При этом он сам светился так, будто его прямо распирало от гордости и радости, что я сразу же его простила. Маринка мне подмигнула, а я и вымолвить ничего не могла в ответ. Просто сидела и, счастливая, улыбалась.

А вечером, за ужином, ещё и отец снизошёл до одобрения. Это было настолько непривычно, что поверить трудно. Вера и то опешила, а что уж говорить обо мне.

– Вадим Сергеевич сказал, что ты пишешь хорошо, лучше этого идиота, что флешки перепутал.

Отец был страшно доволен. Даже, по-моему, больше, чем я.

На другой день Вадим снова скинул мне техническое задание. Разложил по пунктам, что и как написать. И очередной аудиофайл прицепил, где Юля задавала вопросы какому-то потенциальному инвестору. А ещё Соболев сказал:

– Надо будет тебя приобщить и к этому делу. Так, глядишь, и сама интервью брать научишься. И вместо Славы нам никого искать не придётся.

Он улыбался мне, без снисхождения, по-доброму, но смотрел при этом… не знаю, с какой-то тоской или болью. Почему?

В среду я решилась. Дождалась вечера и буквально минут за пять до конца рабочего дня поднялась к Соболеву. Нет, разумеется, я не буду его спрашивать, питает ли он какие-нибудь чувства ко мне. Я же не дура. Просто поговорю. Начну о работе, спрошу про статьи, про мои новые обязанности и уж как-нибудь окольными путями выведу беседу на интересующую тему.

Я постучалась для приличия и вошла. И остолбенела. Потому что едва не налетела на Соболева и какую-то женщину, которую он обнимал. Да, они стояли в двух шагах от двери и обнимались! Он её обнимал! И я видела, отчётливо видела – он сильно смутился, когда заметил меня.

На несколько секунд я просто оцепенела. Ну никак я не ожидала увидеть такое. А когда шок слегка отпустил, почувствовала себя такой дурой, такой несчастной беспросветной дурой, что едва там же, на пороге его кабинета не расплакалась. Но сумела, конечно, взять себя в руки. Я поплачу потом, наревусь вдоволь, но сейчас надо сохранить лицо и не уронить достоинство.

Я вздёрнула подбородок и сухо произнесла:

– Прошу прощения, Вадим Сергеевич. Не хотела вас потревожить в такой момент. У меня были кое-какие вопросы по работе, но их можно обсудить и позже. Извините.

Ни разу больше не взглянув на Соболева, я проговорила это механическим голосом, развернулась и вышла. Пошла к лестнице, быстрее, быстрее, потом припустила бегом, зацокав каблуками по каменному полу. Предатель! Подлый предатель! И Маринка была права. Он – бабник! Улыбается мне, смотрит на меня и тут же обнимает другую. Прямо на работе! Сволочь! Ненавижу таких!

Я стиснула челюсть, чтобы не разреветься. Задышала часто-часто, с полувсхлипами. Велела себе: замолчи, дурочка! Это же позор будет, если вдруг кто-нибудь выйдет в коридор и увидит меня в таком виде.

Ввалилась в наш кабинет, к счастью, уже пустой. Прильнула лбом к холодной стене, пытаясь унять боль в груди и выровнять дыхание. Потом повернулась, привалилась спиной и затылком, зажмурила глаза.

Может, он просто так её обнимал? Успокаивал, например. Меня он тоже обнимал, чтобы успокоить.

Ой, ну что я за дура! Себя-то зачем обманывать? Это наверняка та самая Наташа и есть. А я размечталась… И ведь предъявить ему нечего. Строго говоря, он мне ничего и не обещал. Может, я вообще всё сама нафантазировала? Приняла желаемое за действительное?

Я с шумом выдохнула, оттолкнулась от стены. Надо идти домой. Не век же тут стоять. Но как больно-то…

Я выключила свой компьютер, взяла сумочку, но не успела подойти к двери, как она распахнулась. На пороге стоял Соболев, сунув руки в карманы и привалившись одним плечом к дверному откосу. Чуть склонив голову, он неотрывно смотрел на меня. Молчал и хмурился.

Я в первый миг растерялась, но быстро взяла себя в руки и уверено двинулась к выходу. Но Соболев так и продолжал стоять, заслоняя собой проём.

– Дайте пройти, Вадим Сергеевич, – ледяным тоном попросила я, но он и не подумал меня пропустить. Стоял, смотрел, молчал. А мне под пристальным его взглядом, даже несмотря на злость, на горечь и обиду, сделалось неловко.

