– Угу. И что, тебя это не оскорбляет? Ну, когда он вот так…

– Нет, я же знаю, что это не так. Да и он сам так не думает, просто таким образом выплёскивает свою досаду или злость. Я к таким вещам отношусь философски: собака лает – ветер уносит.

– Всё равно не хочу его видеть.

– Но если он спросит опять про тебя, я не смогу соврать. Мне придётся сказать ему, что мы… вместе.

– Говори. Пожалуйста. Только не забудь добавить, что я с ним больше не желаю иметь ничего общего.

Настроение у меня, конечно, подпортилось, но ненадолго. Вадим подошёл сзади, обнял меня, выдохнув в ухо: «Пойдём покажу тебе спальню».

А в воскресенье вдруг резко похолодало, и выпал снег. Так не вовремя, так рано.

– У тебя только этот плащик? – спросил обеспокоенно Вадим.

– Ну да. Но я не поеду к отцу за тёплыми вещами, – предупредила я. – Я ещё не готова, я ещё сильно на него обижаюсь.

– Ясно, – не стал он спорить. – Тогда надо что-то купить. Завтра снова заморозки обещают.

Ну, по магазинам пройтись я всегда рада. И вдвойне было приятно пойти за покупками с Соболевым. Было в этом что-то такое особенное, трогательное и многообещающее. Как будто мы уже семья.

Мы с ним отправились в торговый центр, где в прежние времена чаще всего с девчонками совершали набеги на бутики. Там было несколько вполне приличных магазинчиков. И что удивительно – Соболев не скучал в ожидании, пока я себе что-нибудь подберу, а довольно активно участвовал в поиске: это пальто слишком короткое – заморозишь…, в этом у тебя прям косая сажень в плечах…, это ничего, но цвет тебе не идёт. А некоторые варианты так вообще обсмеял, чем, по-моему, обидел девушку-консультанта, но зато правда помог определиться с выбором. В общем, я обзавелась не только новым пальто, так же он купил мне и кашне к нему, и полусапожки, и сумочку. А я, хоть и стеснялась немного, но осталась чрезвычайно довольна приобретениями.

Шелестя пакетами, мы направились к эскалатору и столкнулись с Киселёвым. Он был с какими-то своими друзьями, поэтому подошёл только поздороваться:

– Ужасно хочу поболтать с вами, но… мы тут с пацанами… Энжи, вечером дома будешь? Если что, заскочу, – на ходу бросил Руслан.

– Нет, я там больше не живу.

Киселёв аж приостановился и вернулся к нам.

– Как не живёшь? А где ты теперь?

– Ну, мы с Вадимом теперь живём вместе. У него. Это в Солнечном.

Киселёв округлил глаза, потом покачал головой и хмыкнул.

– О как! Надоело по ступенькам ползти, да, Энжи? Ну ладно, не ссорьтесь там, на крыше, ответственные люди.

И он умчался к своим «пацанам».

– Что курит твой хороший друг? – поинтересовался Соболев.

Я развела руками.

Как мы и предполагали, отец загорелся со мной встретиться, стоило только ему узнать, что мы с Вадимом теперь вместе. И не просто загорелся, но и сподобился приехать в гости собственной персоной.

Вадим, вот убила бы, его ещё и на ужин пригласил, и отец, конечно же, не отказался.

– У нас ничего диетического нет, – процедила я.

– Ничего, иногда можно немного нарушить, – не сдавался отец.

За ужином отец разговаривал, в основном, с Вадимом. Обсуждал всякое по работе, а я молча ковыряла вилкой салат, но время от времени ловила на себе его взгляды.

– Если так всё и пойдёт, Вадим, – говорил отец, глядя при этом на меня, – то, думаю, скоро ты возглавишь всё коммерческое направление.

Вадим пошутил что-то про честный отбор и, извинившись, удалился в другую комнату, сказал, надо сделать срочный звонок. А я уже его мимику наизусть выучила. Когда он шутит или врёт, уголки его глаз сразу вверх поднимаются. Значит, звонок – всего лишь выдуманный предлог и он специально оставил нас наедине, чёртов миротворец.

– Лина, дочка, я был неправ.

– Где-то я уже это слышала, – холодно отозвалась я.

– Я очень сильно тебя недооценивал, часто ошибался в тебе. Сейчас я понимаю, что совсем тебя не знал. Просто я так боялся, что ты будешь, как…, – он осёкся, нахмурился, – так боялся, что ты будешь легкомысленной, что сам поверил в это. Я знаю, знаю, что отец из меня получился неважный, но мне правда хотелось для тебя лучшего будущего.

