Дэвид ушел.

– Он, наверное, гей, – сказал Джерри.

Бет засмеялась.

– Мне так не кажется.

– Ну, значит, он богатый?

– Боюсь, что да.

– Господь точно покинул нас. – Джерри опустошил свой бокал и начал высматривать официанта.

– Не надо завидовать, Джерри. – Бет поправила свою накидку. – Не завидуй лишь оттого, что он молод, богат и божественно красив.

– Я тоже молод и богат, ну, вроде того. – Внешне за двадцать лет в обличье обезьяны Джерри совсем не постарел. Однако по документам ему было уже за сорок.

– Снова жалеешь себя? – сказал появившийся вновь Кеннет, присаживаясь за стол.

– Постоянно, – ответил Джерри.

– Ясно. Ты хоть пытался связаться с кем-то из киношников, которым я о тебе говорил? У тебя есть талант. Твои возможности впечатляют нас с Бет.

– Я займусь этим. Моя муза слегка ленива, – ответил Джерри. – Я знаю, что ты через многое прошел.

– Это было не так сложно, как доказать, что ты официально не мертв, когда ты объявился в прошлом году. – Кеннет улыбнулся. – Никто не желал верить, что ты столько лет был гигантской обезьяной. Слишком много прецедентов.

Джерри вздохнул.

– Прости, что от меня столько проблем.

– Это не так, и ты это знаешь. С появлением на свет в обеспеченной семье, как наша, приходят и большие обязательства перед обществом.

Джерри пожал плечами.

– Мне нравится думать, что я не даю своему банку разориться. Во мне говорит романтика.

Бет улыбнулась, но Кеннет покачал головой.

– Когда-нибудь эта романтика принесет тебе проблемы. Ты можешь платить людям, чтобы тебя не называли мистером Штрауссом, но ты не можешь заставить их игнорировать все вокруг, когда наступает критический момент. Люди любят тебя не за деньги, а вопреки деньгами.

Джерри не хотел сейчас это слышать. Он повернулся к Бет.

– И почему ты вышла замуж за этого парня?

Бет улыбнулась и вытянула вперед руки, оставив между ладонями расстояние сантиметров в тридцать.

– Плохая девочка, – сказал Джерри. – Думаю, это у нас семейное.

Кеннет поправил запонку.

– Не хочу сильно надоедать, но можешь быть уверен, что я от тебя не отстану. Тебе надо что-то делать со своей жизнью.

Раздался гром аплодисментов, люди начали вставать. Джесси Джексон медленно продвигался вперед к сцене, пожимая руки присутствующим.

– Кажется, теперь нас ожидает речь, – сказал Джерри, потирая затылок. – Лучше бы я остался дома и посмотрел кино.

– Демократия – это ад, братишка.

– Выпью-ка я за это. – Джерри поймал официанта за руку и показал, чтобы ему принесли еще вина. Единственной вещью, от которой его задница затекала быстрее, чем от политики, был алкоголь.

Проведя время в обществе богатых и могущественных, он не желал рано ложиться спать. Джерри проводил время то в своей квартире, то в своей комнате в родительском доме на Стейтен-айленд[2], где жили Кеннет и Бет. Когда Джерри вернулся, ему пришлось устроить грандиозный ремонт. Его шестнадцатимиллиметровые прожекторы сломались, а пленки расслоились от времени. Он заменил их на широкоэкранный телевизор и видеоплеер. Никто больше не коллекционировал сами пленки. Но в видеокассетах тоже была своя романтика. Ведь это дешево и просто. Правда, едва ли он был в том положении, чтобы судить людей, выбирающих простой и дешевый путь, учитывая его отношения с Вероникой. Она-то не была дешева, и с каждым днем с ней было все сложнее.

Он смотрел «Клют»[3]. Плохой выбор. Вероника хотя бы не надевала часы, когда они этим занимались. Правда, она, наверное, никогда и не кончала.

В дверь легко постучали: к нему заглянула Бет. Джерри нажал на паузу и пригласил ее войти.

– Entrez[4]. Я смотрю «Клют». Видела этот фильм?