Чёрт, не на таран же его брать. Я отступила на шаг. В голосе уже начала проскальзывать дрожь, но я, как могла, строго сказала:

– Вадим Сергеевич, вы меня задерживаете.

– Надолго не задержу, – наконец ответил он. – Мы опять на «вы»?

Я вздёрнула подбородок, посмотрела на него холодно, промолчав.

– Анжела, послушай меня. Я просто хочу с тобой поговорить, объяснить тебе…

– Хорошо, я вас слушаю.

Он снова замолк, вытягивая своим бездонно-чёрным взглядом всю душу из меня. Я сжала губы, отвернулась. Не надо на меня так смотреть! Пусть так смотрит вон на ту, которую обнимал только что.

– Анжела, я понимаю твою злость.

Я снова повернулась к нему, усмехнулась.

– Что вы? Какая злость? – и тут же, не удержавшись, спросила, глупая: – Это ваша девушка была там… с вами?

А сама мысленно взмолилась: пожалуйста, пусть будет нет! Пусть скажет, что это просто знакомая, сестра, да кто угодно…!

– Да, – помешкав, ответил Соболев, и внутри меня как будто оборвалась струна. Я опять отвернулась, чувствуя, что подступают непрошенные слёзы, закусила до боли нижнюю губу.

– Анжела, – Соболев шагнул ко мне, взял за плечи, пытаясь заглянуть в глаза, но я упрямо отворачивалась. Не хочу, чтобы он видел меня такой, несчастной, жалкой, готовой из-за него расплакаться.

Я раздражённо дёрнула плечом, раз, другой, пытаясь скинуть его руки, но он держал крепко.

– Анжела, поверь, я сам не хотел, чтобы так вышло. Ты мне очень нравишься, очень. Это правда. Но, как бы мне ни хотелось, между нами ничего быть не может. Я могу быть тебе только другом.

– Почему? – спросила зачем-то я, хотя понимаю же, как это глупо, как бессмысленно и даже жалко – задавать подобные вопросы. Но всё равно хочется знать, почему, чем я хуже той. 

– Ты очень сильно мне нравишься, – повторил Соболев. – Последнее время я только о тебе и думаю. И я бы, может, и хотел, чтобы… Но у нас ничего не получится.

– Так почему? Почему? Я не понимаю.

– Тут мало что зависит от моего желания.

– А отчего такое может зависеть ещё-то? Или… это из-за Наташи?

Соболев опять замолчал.

– Ты любишь её? – не выдержала я затянувшейся паузы.

– Анжела, не всё так просто. Любишь, не любишь – это тут ни при чём… с Наташей я начал встречаться раньше. До того, как узнал тебя. Она доверяет мне, она ко мне привязана. И я не могу просто бросить её, потому что так мне захотелось.

Угу, он бережёт чувства этой Наташи, а на мои чувства, значит, можно и наплевать.

– Мне домой пора, Вадим Сергеевич.

– Анжела, ты красивая, умная, яркая, талантливая. У тебя ещё всё будет. Ты ещё встретишь кого-то достойного, кто полюбит тебя и кого полюбишь ты. Я искренне желаю тебе счастья. И… прости меня. Я бы правда хотел, чтобы всё вышло по-другому, но…

Я вывернулась из его рук, вылетела из кабинета и устремилась к лифту. Тоже мне, утешил так утешил: встретишь когда-нибудь достойного! А нужен он мне, этот достойный? И я хочу быть счастливой и любимой сейчас, а не когда-нибудь потом. И вот это: ещё полюбишь. А до тех пор мне что делать? Как это может помочь, когда у меня сердце так болит, так разрывается? Как я могу по заказу прекратить любить Соболева, если он в моих мыслях постоянно? Ну что он за дурак? Она ко мне привязана! Как привязалась, так и отвыкнет, взрослая ведь женщина, а не ребёнок малый.

В машине я всё же разрыдалась, не дотянула до дома. Виктор косился на меня, глядя в зеркало, но, к счастью, лишь спросил, не нужна ли мне помощь и больше в душу не лез.

На другой день Соболев явился на планёрку совсем на себя не похожий, без привычного лоска. Не как бомж, конечно, но волосы взъерошены, без галстука, под глазами тёмные круги, а на лице отливала синевой заметная щетина, хотя он всегда-всегда был гладко выбрит. Впрочем, я тоже выглядела наверняка не лучше после того, как полночи проревела в подушку.