– Очень красивый дом. И удачно вписывается в ландшафт.

Только теперь, с облегчением услышав эту похвалу, Шейн постиг, как много значило для него ее мнение. Помогая подруге осторожно выбраться из лодки и не угодить ненароком в черную, вязкую грязь, он почувствовал, как сам между тем увязает все глубже, как его по уши затягивает любовь.

Странная вещь, думал Шейн. Он всегда получал удовольствие именно от мимолетных, ни к чему не обязывающих связей с женщинами, которые также не стремились продолжать эти случайные романы. С Блисс же было все сложнее, серьезнее. Шейна это пугало, но его непостижимым образом тянуло к ней, он не мог отказаться от нее, даже если бы захотел.

Внутреннее убранство домика, очень незатейливое, отличалось при этом не меньшей экзотичностью, чем наружный вид. Простая сосновая мебель, явно сработанная вручную. Целый угол большой главной комнаты занимала кухонная плита. Но что приятнее всего удивило Блисс в этом охотничьем приюте, так это маленький и чисто женский штрих, скрашивающий аскетизм обстановки, – зеленые матерчатые занавески на окнах, защищенных массивными ставнями.

– Не могу представить, чтобы Майкл стал заниматься такими мелочами, – заметив ее умиление, усмехнулся Шейн. – Наверное, это дело рук той женщины, подруги его брата.

– Дэрии Ши, – подсказала Блисс.

– Ты ее знаешь?

– Все ее знают. Она – помощник прокурора, и о ней немало писали в газетах. Это когда она чуть не стала жертвой заказного убийства, распутывая грязное дело, в котором были замешаны известные в городе политики. Тогда-то Рорк с ней и познакомился. Она славная женщина.

– Майкл говорит то же самое.

Блисс уловила в его голосе странный неодобрительный оттенок.

– А ты знаком с Рорком?

– Угу.

Почувствовав, что он не расположен развивать эту тему, Блисс решила, что настал момент всерьез затронуть проблему, мучившую ее еще со времен возвращения из Парижа.

– А ты заметил, что знаешь обо мне почти все? Тогда как я о тебе, напротив, ничего не знаю.

Шейн внутренне напрягся. Он постоянно ожидал этого вопроса.

– Ну, это не совсем так. Всего я тоже не знаю. К примеру, не знаю имени парня, с которым ты впервые поцеловалась.

– Пожалуйста – Билли Робертс. Это было во втором классе, он схватил меня на школьной игровой площадке и не выпускал с карусели, пока я его не поцеловала.

– Украденный поцелуй – не в счет. – Раскачиваясь взад и вперед на каблуках, Шейн с удовлетворением наблюдал заблестевшие огоньки в ее глазах. – Малышу повезло. В наши дни его бы привлекли к суду за сексуальное домогательство. Итак, какому же счастливцу был подарен твой первый поцелуй?

– Его звали Андре Робишо. В старших классах я была влюблена в него до безумия.

– Действительно счастливчик. А что с ним теперь?

– Женат, у него четверо детей. А я – крестная мать его младшей дочери.

Шейн вновь невольно подумал о необычном женском характере: она была способна не только оставаться хорошим другом предмету своей первой любви, но и дружить с его женой. Пожалуй, они с Блисс представляли собой полную противоположность и совершенно не подходили друг другу. По-видимому, она с благодарностью лелеяла в памяти старые знакомства и привязанности, наслаждаясь ими, точь-в-точь как собирала и лелеяла старинные безделушки. Еще он подумал, что она всеми корнями проросла в горячую, влажную землю своей родины и невозможно представить, что когда-нибудь согласится ее покинуть.

А вот он, напротив, из тех, кто не способен долго оставаться на одном месте… и с одной женщиной. В этом Шейн привык считать себя точной копией своего отца. Да и Рорк принадлежал к тому же типу – во всяком случае, покуда странным образом не увлекся помощницей прокурора, мастерицей по шитью занавесок.

Да, жизнь сделала его циником, опыт прожитых лет отучил доверять кому бы то ни было, за исключением, пожалуй, собственных братьев. Блисс же, несмотря на непростое детство, неудачи в личной жизни, была полна щедрого стремления одаривать людей своим доверием.

