— Прошу тебя, — взглядом удерживаю его взгляд, впитывая потребность, что плещется в его глазах. Потребность во мне. Это обнадеживает. Мы отчаянно нуждаемся друг в друге.

— И я прошу тебя, —движения его бедер возобновляются, напоминая мне о моем ранее взрывоопасном состоянии. Он целует меня в губы, находя в свой ритм, погружаясь глубоко в меня и неспешно отодвигаясь, парализуя меня своим первоклассным преклонением. — Умоляю тебя любить меня вечно.

Прижимаюсь лицом в изгиб его шеи и вдыхаю.

— Тебе не нужно меня умолять, — шепчу я. — Для меня нет ничего более естественного, чем любить тебя, Миллер Харт.

— Спасибо.

— Теперь ты можешь прекратить сводить меня с ума? — мой оргазм все еще в заточении. И он вопит об освобождении.

— Боже, да, — Миллер решительно толкается в меня и замирает глубоко внутри, крутя бедрами. Я с криком кончаю, и невероятной силы давление высвобождается из меня, от чего я плавлюсь и становлюсь беспомощной в его руках. — Блять, блять, блять!

— Не отпускай меня! — я вся дрожу, мотая головой.

— Никогда.

— Ох… — выдыхаю, эти ощущения как будто никогда не ослабнут, так что я прислоняюсь к нему. Мой мир составляет дымка неясных звуков и размытых образов, когда я после столь сильного оргазма пытаюсь совладать с собой. Я не чувствую ни ног, ни рук, только легкий укус Миллера за щеку и его пульсацию внутри себя. В голове мелькают кадры — яркие вспышки, на всех я и Миллер, некоторые из прошлого, другие из недавнего настоящего, а на некоторых мы в будущем. Я нашла своего кого-то — кого-то поврежденного, кого-то, кто выражает свои эмоции весьма необычным способом и держит себя под таким контролем, что это порой пугает. Но он мой кто-то поврежденный. Я его понимаю. Знаю, как помочь ему расслабиться, как с ним совладать, и самое важное, я знаю, как его любить. Несмотря на свое намерение всю жизнь отвергать возможность чувствовать и заботиться о ком-то, он позволил мне пробиться сквозь его напускную резкость и холодность, — помог мне в этом, в какой-то мере — и я позволила ему сделать со мной тоже самое. То, как я чувствую себя сейчас, защищенной, желанной, любимой, стоило каждой крупицы той боли, что нам довелось испытать. Он принимает меня и мое прошлое. Мы как небо и земля, но при этом идеально друг другу подходим. Издалека он красив и так же красив вблизи. А за всей его внешней красотой скрывается красота еще большая. Она уходит внутрь, и чем глубже я заглядываю, тем большую красоту вижу. Я единственный человек, кто это видит, и это лишь потому, что Миллер позволяет увидеть это только мне. Только мне. Он мой. Целиком. Каждая его прекрасная частичка.

Зубы Миллера, впивающиеся в мое плечо, и его член все также глубоко во мне, возвращают меня к действительности, в которой я смотрю в потолок, пальцы онемели от слишком крепкого захвата выступов на стене. Я измотана, но полна энергии, слаба, но при этом сильна.

— Я наблюдала за тобой однажды, — шепчу я. Не уверена, почему решила сказать ему об этом.

Он посасывает мою кожу и оставляет на ней едва заметный след от зубов, прежде чем взять в кулак мои волосы и развернуть к себе мое лицо.

— Знаю.

Он не спрашивает, что я имею в виду, или где я за ним наблюдала. Ему все это известно.

— Откуда?

— Кожу покалывало.

Улыбаюсь смущенно, заглядывая в его глаза в поисках чего-то большего, чем три этих уверенных слова. Я вижу искренность и абсолютную веру в сказанное им.

— Твою кожу покалывало?

— Да, как будто крошечные фейерверки взрывались под кожей, — выражение его лица остается спокойным.

— Фейерверки?

Он губами касается моего лба и двигает бедрами, выходя из меня. Трусики и шорты оказываются на прежнем месте, от этой потери приходит чувство досады и горечи. Он осторожно разворачивает меня в своих руках, ласково убирает мне волосы на одну сторону, и я руками скольжу по его обнаженным плечам. Он влажный и теплый, кожа блестит в ярком свете зала. Мой обиженное тело и чувство потери Миллера внутри забываются, когда мой взгляд и мозг фокусируются на резких чертах его торса — тугие соски, гладкая кожа и рельефные мышцы. Поистине захватывающее зрелище.