Это он сейчас извиняется, что ли? Мир перевенётся!

– Не хочешь к нам вернуться? Кстати, я уволил Яну Шумкову, которая с флешкой тогда… ну и вторую, из планово-экономического, Аллу, тоже. А у Вадима теперь обновлённый отдел, новые ребята… Вернёшься? Он пойдёт на повышение, и ты сможешь потом занять его место…

– Нет, спасибо, у меня отличная работа.

Отец досадливо поморщился, может, даже разозлился, но никак свою злость выказывать не стал.

– Чем ты хоть там занимаешься? – спросил почти спокойно.

– Тем же примерно, чем занималась у тебя, ну и ещё кое-какие обязанности.

– Платят как? Хватает? Если что – всегда готов…. Я ж тогда не всерьез, я просто хотел, чтобы ты домой вернулась…

– Нет, ничего не надо. У меня хорошая зарплата.

– Ну… я рад. Я действительно рад. Но ты хоть иногда заезжай… с Вадимом приезжайте. Ах да, дом в Геологах я переписал на тебя.

– Там же родители Веры… Да и зачем? Нам и тут не тесно.

– Просто подарок. А Вериных родителей забрали пока себе, временно, потом что-нибудь для них подберу. А дом – твой. Вадиму завтра передам бумаги.

Он замолк, я, наверное, должна была бы его поблагодарить, но тоже молчала. Искренне – не получится. Стоило бы вообще отказаться от его подарка, но… тот дом мне был слишком дорог. Я до сих пор по нему тосковала.

– И вот что, – отец поднялся из-за стола, я тоже встала. Он вдруг протянул руку и тронул моё плечо. – Я горжусь тобой.

Видно было, что слова даются ему с трудом. Ну да, орать и оскорблять гораздо легче. Но всё равно эти его слова поразили меня, гораздо больше, чем широкий жест с домом.

Когда отец ушёл, я накинулась на Вадима: зачем позвал? я его никогда не прощу! и тебя не прощу!

– Простишь, простишь, и его, и меня, – смеялся он, даже не принимая мои слова всерьёз. – Ты не умеешь долго злиться.

Тут он прав. Не умею. На днях встретила Марину Чижову, вообще с ней здороваться не хотела, собиралась мимо пройти с надменным видом, но та пристала с извинениями. За рукав цеплялась, каялась, дурой заполошной себя называла. Дружить я с ней, конечно, больше уже не стану, но и злость на неё тоже прошла. Да что Марина, если вон даже отец своей куцей речью пошатнул мою решимость, хотя я твёрдо вознамерилась вычеркнуть его из своей жизни.

– Научусь ещё, – предупредила я. Потом, смягчившись, сказала: – Спасибо, что не рассказал ему, что я у Кравитца работаю…

– Мне врать приходится, между прочим, – в шутку посокрушался он. – Да и всё равно он скоро узнает. И будет в шоке.

Ещё бы! Даже Вадим, который всегда твердил, какая я замечательная, долго не мог поверить, когда я ему призналась.

– Ну ты же знаешь, почему я пока молчу. Просто хочу оставаться в стороне, пока вы там решаете вопросы с контрактом. Я знаю от Олега, что Кравитц решил всё же выбрать отцовский завод. Скоро всё решится окончательно, и, обещаю, я ему скажу, а пока поври ещё немножко?

– Тогда тебе придётся компенсировать мне моральный вред за враньё, – с улыбкой заявил он, привлекая меня к себе.

– Что, так тяжко немножко приврать?

– Не то слово! Терзаюсь жутко, – он сцепил руки у меня за спиной, притянул к себе совсем близко и последнее слово выдохнул в губы, за мгновение до поцелуя.

А позже, раскинувшись на смятых простынях, медленно остывая, мы болтали, как обычно, о всякой всячине.

– Ну что, полегчало?

– О да, только… этак я скоро совсем заврусь.

– Главное – мне не ври. И люби меня.

– Люблю…

– И я тебя…

– Поженимся?

– А ты хочешь?

– А ты?

– Ну, интересно попробовать…

– Значит, поженимся…

Вадим ещё что-то сонно бормотал про наше светлое совместное будущее, а я плавно погружалась в безмятежную дрёму. За эти дни я полюбила засыпать в кольце его рук и, просыпаясь утром, встречать его улыбку. Уже за одно это я прошептала «да» на его «поженимся», только он, кажется, уже уснул и не услышал. Ну ничего, завтра повторю…