От крады ее отделяло всего-то шагов двадцать. В миг нападения толпившийся здесь народ завопил и раздался в стороны: мужчины схватились за оружие, женщины кинулись спасаться, и между Дивляной и крадой на какой-то миг образовалось пустое пространство. А Дивляна даже не задумалась о том, что здесь опасно, — она лишь видела молодую женщину, ту самую, которую искала, а рядом с ней противную старуху со злым лицом и Марену с острым серебряным серпом в руке. На лезвии серпа уже блестела кровь предыдущих жертв, а значит, настал черед Ольгицы.

И Дивляна метнулась вперед, за общим шумом не слыша предостерегающего крика брата Селяни, который был оставлен за ней присматривать. С быстротой солнечного луча она подскочила к краде, рванула за плечо Ольгицу и развернула ее к лесу. И тут же наткнулась на Марену. Та тоже, прежде чем бежать, устремилась к Ольгице, выяснив, наконец, кто эта женщина, Марена очень хорошо понимала ее ценность.

А Дивляна вдруг оказалась с ней лицом к лицу — с той самой, которая смотрела на нее из воды Узмень-озера, только тогда у нее волосы были распущены, а теперь заплетены в тринадцать кос, как и положено жрице Марены, приносящей погребальные жертвы. В голове мелькнуло сразу две перебивающих друг друга от мысли: первая о том, как опасна эта женщина, а вторая — что она такая же Марена, как Дивляна — Огнедева. То есть, несмотря на несомненное присутствие в ней божественного духа, это такое же существо из плоти и крови.

— Отойди! — со злобой крикнула Мара и угрожающе подняла серп. — Сама хочешь на чужую краду лечь?

— Сама отойди! — Дивляна не собиралась отступать. — Она моя!

Но все же, видя прямо перед собой злые глаза Марены и зажатый в ее руке окровавленный, наверняка очень острый серп, Дивляна невольно попятилась и уперлась спиной в краду. A Марена не шутила — молниеносно замахнувшись, она прыгнула к Дивляне и ударила серпом наискось, явно целясь ей в горло, тут же нанесла второй удар, пытаясь достать до лица, — Дивляна едва успела отшатнуться, с отчетливым чувством, что та могла бы перерубить ее шею, будто стебель. Казалось, промедли она один миг — и голова спелым колосом упала бы под ноги. От ощущения нешуточной опасности волосы шевельнулись, по спине продрал мороз, Дивляна вытаращила глаза, не в силах оторвать взгляда от жуткой жницы. Но дальше уворачиваться было некуда, за спиной высилась крада, к которой Марена прижала ее, готовясь выполнить угрозу уложить туда. Разозленная первыми неудачами, Марена вновь кинулась на нее с яростным визгом и сделала новый выпад, но Дивляна успела метнуться в сторону — и серп вонзился в бревно крады. А Дивляна, скользнув за угол, прямо возле себя увидела рукоять боевого топора — по обычаю он был уложен возле правой ноги покойного, рукоятью к правой руке, чтобы тот сразу мог взять орудие, которое ему наверняка понадобится на трудном пути на Тот Свет. А с такими вещами Дивляна была хорошо знакома — уже не первое десятилетие ладожские дети играли с точными, только деревянными и поменьше, подобиями варяжских мечей и топоров. Этот был очень похож на варяжский и, вероятно, сделан по тому же образцу: сам размером с девичью ладонь, на рукояти длиной в два локтя, он просто прыгнул в руку. [17]

Из-за крады появилась разъяренная Марена, держа серп перед собой, — и сразу наткнулась им на лезвие выставленного топора.

— Пошла прочь! — в ярости крикнула Дивляна, и крик ее был почти заглушён лязгом металла о металл.

Марена отпрянула. А Дивляна, чувствуя в руке тяжесть топора, придавшую ей уверенности, сама подалась вперед, рассекая воздух своим орудием крест-накрест, — она не раз видела, как полагается это делать. Но Марена, в первый миг дрогнувшая и отступившая от неожиданности, уже пришла в себя и сдаваться не собиралась. Мягким движением она вдруг перетекла вбок и вновь прыгнула вперед, ловко увернувшись от летящего ей навстречу лезвия. Серп мелькнул возле самого плеча Дивляны, и та отшатнулась, едва веря, что избежала тяжелой раны. Ей было жутко: впервые в жизни ей в лицо смотрела насильственная смерть, впервые кто-то нарочно пытался убить ее! Ужас придал ей сил, и она с размаху ударила сверху, метя в голову Марены. Та вскинула серп, пытаясь защититься, и хотя отразить летящий топор ей не удалось, она все-таки сбила направление удара и вместо макушки лезвие вонзилось ей в плечо.

