Значит, он, Вратко из Новгорода, должен оправдать надежды королевы Маб и помочь войску саксов разбить южан. Не ради королевы и ее малого народца, а ради сотен и тысяч саксов, молодых и старых, знатных и простолюдинов, мужчин и женщин, для которых поражение Гарольда Годвинссона обернется опалой, преследованиями, нуждой. И чтобы не допустить к власти таких людей, как отец Бернар. Им только дай волю — начнут всех, кто мыслит иначе, принуждать к послушанию. Огнем и мечом, как Путятя с Добрынею.
Парень напрягся, изгоняя остатки слабости и нерешительности. Открыл глаза.
— О! Живой! — обрадованно воскликнул Олаф.
— И даже шевелится… — ухмыльнулся в бороду Гуннар.
— Ты можешь продолжать? — Королева глядела, жестко прищурившись, подобно лучнику, натянувшему тетиву. Но в голосе ее таилась хорошо прикрытая тревога.
— Могу! — кивнуть Вратко не решился, но моргнул в подтверждение своих слов.
— Не упадешь снова?
— Не переживай, твое величество, — прогудел кормщик. — Уж мы его поддержим. Не дадим свалиться.
— Тогда… — Тревога сменилась надеждой. — Продолжай, Керидвена!
Седовласая чародейка смерила Вратко оценивающим взглядом, словно собиралась возражать повелительнице. Потом запустила руку в мешочек:
— Трипутник! Горицвет! Чернобыльник!!
— Смотри в воду, ворлок из Гардарики! — выкрикнула Маб.
— Я смотрю! — отозвался Вратко, наклоняясь над бурлящей водой.
— Внимательно смотри!
«Отвяжись…» — вяло подумал новгородец.
— Волчья ягода! Росица! — хриплый голос Керидвены вознесся над источенными временем и непогодой камнями кромлеха.
Душистый пар охватил лицо Вратко. Ворвался в ноздри, капельками повис на ресницах.
Пузырящаяся вода потихоньку разглаживалась. На ней замелькали тени. Холм. Лес. Две рати.
— Поганка белая! Мухомор!
«Ты бы себе в рот их засунула!»
А вот и сражение!
Нормандцы по-прежнему атаковали изрядно покореженный палисад. В двух или трех местах бревна умудрились раскачать и выворотить из земли. Там кипел особо яростный бой. Взлетали тяжелые топоры саксов. Навстречу им поднимались мечи и палицы нормандцев. Кое-кто из всадников прыгал в свалку прямо с седла. Их с радостью принимали на вилы и рогатины бородатые ополченцы. На левом крыле, где нападали бретонцы во главе с Алэном Ферганом, сплоченный удар танских дружин откинул врагов от кольев. И тут же на южан обрушился дождь сулиц и град камней.
Бретонцы падали пронзенные, оглушенные ударами по шлемам. Кое-кому удавалось подняться на ноги, несмотря на свалку. Кто-то полз на четвереньках. Многие катились кувырком, ломая кости.
Рыцари, захваченные потоком напуганных, ошеломленных ратников, тоже отступали. Кони скользили по склону, приседали на задние копыта, съезжали по глине на крупах.
Большой отряд хускарлов — воинов пятьсот — вырвался за пределы палисада. Они крушили отступающих топорами, сбивали с ног щитами, добивали раненых. Впереди мелькали донельзя довольные лица Гурта и Леофвайна. Братья короля голосили, призывали небеса в свидетели праведности своей победы, звали саксов за собой.
«Помочь, помочь… Немедленно помочь!»
Вот и виса придумалась:
Бретонцы ринулись вниз по склону, будто лавина. Сбивали оступившихся, топтали упавших, пугали лошадей громкими воплями отчаяния. Казалось, из хорошо слаженного и выученного войска они превратились в толпу безумцев, чей ужас возобладал над доводами рассудка. Ведь сохраняя порядок при отступлении, они сберегли бы немало жизней как ратников, так и благородных рыцарей. Удирая прочь от кровавой схватки, они врезались в среднюю часть войска, смешали ее ряды. Саксы, увидев это, удвоили натиск.
