Глазами и прикосновениями я впитываю каждую его черточку, пока кончиками пальцев не провожу дорожки вниз по его плечам и не беру его за руки. — Позволь мне исправить, — говорю, переворачивая его руку, разглядывая костяшки с засохшей кровью и немного запачканные.

Он открывает глаза и смотрит на мои пальцы, очерчивающие его, его рука замирает в моей, но он не дергается и не шипит от боли.

— В душ. — Он отстраняет меня от себя и берется за край моего топа, поднимая его по моему телу и заставляя вытянуть руки так, чтобы он смог освободить меня от ткани. Потом снимает с меня бюстгальтер, обнажая небольшую грудь, которая кажется налившейся и тяжелой под его благодарным, хоть и немного пьяным взглядом. Соски затвердели от возбуждения, когда он подушечкой большого пальца ласково касается каждого из них по очереди. — Идеально, — говорит он, оставляя на моих приоткрытых губах невинный поцелуй. — Спрыгивай.

Следую его мягкому приказу и, спрыгнув со столешницы, встаю на ноги, избавляюсь от конверсов и беру на себя инициативу с его брюками, пока он снимает свои туфли. Нет никакой спешки, каждый из нас медленно раздевает другого, пока мы оба не остаемся обнаженными. Я вижу, как он берет из шкафчика пакетик из фольги, движения пальцев неловкие, когда он достает презерватив, так что я подхожу и забираю его у Миллера. Не чувствую никакой неловкости, когда раскатываю резинку на нем, чувствую, как его синие глаза впиваются в мое лицо, и когда я заканчиваю, он с легкостью поднимает меня, прижимая к себе. Мое тело отвечает инстинктивно, руки и ноги обвиваются вокруг него. Плоть к плоти, сердце к сердцу, взаимная потребность, ни больше ни меньше. Он держит нас в стороне от потока воды в душе, пока та не нагревается, и как только температура воды его устраивает, он со мной на руках встает под струи и держит меня, вода стекает по нам, смывая всю грязь, напряжение, сомнение и боль.

— Удобно? — спрашивает он.

— Идеально, — это единственное подходящее слово, которое я смогла подобрать. Улыбаюсь ему в плечо и отстраняюсь, смотря в его прекрасное лицо, мокрое и затуманенное. — Можно мне остаться сегодня с тобой?

— Конечно.

— Спасибо, — выказываю свою признательность, целуя его в подбородок.

— На самом деле, обсуждению это не подлежало, — сообщает он, подводя меня к стене и прижимая меня к ней спиной. — Очень холодная?

Я втягиваю от неожиданности воздух, когда холод от мозаичных плиток расходится по моей спине.

— Немножко. — Он собирается отодвинуть меня, но я замираю, останавливая его. — Нет, я уже привыкла.

Он смотрит на меня с сомнением, но не оспаривает мою маленькую ложь.

— Ты вся мокрая и скользкая, — шепчет он, расставляя ноги и ладонью двигаясь вверх по моим бедрам. Его намерения ясны и долгожданны, об этом ему говорит мое прерывистое дыхание. — Я хочу погрузиться в тебя и тонуть в удовольствии, которое ты мне даришь.

Я задыхаюсь от предвкушения:

— Удовольствие от преклонения.

— От принятия, — поправляет он, отстраняясь и обхватывая рукой свое возбуждение. — Ты даришь мне самое потрясающее наслаждение, принимая меня целиком, не только оболочку красивого тела.

Я рискую снова расклеиться перед ним, его полные трепета слова приводят меня в ступор.

— Для меня нет ничего более естественного.

— Моя прекрасная, сладкая девочка. — Он овладевает моими губами, пока проскальзывает внизу между набухшими складками и со сдавленным стоном толкается глубоко в меня.

Мгновенное ощущение его толщины накрывает меня с головой, заставляя вытянуться в струнку, и я хнычу, стараясь поймать уверенный ритм его языка, терзающего мой рот, пока он сдерживает себя во мне, не двигаясь, дрожа и рыча.

— Больно?

— Нет, — говорю я уверенно, независимо от того, насколько сильный дискомфорт ощущаю.

— Все еще нужно подготавливать?

Это будет сильно, независимо от того, трахну я тебя сразу или сначала подготовлю.

