– Боже, Пэтти, какие у тебя пошлые мысли. Это дочь Сэлчоуса. Она еще учится в школе. В прошлом месяце я продал ее отцу две картины.

– Я когда-то тоже была школьницей. Настоящая подростковая страсть. Я тоже это проходила. Гормоны просто затмевают твой разум. Что думаешь, Эван? Она молодая, богатая, вероятно, жаждущая любви, пусть и немного неопытная. Думает, каково белой девушке с таким большим черным жеребцом, как ты.

– Пэтти…

Пэтти засмеялась и поцеловала Эвана. Девушка отвернулась, и выражение ее лица стало едва ли не гневным…

Пэтти слегка улыбнулась Коротышке. Девочка, казалось, удивилась; затем медленно, выглядывая из-за спины Прыщавого, почти скромно улыбнулась в ответ.

(Надо выбираться отсюда. Надо найти Джона и Эвана.)

В тот момент Пэтти поняла, как сбежать. Она ненавидела саму себя за это знание, но она поняла.

(Хочешь выбраться я знаю хочешь я это чувствую и я помогу тебе у меня есть ключ но это должно случиться вскоре я могу отвести тебя на Рокс но ВСКОРЕ…)

Они стояли перед Десятицентовым музеем. Рядом с дверью под стеклом висел постер, яркая рисованная афиша сирийской выставки. Восковой сенатор Хартманн жестом показывал всем отойти, его пиджак пропитался кровью от огнестрельной раны. Охранники с «узи» смотрели на помост, на котором Кахина перерезала горло своему брату Нур аль-Алле. В золоте прожекторов сиял Браун; Карнифекс блистал в своем белом костюме для борьбы; Тахион обхватил голову и упал на землю.

Джон не совсем понимал, как они здесь оказались. Последний час они в основном потратили, слепо бродя по улицам Джей-тауна, пытаясь найти этих подростков и постепенно понимая, что поиски окажутся бесполезными.

Их кулаки сжимались и разжимались – правая рука Эвана и левая – Джона. Почти ничего от Пэтти не осталось в облике Странности. Казалось, из-за ее отсутствия ее тело просто перестало себя проявлять.

(Нам надо найти ее, Джон. Дэвид говорит, они забрали ее на Рокс. Он говорит, нам надо скорее найти Пэтти. Ему страшно. Я это чувствую. Он боится того, что может случиться, если он так надолго покинет свое тело. Пэтти может застрять в нем.)

(Я не слышу его, Эван. Мы забили его в Пассив. Спрятали в подвал и заперли дверь. Мы совсем не слышим этого ублюдка.)

(Не говори ему Эван я могу тебя вытащить могу дать тебе желаемую свободу просто помоги мне выбраться отсюда быстро я знаю тебя я знаю тебя…)

Дэвид постоянно, отчаянно передавал свои мольбы. Эван знал правду. Джон уже от этого уставал; Эван понимал, что его собственной воли не хватит на то, чтобы в одиночку удерживать Дэвида внизу, если Джон сорвется с места Доминантного. Джампер тоже это знал. С этого момента Эван стал слышать голос Дэвида. Постоянно. Находясь на месте Субдоминанта, в вечном чистилище Странности, он терзал душу Эвана, и Эван слышал его слова, обещающие спасение.

(Ты хочешь выбраться я это знаю…) Да, Дэвид понимал слабости Эвана. Ему было прекрасно известно, что Эван продолжал слушать его и задумываться.

Сильная дрожь встряхнула их тело; они увидели, как правая рука укорачивается и меняет цвет у них на глазах. Такого ужасного мучения ни Джон, ни Эван не могли припомнить: словно им пришлось разделить еще и муки Пэтти. Пальцы скрючивались от боли, ногти впивались в ладонь. Когда кулаки снова разжались, ладонь стала пятнистой – здесь была кожа их обоих.

(Как долго ты можешь оставаться Доминантным?) Из-за трансформации Эван едва мог дышать. (Джон, единственное, что не давало никому из нас сойти с ума, – это возможность стать Пассивным и отдохнуть. Даже в Субдоминанте боль невыносимая. Джон… прошу тебя…)

(Я перепрыгну в кого-нибудь еще в кого-нибудь кого ты ненавидишь кого ни ты ни Джон терпеть не можете и вы останетесь в теле вместе с ним без Пэтти не имея шансов вообще когда-либо выбраться отсюда если не поможете мне СЕЙЧАС…)

(Пэтти на Рокс, – сказал Эван. – На Рокс. Боже мой…)

(У нас нет никакого плана. Мы не знаем, с чем можем столкнуться и что нам делать, когда мы ее найдем.)