– Насколько я понимаю, этот Андре и был твоим первым любовником?

– Ну… вообще-то моим первым любовником был Алан. – Она помолчала. – И значит, ты будешь вторым.

Так вот он, недостающий штрих, вот этот тревожный и раздражающий сигнал, который то и дело посылала ему неожиданно взбунтовавшаяся совесть. Единственным честным выходом из создавшегося положения было бы немедленно прекратить этот неприличный фарс.

– Если так, то, видно, все мужчины Нью-Орлеана слепы или не в своем уме.

– Ни то, ни другое. – Счастливо вздохнув, она посмотрела ему прямо в глаза. – Просто я ждала человека, которого смогу полюбить.

Полюбить! Простое слово обрушилось на него, придавив, точно камнем.

– Послушай, Блисс… – Впервые в жизни он, Шейн О'Мэлли, человек, чей род занятий требовал гладкой речистости, не сумел подобрать нужные слова.

– Прости… – Протянув руку, она нежно дотронулась до его щеки. – Я вовсе не собиралась ничего такого рассказывать. Во всяком случае, до того как… – Ей действительно не хотелось спугнуть его раньше времени. Она подозревала, что он сможет поднять ее на высшую ступень сексуального наслаждения, дать ей то, что Алан не сумел довести даже до мало-мальски волнующего переживания. – Но когда ты честно признался, что не можешь предложить себя навеки, я поняла, что мы с тобой очень похожи.

Это прозвучало почти как признание в любви.

– В чем? – отважился спросить Шейн.

– Мы оба ценим правду, какой бы горькой и неприятной она ни была. И если ты честен со мной, справедливость требует, чтобы и я была с тобою так же честна.

Проклятие! Шейн невольно подумал, на месте ли в чулане старый дробовик Рорка. Уж лучше сразу застрелиться, чем ждать, когда тайное, темное, гнусное варево неизбежно выплеснется наружу и, подобно урагану, напрочь сокрушит и сметет эти светлые и доверительные отношения, так неожиданно сложившиеся между ними. Эта искренняя, с нежным сердцем женщина заслуживает гораздо лучшего человека, чем он. Человека, которым Шейн не мог стать ни при каких условиях. Даже если бы прожил тысячу жизней.

– Я не знаю, что сказать. – Наконец-то это была правда.

Улыбка, отразившаяся в ее больших, выразительных глазах, охватила его такой волной тепла и нежности, каких он, кажется, не испытывал никогда.

– А не надо ничего говорить, Шейн, – промолвила она, призывно обнимая его шею. – Просто… будем любить друг друга… – голос дрожал от дурманящей смеси волнения и желания, – всю ночь. Ты согласен?

Видит Бог, едва ли не впервые в жизни он хотел поступить честно! Но слишком поздно. В конце концов, он всего-навсего простой смертный, не стремившийся быть святым, особенно с тех пор, как эту роль в семье присвоил себе Майкл. И Шейн жадно прильнул губами к трепетным, зовущим губам Блисс, поднял ее на руки и понес в спальню.

Постель оказалась восхитительно упругой.

– Как на облаке, – счастливо промурлыкала Блисс. – Чудесном, благоухающем облаке.

– Матрас набит испанским мхом. И еще какими-то травами.

– Если я уже чувствую себя почти на небесах, что же за волшебные ощущения ждут меня впереди! – В уединенном, скрытом от посторонних глаз, живописном месте она окончательно раскрепостилась, прониклась каким-то удивительно легким и светлым состоянием души.

– И поверь, милая, я тебя хорошо понимаю, – отозвался он. Их губы слились в страстном поцелуе. Он начал медленно расстегивать на ней блузку, и Блисс невольно затрепетала.

Она не только была способна заливаться краской, но и дрожала от его прикосновений. Он привык заниматься любовью с женщинами светскими, опытными, искушенными в любовных играх и в наслаждениях. Такую женщину, как Блисс, он встретил впервые.

Под цветастым шелком оказалась пена кружев.

– Как ты прекрасна!

Блисс страстно желала услышать от мужчины, что она прекрасна. Нет, больше чем прекрасна, подумала она, вся задрожав от прикосновения его губ…