— Всегда. — Улыбаюсь и отстраняюсь, затылком прижимаясь к стене, теряюсь в Миллере, его потрясающих глазах, больше чем наслаждаясь вниманием его пьянящих губ.

Резко кивнув, он не спеша отстраняется, отчего я чувствую узел в животе, меня атакует слишком много всего приятного — ощущение Миллера, его преклонения передо мной, его красота, его запах, его внимательность, и мой любимый непослушный локон — все это дарит мне потрясающее, неумолимое удовольствие. Готовлю себя к его толчкам, и когда это происходит, решительно и умело, поверхностный всхлип удовольствия срывается с моих губ. Я задыхаюсь, отказываясь закрывать глаза и хоть на секунду упустить из виду его лицо, покрытое пеленой страстного желания. Оно заостряет черты его лица. Я могла бы сойти с ума уже от одного его вида.

— Как ощущения? — с трудом произносит он, снова отстраняясь, выходя из меня почти до конца, и снова толкается в меня бедрами с резким и рваным выдохом.

— Хорошо, — хватаюсь за его плечи и стискиваю зубы, вбирая в себя каждое потрясающее движение. Он набирает свой ритм, беспрестанно толкаясь в меня, каждое движение контролируемое и просчитанное.

— Просто хорошо?

— Потрясающе! — кричу, чувствуя сильное трение о мой клитор, это сводит меня с ума. — Блин.

— Больше похоже на это, — бормочет он себе под нос, повторяя движение, которое секунду назад сорвало мне крышу.

— Боже! Черт! Миллер!

— Еще? — дразнит он, не дожидаясь ответа, который, как он знает, я дам.

Я схожу с ума. Его безжалостный ритм накрывает меня, а он, по привычке себя контролируя, смотрит, как я перед ним разваливаюсь.

— Мне необходимо кончить, — выдыхаю, чувствуя растущее внутри отчаяние. Мне нужно выпустить весь стресс и переживания этого дня с удовлетворенным вдохом, может даже криком, когда кончу.

Я прижимаюсь к нему, когда его движения остаются медленными и расчетливыми, и пропустив между пальцами его мокрые волосы, тяну за них. Бешеный натиск давления становится почти невозможно выносить, набухшая и пульсирующая плоть Миллера глубоко во мне — это невероятное облегчение. Он тоже близко.

— Это слишком хорошо, Оливия. — Он зажмуривается, резким движением входя в меня еще глубже, подталкивая меня еще ближе. Я балансирую на краю, пошатываясь, ожидая последующих толчков, которые позволят мне сорваться в бездну взрывающихся звезд.

— Прошу, — умоляю, как всегда, не противясь умолять в такие моменты. — Прошу, пожалуйста, пожалуйста!

— Черт! — его ругательство — признак того, что он сдался, поэтому он отстраняется, делая глубокий, четкий вдох, а потом взглядом потемневших синих глаз удерживает меня на месте и толкается в меня с резким криком. — Боже, Оливия!

Закрываю глаза, когда оргазм накатывает, моя голова слабеет, а тело становится непослушным в попытке справиться с давлением, пронзающим самый центр лона. Я прижата к кафелю, наши тела тесно сплетены, содрогающиеся и скользкие, судорожные вдохи оседают в моем затуманенном сознании. Он покусывает и лижет кожу на шее, пока я тяжело дышу, глядя в потолок, руки отказываются работать и опускаются по бокам, ладони прижимаются к стене. Единственное, что удерживает меня на месте, это Миллер. Мой мир возвращается на свое место, продолжая вращаться вокруг своей оси, а дурманящий коктейль пота, секса и алкоголя силен, напоминая мне о том, что он по-прежнему пьян.

— Ты в порядке? — спрашиваю, задыхаясь, и позволяю себе опустить голову и зарыться носом в его мокрых волосах. Это единственное, на что я сейчас способна, оставляя руки болтаться по бокам.

Он двигается и едва выпрямляется, движение, от которого его член приятно поглаживает меня внутри.

— Как может быть иначе? — Отстраняясь от моей шеи, он берет мои руки в свои и подносит их к своим губам, уверенно целуя костяшки пальцев, всем телом прижимает меня к стене. — Как я могу чувствовать что-то, кроме счастья, когда ты надежно спрятана в моих руках?

Мою довольную, пресыщенную улыбку не скрыть от Миллера. Он тоже удовлетворен, но мне нет надобности это слышать. Я это вижу.