестился…
— Вратко! Эй, Вратко! Ты что, заснул?
— Подарок? Что с тобой?
— Очнись, парень…
Новгородец открыл глаза. Его окружали озабоченные лица товарищей. Рианна вцепилась в рукав рубахи, а Олаф, казалось, раздумывал — не использовать ли пощечину, чтобы привести ворлока в чувство? Вратко поднял ладони, шутливо защищаясь. Затрещина от великана-викинга могла бы вышибить дух навсегда вместо того, чтобы вернуть к жизни.
— Ты побелел и замолчал… — затараторила пикта, увидев, что парень пришел в себя. — Такие лица бывают у прорицателей, способных видеть прошлое и грядущее… Что ты видел? Кого? Где блуждал твой дух?
Вратко потер виски, медленно проговорил:
— Он выпрямился. Он отряхнул песок с колен и сказал: «Я обнял эту землю моими руками, и, клянусь божиим величием, сколько ее ни есть, она ваша».
— Кто сказал?
— Вильгельм Бастард. Я видел высадку нормандцев на побережье Англии. Это на юге. Там белеют меловые утесы, и песок у их подножья чист, как голубиное крыло. За ними перелески, укутавшиеся в желтизну листвы. А вдалеке, кажется, городок…
— Хельсингьяпорт,[48] — кивнула головой Мария. — Монах говорил о нем.
— Может быть… Не знаю. Я знаю только, что нормандцы высадились. Их силы неисчислимы…
— Так и говорил рыцарь Хьюлам, — подтвердил Хродгейр. — В день Святого Михаила Архангела!
— А войско Годвинссона далеко на севере и измотано битвой с нами, — почесал затылок Гуннар. — Что-то будет?
— Хорошего не будет ничего. — Королевна покачала головой. — И, чует мое сердце, монах убрался не зря…
О том, что отец Бернар, вместе с рыцарями Эдгаром Эдвардссоном и Хьюламом д’Оввэ быстро собрались и покинули лагерь дружинников Модольва Белоголового, Хродгейр рассказал еще по дороге, когда его несли на щитах. Теперь стало ясно почему. Монах при помощи чудодейственной реликвии и горячих молитв собрался обеспечить победу нормандцев. Можно подумать, мечей и копий им будет для этого мало!
Вратко с новой силой принялся добиваться встречи с королевой Маб.
И вновь, как и несколькими днями раньше, слышал в ответ лишь невнятные отговорки. Ее величество-де не может сейчас поговорить с ворлоком. То она отбыла на дальнюю окраину Йоркшира, то принимает послов от эринских[49] динни ши, то решает споры между брауни и пикси, то приманивает птицу бубри…
Что это за птица и зачем ее обязательно нужно приманивать в последние дни месяца вересня, Вратко не знал, да и знать не хотел. А потому требовал и добивался, смутно ощущая, что начинает терять терпение. Хотел обратиться к Морврану и Керидвене, но волшебница и ее сын постоянно сопровождали королеву в разъездах и трудах праведных по управлению Волшебной страной. Новгородец уже начал подумывать: а не попробовать ли, в самом деле, закончить ту вису, про «кость холма исконную»?
Чтобы дать выплеснуться злобе, он уговаривал Гуннара дать урок-другой боя на копьях. Кормщик, хоть и бурчал, что с холодным рассудком за оружие браться нужно, да и вообще ворлоку пристало заклинаниями врагов долбить, чаще соглашался, чем находил повод отказать. Словен до седьмого пота прыгал по пещере, размахивая Злым Жалом. Колол, рубил, бил воображаемого противника снизу кованой пятой древка, отбивал вражеские удары и уколы. К исходу десятого дня даже Гуннар перестал хмуриться. Одобрительно похлопал парня по плечу и посетовал, что нет поблизости хорошего кузнеца, у которого можно было бы заказать копье, весом и длиной более подходящее для Вратко. Как ни крути, а Злое Жало для него тяжеловато. Первую пришедшую на ум мысль о кузнецах-подземельщиках они отклонили — вряд ли динни ши обращаются за оружием к настоящим цвергам северного края, а если есть у народа Полых Холмов собственные мастера, работающие со сталью, то привыкли они к легким сулицам[50] да мечам.