– Раза два как минимум. – Она присела на диван рядом с ним. – Обожаю сцену, когда она, поев кошачьей еды, облизывает ложку.

Бет облизнула губы.

– Ты больная.

– Боюсь, что да. – Она взяла со стола еще две кассеты. – Что у нас тут? «Нежная Ирма»[5] и «Маккейб и миссис Миллер»[6]. – Она замолчала. Он знал, что она ожидает его ответа.

– Ну да. Я люблю, знаешь, разные жанры. Триллеры про убийства, историческое кино, комедии. Всего понемногу. – Он пожал плечами. – Мне еще многое предстоит посмотреть.

Она похлопала его по плечу.

– Я вижу, ты не хочешь об этом говорить. Я всегда чувствую себя лучше, когда выговорюсь. Если бы несколько лет назад со мной рядом не было хороших друзей и приличного психоаналитика, мы с Кеннетом, возможно, развелись бы.

– Я и не знал, что у вас проблемы.

Она засмеялась.

– Тяжело быть женой адвоката. Всегда такое чувство, что все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Иногда так и случалось. Знаю, он этого не хотел – по крайней мере, я на это надеюсь, – но иногда трудно понять. Нельзя стать другим человеком и понять, что он чувствует. Это немного пугает. Но в конце концов, просто приходится решить – верить в него или нет. Я решила поверить в Кеннета, и я не жалею об этом.

– Я рад этому. – Слова прозвучали банальнее, чем он мог подумать. – Правда. Ты мне очень помогла. Знаю, я пока не очень хорошо справляюсь, но буду стараться.

Бет поцеловала его в щеку.

– Если захочешь, то можем поговорить в любое время. – Она показала на экран телевизора. – Хочешь, скажу, кто убийца?

– Нет, спасибо. Не желаю чувствовать себя глупо, если мои догадки не оправдаются.

– Спокойной ночи. – Она закрыла дверь.

Джерри выключил телевизор и видеомагнитофон. Ему все равно не понравилось, как развивалось действие в фильме. Он прошел в гардеробную. За тридцать лет комната почти не изменилась. Еще работая киномехаником, он изображал Хамфри Богарта и Марлона Брандо перед этим самым зеркалом. Богарт умер еще до того, как Джерри вытянул дикую карту, а Брандо стал старым и толстым. Он присел, открыл комод, вытащил фотографию Вероники и парик. Он выбрал самый близкий к ее цвету волос.

Он закрепил фотографию в углу зеркала и посмотрел на нее в течение пары секунд, а затем на собственное отражение. Его черты стали меняться, кожа потемнела. С волосами по-прежнему было проблематично. У него пока не получалось делать это так, как он хотел. Раньше он действительно мог превратиться в женщину, но ощущения от этого были самые странные. Он натянул парик и закрыл глаза, потом подождал мгновение и снова открыл их.

– Я люблю тебя.

Это звучало даже менее убедительно, чем из уст Вероники – несколько раз она произносила эти слова. Он снял парик и вернул свой прежний облик. Бет права, невозможно узнать, что думает или чувствует другой человек. Невозможно стать этим человеком. Он зашвырнул парик и фото в ящик комода и с силой захлопнул его.

Да и кому вообще такое захочется.

Пусть удача будет женщиной[7]

Лишь услышав, куда она собирается, все ей отказывали. Некоторые таксисты извинялись, другие откровенно хамили, а кое-кто использовал более грубые жесты и еще более грубые слова.

Если бы самолет прибыл вовремя, когда еще работали официальные службы такси, ей могло бы повезти больше, но задержка вылета и жуткая погода в пути привели к тому, что самолет приземлился далеко за полночь, и к диспетчерским службам теперь уже не обратиться.

Один водитель напрямую спросил, зачем Коди туда едет, и она, надеясь, что сумеет переубедить его, ответила:

– Собеседование по работе.

– Где ж это? – спросил он. – Там уж давно никто не нанимает.

– В больнице, – ответила она.

– Черт, дамочка, вам стоит прожить жизнь в лучшем месте, а не спускать ее в этой дыре, уж вы мне поверьте.