Я вижу, как он смотрит на стену за моей спиной, после чего передвигает меня немного влево, а потом одним ловким движением блокирует меня, прижимая к холоду стены, каждая клеточка его полуобнаженного тела накрывает меня. Указательным пальцем касается кожи под подбородком и приподнимает мое лицо к своему.

— Вот так, — он улыбается и целует меня в щеку. — Поделись со мной своими ощущениями.

— Ощущениями? — замешательство в голосе очевидно. Я понятия не имею, о чем он говорит. — Не уверена, что ты имеешь в виду.

Он дарит мне ту улыбку с ямочкой, милую и почти застенчивую.

— Когда ты рядом, даже в зоне недосягаемости, моя кожа вспыхивает. Как искры. Каждую клеточку моей плоти приятно покалывает. Это мои ощущения, — ладонью он накрывает мою щеку, подушечкой большого пальца очерчивает контур моих губ. — Так я понимаю, что ты рядом. Мне не обязательно видеть тебя. Я тебя чувствую, а когда мы прикасаемся друг к другу физически, — он неторопливо моргает и делает глубокий, успокаивающий вдох, — эти искры взрываются. Они ошеломляют меня. Прекрасные, яркие и всепоглощающие. — Миллер наклоняется и целует меня в кончик носа. — Они олицетворяют тебя.

Приоткрываю губы, перемещая руки к его затылку. Несколько секунд просто впитываю в себя его взгляд и ощущения его тела, тесно ко мне прижимающегося. Впитываю его слова. В его заявлении нет ничего поразительного. Теперь я совершенно ясно понимаю, о чем он говорит, только мои ощущения немного отличаются.

— Я тоже чувствую фейерверки, — целую подушечку его пальца, и поглаживания моей нижней губы прекращаются, теперь он тихо смотрит на меня. — Только мои взрываются глубоко внутри.

— Звучит опасно, — шепчет он, опуская глаза на мои губы. Я игнорирую предостережения Уильяма о том, когда «волосы на затылке встают дыбом», уверенная, что воображение слишком разыгралось, наверное, из-за путаницы в голове и потери Миллера. Или это могла быть часть моих ощущений.

— Это и есть опасно, — признаюсь я.

— Почему?

— Потому что каждый раз, когда я тебя вижу, ощущаю или просто чувствую, эти фейерверки, взрываясь, бьют прямо в сердце, — чувствую, как эмоции сдавливают меня со всех сторон, когда смотрю, как его взгляд блуждает по моему лицу, пока не останавливается на моих глазах. — Каждый раз, когда это случается, я влюбляюсь в тебя чуточку больше.

Он, понимая меня, медленно кивает. Почти невидимо.

— Мы будем очень много видеть и касаться друг друга, — шепчет он. — И ты будешь безумно в меня влюблена.

— Уже, — закрываю глаза, когда он убирает большой палец, и на смену ему приходят его губы. И от этого я влюбляюсь чуточку больше. Наши губы движутся в унисон, осторожно, намеренно медленно. На смену дикой страсти приходят осторожные движения и невероятно мучительная нежность. Он говорит все своим поцелуем. Выражает свое понимание. Он чувствует то же самое, только называет это увлеченностью.

— До мозга костей? — спрашивает в губы, заставляя меня улыбнуться.

— Глубже.

— И я каждый день буду молить о продолжении этой любви.

— Уже даровано.

— Ничто в этом мире не даруется, Оливия.

— Неправда, — спорю, отстраняясь от его губ, прежнее чувство удовлетворения растворяется. Он смотрит на меня пристально, пока я пытаюсь сформулировать свои следующие слова. Не уверена, как еще это выразить. — Почему ты это просто не примешь?

— Сложно принять то, чего быть не должно, — он ладонью пробирается к моему затылку и путается в моих волосах. — Я просто не достоин твоей любви.

— Нет, достоин, — чувствую, как к щекам на смену послеоргазменного румянца приливает жар злости.

— Мы придем к согласию не соглашаться.

— Нет, не придем, — тело тут же реагирует на его слепоту, руки сами прижимаются к его груди и осторожно отталкивают. — Я хочу, чтобы ты это принял. Не просто сказал это, чтобы сделать меня счастливой, а по-настоящему принял.