От силы удара и от боли Марена пошатнулась и упала, усевшись наземь. Еще не понимая толком, что случилось, и пытаясь лишь воспользоваться мгновением, пока противница неподвижна, Дивляна замахнулась снова и, наверное, в этот раз раскроила бы той голову, будто глиняный горшок, — но тут что-то крупное, мохнатое, серое и пахнущее зверем с огромной силой, как ей показалось, ударило ее в грудь и отбросило от Марены, опрокинуло навзничь, и она едва успела безотчетно сунуть древко топора меж оскаленных зубов, щелкающих возле самого ее лица. Вцепившись зубами в древко, огромный пес-полуволк злобно рычал, и Дивляна, уже безоружная, заново похолодела от ужаса и предчувствия близкой смерти, смотревшей на нее из яростных желтых глаз зверя. Ей даже на миг померещилось, что сама Марена превратилась в волка, и от страха онемели конечности — сталкиваться с настоящим оборотнем ей никогда не доводилось, тем не менее, она знала, насколько они живучи, злобны и опасны.

Но и не будучи оборотнем, разъяренная собака с примесью волчьей крови могла бы вцепиться ей в горло, — как вдруг завалилась набок. Меж ребер ее торчала сулица, так вовремя брошенная рукой Селяни: он только теперь подоспел, прорвавшись через бьющуюся толпу и обогнув краду, за которой от него невольно укрылись обе противницы.

И вовремя — тут же из-за крады появился второй пес, но теперь уже Селяня встретил его прыжок выставленным щитом и мечом. А Дивляна обернулась — и на нее почти упала Ольгица.

— Ты жива? — Топор Дивляна уже выронила и теперь схватила сестру Ольгимонта за плечи.

Та не шевелилась, но никаких ран на ней не было. Дивляна встряхнула женщину и со всего размаху закатила ей пощечину — даже руку отбила. Ольгица открыла глаз, и Дивляна рывком поставила ее на ноги — откуда только силы взялись.

— Бежим! — И сквозь кипящее сражение она потянула голядку в лес.

Мужчины дрались, женщины толпились и визжали, на поляне кипело такое, что бабка Радогнева называла «синцы в бане парятся». Только баня выходила кровавая. Чудом уворачиваясь от клинков, наступая на упавших — или убитых, — где за руку, где волоком, Дивляна дотащила Ольгицу до первых деревьев и устремилась в лес. Она не знала дороги, не представляла, куда им лучше бежать, но понимала, что Марена их так просто не отпустит. Нужно было уйти с поляны, подальше от крады и от женщины с серпом, уцелеть в сражении, а там видно будет.

Близился вечер, на лес уже опустились сумерки. Дивляна, волоча за собой Ольгицу, все бежала наугад, куда глаза глядят, даже не надеясь отыскать тропу и молясь только о том, чтобы не забраться в болото. Шум битвы стоял в ушах, и ей казалось, что они и на десять шагов не отдалились, что вот-вот рядом снова возникнет разъяренная Марена и ее волки. Одного из них Селяня убил, но сколько их было? Дивляну начала бить дрожь, ноги подкашивались, ее мутило, в горле пересохло. После всплеска невиданных сил во время сражения на поляне теперь накатились слабость и ужас; мельком вспоминая пережитое, она не верила, что напала с топором на Марену, убила, похоже, одного из ее волков, а саму противницу ранила.

Исцарапанные и задыхающиеся, Дивляна и Ольгица продрались через малинник — им казалось, что они бегут, а на самом деле едва брели, с трудом одолевая сопротивление колючих плетей, из которых каждая крепко вцеплялась в ткань рубах; пролезли сквозь заросли травы высотой по грудь и выбрались в ельник. Ольгица в очередной раз упала на колени, Дивляна оглянулась, чтобы поднять ее, и обнаружила, что нигде вокруг не видно никакого просвета. Стояла тишина, Дивляна не слышала ничего, кроме собственного тяжелого дыхания и отчаянного стука изнемогающего сердца. Она прислонилась к дереву, чувствуя, что еще немного — и сама упадет. Голова кружилась, хотелось прилечь прямо здесь, на еловую хвою и влажный мох, лишь бы передохнуть немного…