Они нападают, я в смертельной опасности. Мать-героиня решается помочь, может это поможет заручиться моей помощью. Убиваю сильнейшего из налетчиков, что мог бы предоставить опасность ликанше. Она принимает это за добрый знак. Уношу ноги, и она добивает оставшихся. Позже остается в лагере, чтобы дождаться: а вдруг я вернусь. Приводит волчонка, и они поселяются здесь. Хотя бы временно, пока не удостоверятся, что я не приду, что я решил оставить их или просто напугался. И вдруг нападение. Три взрыва прозвучали рядом, но не задели. Она начинает рычать и выть, отгоняя врага. Потом бежит на тропу. Очень странно, не вижу там Фила и не слышу выстрелов. Старик не прав, она не на него клюнула, а просто побежала проверить, что происходит. И тут ее подрывает несколько раз. Лапа потеряна. Потом появляюсь я. Подходит волчонок, в поисках мамы. Иду к нему, едва заметив, и кричу на него что-то. Мать нападает на меня. После старается прогнать, умоляя уйти. Наношу ей удар за ударом. Она чувствует, что моя сила растет. Просит волчонка бежать, но тот остается на месте. А потом вдруг я замираю и моя ярость затихает.»

Мир рушится. Прихожу в себя и вижу мать ликаншу с ребенком. Меня трясет от своих собственных действий. От действий людей. Я только что пережил это на своей шкуре. Как так получается? Самый опасный хищник в мире все еще человек? Неужели мы ничему так и не научились? Бросаю автомат и нож на землю, склоняясь в поклоне матери-мутанту. Она медленно кивает и разворачивается. Мне ничего не остается. Просто смотрю им в след, переполненный яростью к себе и Филу, а, кроме того, и кучей мыслей. Вот сейчас мне Фил за все ответит, если выжил.

Сильнейший взрыв слышится сзади, и меня на полной скорости несет к уходящим мутантам. По дороге сознание теряется, и я проваливаюсь в пропасть обморока. Фил доделал начатое, подумалось мне перед тем, как я проваливаюсь в пропасть сознания. "Мертв" промелькнуло вслед за этим…

На вид он был счастлив, и вы подумали,

что боль прошла. Но она ушла вглубь.

© Грегори Хаус (Сериал «Доктор Хаус»)

Глаза меня подводили. Я пытался открыть их, но этого у меня не получалось. Странное ощущение: ни жив, ни мертв. Хотелось кричать от боли и радоваться одновременно. Почему? Не знаю. Где-то глубоко, в подкорке, я припоминал пережитую ночь. Сердце еле колотится. Очень необычное состояние.

— Кажется, он шевельнулся! — послышался женский голос откуда-то со стороны.

— Ты уверена? — кто-то оказался совсем рядом. Судя по голосу, мужчина, не пожилой. Где же Фил? Кто эти люди?

— Он дернул ногами, а потом попытался открыть глаза! Это я точно видела!

Я чуть подергал пальцами, слабо выходит. Говорить тоже не получается. Чтож за дела?

— Так, парень! Я смотрю, ты очухиваешься, — сказал мужчина, — слушай меня внимательно. Если слышишь и понимаешь меня — дерни головой.

Я напрягся со всей силы. Что-то, похоже, получилось, учитывая, что тот, кто говорил, удовлетворенно выдохнул. Я расслабился. Сейчас напрягаться — смысла нет. Если под присмотром, значит в безопасности. Или в безысходном состоянии. Суть одна.

— В первую очередь, тебе придется расслабиться и не переживать. То, что я сейчас скажу, может повергнуть тебя в шок. Информацию я буду давать порционно, чтобы не допустить паники. Для начала, вот что. Ты находишься в реабилитационном центре для раненых ветеранов группировки «Феникс». Я думаю, ты слышал о нас.

Ничего подобного. Я о группировках то пару дней назад услышал, а уж о названиях то… так, стоп, для ветеранов?

— Так вот. Ты у нас уже четыре месяца. Так! Не дергайся! Просто расслабься! Вот так… далее. Нам тебя передали мусорщики за немалую сумму, но это сейчас неважно. Они сказали, что обнаружили тебя глубоко в лесу на открытой поляне, куда ты каким-то образом направлялся долгое время, судя по длинному кровавому шлейфу, тянущемуся за тобой. Но мы считаем, что кровь принадлежит не тебе. И то, что там случилось — огромная загадка для нас. Сейчас ты в подавленном состоянии после комы. У мусорщиков ты пробыл около двух недель. Не знаю, каким чудом ты выжил, но это случилось. Теперь ты под пристальным присмотром специалистов. Мы привели тебя в порядок и теперь ждем твоего выздоровления. Боюсь, после полученных травм, тебе придется заново учиться ходить, говорить и даже есть. Но это не так страшно. Сейчас отдыхай. Мы встретимся с тобой послезавтра. Я дам тебе еще информации для размышления. Просто старайся не двигаться, хорошо? Это может плохо сказаться на… некоторых аспектах.

Мне вкололи укол и я погрузился в сон. Так продолжалось два дня. Я просыпался, лежал немного, думал, а потом мне кололи что-то в руку и я отключался. Во времена «бодрствования», мне ощущалось что-то странное. Будто какие-то потоки воздуха с разных сторон. Они переменчивые, не могут сложиться в полноценный узор. Что-то воде несобранной мозаики: вроде частей много, но картинка непонятная. Шестое чувство? Я стал экстрасенсом? Вот теперь заживем! Ох, не до шуток сейчас, Тиден, не до шуток!

И вот наступил третий день, когда пришел доктор и сел рядом. Я чувствовал его. Не знаю, как. Даже примерно понимал его внешность.

— Сегодня мы попробуем смотреть на мир глазами. Сейчас мы снимем повязки, и ты сможешь поднять веки. Осторожно, твои глаза не привыкли к свету. Могут быть зрительные галлюцинации.

Меня чуть приподняли. Кольнуло в позвоночнике. Не сильно, но неприятно. Я почувствовал грубые руки мужчины врача, что приподнимал мое тело и нежные женские руки, снимающие множество бинтов с головы. С каждым размотанным лоскутом, становилось светлее. И, наконец, бинт пропал, лицу стало свежо и приятно. Я сощурился, стараясь открыть глаза. Каждое моргание давалось тяжело. Глазницы щипало, будто неродные.

В итоге, получилось. Я распахнул веки и уставился на своих спасителей. Они же уставились на меня. Девушка, молодая, около двадцати пяти лет, рыжая с такими же рыжими глазами. По лицу можно сказать не много, но нутром чую, что тихоня. Выражение лица испуганное, с ноткой сострадания. Мужчина, около сорока лет. Седой, с короткими волосами и усами-щеткой. Глаза голубые. Уверенный в себе, самодостаточный. Точно любит и хорошо делает свою работу. Двигаться мне сложно, и каждый отдельный мимический жест дается так, будто я делаю его впервые. Но, не смотря на это, изображаю раздражение.

— Прости, просто такое не каждый день увидишь. Глаза имплантаты? — говорит девушка.

Я выпучиваю глаза в несметном ужасе. Доктор замечает это и сразу спешит успокаивать.

— Стоп-стоп! Ты хочешь сказать, что имплантатов глаз у тебя не было?

Я качаю головой, стараясь тратить на это как можно меньше сил. Доктор достает откуда-то зеркало и несет его ко мне.

— Значит, у тебя тотальные перемены в крови, дорогой. Очевидно, мы мутируем. Только не переживай, у нас тут и вирусологи и экологи и даже микробиологи есть, может, исправят, пока распространение не пошло.

Я смотрю на себя и замираю от увиденного. Мои обычные человеческие серые, когда то, глаза изменились. Белки глаз стали черные со стальным отблеском. Радужка серебристая, чуть отсвечивающая и переливающаяся. Зрачок меняет свою форму быстрее, чем я успеваю понимать. Меня трясет от ужаса. Что это и как оно таким стало? Но паниковать нет смысла, тут его правда. Я покорно прикрыл глаза и вновь открыл, смотря на доктора.

— Так, давай теперь мы познакомимся. Меня тут зовут Хирургом. Не люблю я свое имя, да и смысл в имени пропал после войны. Так что и ты меня потом так называй. Моя профессия понятна уже, я думаю. В твоем восстановлении я участия не принимал — слишком опасная работа. Кромсали тебя наши мастера. Я считаю, что именно у них ты и поинтересуешься положением дел. Это, — он указал на девушку, — наша медсестра Аля. Она ухаживала за тобой, пока ты тут лежал. Поблагодарить ее ты еще успеешь. Времени у тебя будет много, сейчас бушует ядерная зима, а это значит, что в путь по своим делам двинуться ты не сможешь. Но есть и хорошие новости: твое тело восстанавливается, показатели в норме. Секундочку, мы отойдем.