(Давай просто отправимся туда. Сейчас, Джон. Пока еще не поздно.)

Странность застонала. Тело снова начало изменяться, и боль усилилась. Теперь Странность уже закричала, схватила пожарный гидрант перед музеем и вырвала его, будто жестокостью можно было остановить мучения. Со скрипом металла верх гидранта поддался. Вода хлынула вверх на высоту двух этажей; черный плащ Странности намок, а в водостоки потекла вся собравшаяся на улице грязь. Вода била фонтаном перед зданием Десятицентового музея.

Внизу Дэвид смеялся, что-то нашептывая Эвану.

(Когда мы доберемся туда я это сделаю я могу дать тебе любое тело просто помоги мне…)

– Каково это – быть мужчиной?

– Что?

Пэтти поцеловала Эвана и притянула его еще ближе к себе, обхватив ногами. Рядом с ними храпел во сне Джон.

– Ну, понимаешь, – настаивала она, хихикая, – проникать самому вместо того, чтобы проникали в тебя. Чувствовать тепло женщины вокруг твоего члена. Ощущать один ослепляющий короткий спазм вместо продолжительного!

– Так вот о чем ты думаешь? – Эван притворился обиженным, и Пэтти шлепнула его по ягодицам, перекатываясь и усаживаясь на него сверху. Она провела рукой по жестким темным завиткам волос на его смуглой груди. – Хочешь быть мужчиной, значит, храбрым и властным.

– Сдать свои мозги в плен пенису, – возразила она. – Ну же, Эван, разве ты никогда не задумывался, каково быть женщиной? – Эван попытался пожать плечами, а она покачала головой в ответ. – Давай же. Признавайся!

– Ладно, – сказал он. – Может, совсем чуть-чуть. Но нам не дано это узнать, так ведь?

Но теперь это случилось.

Двигать рукой было восхитительно. Ощущать щетину на щеках казалось благословением. Трение джинсов о ногу – ласковым прикосновением. Тепловатое пиво, которое ей дал Прыщавый, было верхом изыска. Несмотря на все ее волнения о Джоне и Эване, несмотря на ее страх Рокса, Пэтти не могла не наслаждаться прелестями нахождения в этом теле. Она уже забыла, насколько это хорошо. Неважно, что это тело мужчины и что он, по всей видимости, сидел на кокаине или еще чем, – она была свободна, могла передвигаться в одиночку, говорить в одиночку и не чувствовать больше никого внутри себя.

(Это тело разыскивается для допроса в Нью-Йорке, и это еще не самое страшное. Что, если у него СПИД, что, если у него есть и другие скрытые последствия дикой карты? Вдруг у него сифилис или рак? Что насчет секса? Что, если после пары экспериментов ты поймешь, что тебя по-прежнему привлекают мужчины? Как же Джон и Эван, застрявшие в Странности с этим негодяем?)

Но возражения звучали неубедительно. Она была здесь, в молодом теле Дэвида, и Пэтти пришлось признать, что это ощущение ей нравилось. Она снова могла пить, наслаждаясь прохладой напитка, запахом хмеля, привкусом пены.

Келли постоянно наблюдала за ней, а Прыщавый беспокойно охранял дверь.

– Почему ты так смотришь? – спросила Пэтти; глубокий, бархатистый голос наполнял ее радостью.

За нее ответил Прыщавый.

– Келли? Она новенькая. Она запала на Дэвида, но он с ней не переспал. Она бы рада у него отсосать или раздвинуть перед ним ноги…

Келли развернулась, тыкая в сторону Прыщавого указательным пальцем.

– Заткнись, понял? Ты просто злишься из-за того, что я не сплю с тобой.

– Черт, – сказал он Келли. – Ну и дерьмо. Ты бы точно улеглась и раздвинула их с улыбкой на лице. Ты не часть нас, пока не сможешь прыгать, а прыгать ты не сможешь, пока тебя не уложит Главный – и это может произойти еще не скоро, ведь он тут бывает редко. Так что не надо мне этого дерьма скромной девственницы. Может, это необязательно будет Главный. А ты тратишь время, ожидая Дэвида. Он может трахаться с тем, с кем хочет. Ты ему не нужна. Я как раз подойду.