Конный отряд с флажками короля Гарольда налетел на кучку всадников, окружавших знамя Нормандии. Ближняя свита Вильгельма сражалась отчаянно. Взлетали и падали мечи Ральфа де Тоэни и Уолтера де Лонгвилля. Крушила саксов булава нормандского герцога. Разили врагов копья баронов де Офэ и Фитц-Осберна.
Но защитники Англии напирали. Рубили врагов, не замечая ран и усталости. Они готовы были положить жизнь ради того, чтобы дотянуться до ненавистных захватчиков.
И вот дрогнуло, качнулось знамя с тремя львами.
Это чей-то топор подсек ноги скакуну Тустэна Ле-Блана.
Юный рыцарь свалился наземь, роняя тяжелое полотнище под копыта хрипящих коней.
Стон пронесся над схваткой.
— Дурной знак! Дурной…
Многие решили, что поражение неминуемо. Ряды нормандцев дрогнули.
— Герцог! Где герцог? — кричали рыцари и пешие воины.
Вратко увидел, как Вильгельм натянул поводья и рванул с головы шлем:
— Я здесь! Я жив! Я с вами!!!
Глаза Бастарда, цвета доброй стали, сверкали решительно и бесстрашно. Новгородец поверил сразу и безоговорочно: вождь нормандцев не отступит. Он лучше умрет здесь, на склонах Сенлака…
Молодой сакс в забрызганной кровью кольчуге вынырнул из толпы у самого храпа герцогского коня. Радостно оскалился. Замахнулся топором.
— Гурт? — Вильгельм попытался поднять коня на дыбы. Занес булаву.
— Сдохни, волк! — выплюнул брат Гарольда и рубанул коня по шее.
Длинной струей брызнула кровь. Скакун рухнул как подкошенный. Но нормандец, прежде чем выпрыгнуть из седла, успел нанести один-единственный удар. И не промахнулся. Кровь из рассеченного лба хлынула на глаза сакса. Годвинссон опустился на одно колено, прикрывая топором голову. Черноволосый де Офэ воткнул ему копье между лопаток. Кембриджский ярл упал ничком.
А саксы напирали. Они выстроились «датским клином», или фюлькингом,[135] на острие которого шел Леофвайн с ближайшими телохранителями.
Топоры свистели.
Земля, вытоптанная сапогами и копытами, раскисала от крови. Подошвы бойцов скользили на внутренностях людей и коней.
— Наша берет… — прохрипела Керидвена. — Еще чуть-чуть дожать…
— Колдуй, Вратко из Хольмгарда, — с нетерпением выкрикнула королева.
«Думаешь, это так легко?» — мысленно огрызнулся новгородец, уже подбирая кеннинги для следующей висы.
Он открыл рот, но не успел произнести ни единого звука.
Стальной обруч сдавил виски. Потемнело в глазах.
Воздух в легких загустел и застрял в пересохшем горле: ни туда ни сюда.
Сквозь отдалившийся шум сражения пробился глубокий, исполненный необоримой силы голос:
Вратко догадался, что сейчас начнется, и его охватил ужас. Воспоминания битвы при Стэмфордабрюгьере всколыхнулись с новой силой. Тогда молитва отца Бернара без труда победила его чары.
Неужели здесь будет то же самое?!
— Эй, Подарок, ты чего? — пробурчал в новгородцу в ухо Гуннар.
— Что-то не так? — встревоженно проговорила королева.
Парень лишь тряхнул головой. Некогда болтать! Да и ничего объяснить он все равно не сможет — не подберет слов, чтобы его поняли.
Продолжая вглядываться в пузырящуюся поверхность варева, словен увидел, как вскочил на нового коня герцог Вильгельм. Вновь взвилось «львиное» знамя.
Но отступающие воины слишком увлеклись бегством. Напрасно скакал вдоль рядов епископ Байеский. Размахивая булавой, Эвд выкрикивал громовым голосом:
