Но он ее не замечал.

Она могла делать что угодно, а шейх занимался лошадьми, охотой и муштрой.

Вот и теперь он отправился на соколиную охоту и не вернется два, а то и три дня.

Тэмпл вздохнула. Она чувствовала себя несчастной.

Целую неделю Тариз восторженно предвкушал предстоящую охоту. Тариз считал дни до охоты. Тэмпл тоже. Правда, она считала не только дни, но и ночи. Но теперь она не находила в его скором отсутствии никакой радости. Теперь она надеялась, что он вернется раньше, чем завершится охота. Боже, она теряла рассудок!

Сбитая с толку, Тэмпл остановилась и бросилась на мягкие подушки дивана. Она скинула бархатные тапочки и подогнула под себя ноги.

Так она и сидела в тусклом свете ночной лампы, не в силах избавиться от печальных дум о Шарифе. Тэмпл всеми силами гнала от себя воспоминание о том сладостном чувстве, которое она неожиданно для себя испытала, когда шейх разорвал на ней белое шелковое платье. Мурашки побежали у нее по коже, когда она вспомнила его крепкие объятия, а ведь тогда оба были обнажены! И он поцеловал ее так нежно и властно, как никогда не целовал раньше.

Тэмпл поднесла к губам ладонь и вздохнула. Никогда раньше поцелуй мужчины не оставлял такого болезненно-приятного воспоминания. Какая горькая ирония судьбы, что единственный человек, который вызвал в ней сильное ответное чувство, не принадлежал к тем добрым, мягким, внимательным джентльменам, которые любили ее, ухаживали за ней, хотели жениться на ней. Нет, этим человеком оказался грубый, циничный дикарь, который не обращал на нее никакого внимания, не любил ее и, вероятнее всего, уже имел несколько жен.

Интересно, что о ней говорили и думали все эти женщины?

Впрочем, не имеет значения.

Она боялась шейха, но ее тянуло к нему. Она ненавидела и желала его одновременно. Ее бросало в его объятия с такой страстью и силой, которые не оставляли места логике и здравому смыслу.

Тэмпл сделала весьма нелестные выводы о себе и содрогнулась. Более того, она поняла, что с нетерпением ждет возвращения безжалостного араба, который похитил ее и теперь держал в плену. Она хотела, чтобы шейх вернулся домой.

Неожиданно входная занавесь откинулась, и в шатер вошел Шариф. Изумленная Тэмпл вскочила на ноги. Она посмотрела на него. Он посмотрел на нее. Взгляды их встретились, и Тэмпл с удивлением заметила выражение облегчения в темных глазах шейха.

Но это удивительное выражение тотчас сменилось холодностью. Шейх подошел к Тэмпл поближе и колюче заметил:

— В это время вы всегда уже спите.

Это были первые слова, обращенные к ней за минувшую неделю.

— Я как раз собиралась кликнуть Рикию, — солгала Тэмпл и интуитивно отступила на шаг от демонически прекрасного молодого араба, небритого и одетого во все черное. — Вы так быстро вернулись домой. Я полагала, что вы будете отсутствовать несколько дней.

— Первоначально я собирался пробыть на охоте неделю. Но я слышал, как вы взываете ко мне. — Жестокая ухмылка скривила его губы, и шейх добавил: — Вы скучали по мне и очень хотели, чтобы я вернулся.

Тэмпл вспыхнула и засомневалась, не может ли он и в самом деле читать самые сокровенные ее мысли.

— Я могла бы не видеть вас вечность, и этот срок не показался бы мне излишне долгим, — пожала плечами Тэмпл и повернулась к шейху спиной. Она твердым шагом направилась к спальне, задержалась на пороге и распорядилась: — Позовите ко мне Рикию. Я устала и хочу спать. — Потом она повернулась лицом к шейху, демонстративно зевнула и сказала: — Ваше общество всегда оказывает на меня усыпляющее действие.

Поздно ночью Тэмпл разбудила оружейная пальба. Не успела она открыть глаза, как Шариф крепко зажал ей ладонью рот так, что она не могла ни вскрикнуть, ни застонать. Он грубо стащил ее с дивана и затолкал под свою кровать.

За пологом шатра свистели пули, ржали лошади, кричали люди.

Охваченная ужасом, Тэмпл широко раскрыла глаза. Она не понимала, что происходит.

Шейх знал это слишком хорошо. Продолжая зажимать ей рот рукой, он прошептал ей на ухо: — Лежите, не двигаясь. Боже вас упаси издать лишний звук.

Тэмпл кивнула.

Шариф отпустил руку и откатился от нее. Сердце Тэмпл бешено стучало, когда она, обернув простыней обнаженное тело, широко раскрытыми глазами следила из-под кровати за тем, как Шариф натягивал брюки. Потом, без рубашки и босой, он ринулся из шатра, и через секунду Тэмпл услышала, как он отдает приказания своим воинам.

Девушка закрыла глаза и стиснула зубы, напуганная пальбой и криками раненых.

Командование бедуинами взял на себя шейх. Он сразу понял, кто напал на его лагерь. Турки. Ненавистные турки.

Презирая страх, шейх сражался в самой гуще боя, взбешенный тем, что султан решился атаковать первым. Ярость удесятерила его силы. Шейх вырывал ружья из рук своих охваченных паникой врагов, прежде, чем они успевали прицелиться в него. Его кривая сарацинская сабля с размаху рассекала противников по полам. Люди стонали. Умирающие турки истекали кровью у его ног.

Одна пуля задела левое плечо шейха, другая оцарапала правую щеку. Он ничего не замечал. Глаза его горели ненавистью и яростью, он сражался, будто одержимый дьяволом. Он готов был уничтожить всех турков на свете, если хотя бы один золотистый волосок упадет с головы женщины, которую он скрывал в своем шатре.

Не прошло и пятнадцати минут, как кровавое сражение завершилось. В тусклом свете луны на поле брани осталось лежать полдюжины верных воинов шейха. Из тридцати турок, которые осмелились напасть на мирный лагерь, в, живых остался только один, Шариф специально пощадил его.

Не успел развеяться дым от выстрелов, как шейх уже стоял напротив пощаженного врага, говоря:

— Я сохраняю тебе жизнь с определенной целью.

Округлив глаза, благодарный турок воздел руки к небу и повалился на колени перед шейхом. — Помилуй тебя Аллах!

— Успокойся! — поморщился шейх. — Встань!

Склонив голову, турок, шмыгая носом, поднялся.

Шариф быстро допросил его. Испуганный до полусмерти турок подтвердил, что на ночной разбой его послал хозяин, Мустафа ибн Хусейн, но цели налета он не знал. Доверием Мустафы пользовались только старшие командиры. Ему отдавали приказания — он их выполнял. Среди людей Мустафы прошел слушок, что они должны были доставить в его дворец что-то или кого-то, но о чем шла речь, несчастный турок не ведал.

Шейх сохранял абсолютное спокойствие, но внутри у него все сжалось. Возможно ли, что люди Мустафы пришли за Тэмпл Дюплесси Лонгуорт?

Шариф отправил помилованного турка к его господину с запиской: «Если твои люди еще раз окажутся возле моего лагеря, я, Эль-Сииф, шейх Шариф Азиз Хамид, нападу на твой дворец и прикончу тебя собственными руками».

— Скажи Мустафе, что его смерть не будет ни быстрой, ни легкой, — велел шейх. — Я придумаю для него такую невиданно мучительную казнь, какую даже он, с его развращенным умом, не сможет вообразить.