— Вот я и спрашиваю: не дурак ли ты, что хочешь своими руками свое счастье загубить, — подхватила Краса.

Радим молчал. Его душил гнев на подлых обманщиков, хотелось их наказать, но он понимал, что этим загубит и свои последние надежды на брак с Ольгицей. Если Станила узнает, что Огнедева все-таки ускользнула от него, то Ольгицу он не выпустит из рук… и тем более не отдаст тому, кого посчитает виноватым в бегстве Дивляны. Эти двое злыдней правы. Молчание — единственное, что может его спасти.

— А если он узнает? — Радим наконец поднял угрюмый взгляд, и было видно, что он уже почти смирился.

— А как ему узнать? — Велем пожал плечами. — В лицо ее знаем только ты и я. Ну, дружина еще, но моя не выдаст, а о своей сам позаботься. Кого спросит — то и скажут: рыжая коса, глаза голубые. Так что, если ты сам дело не погубишь, все взойдет.

— Ну, родич дорогой… зять любезный… змей лютый… — Радим вспомнил о Белотуре, который пообещал, но не уступил ему настоящую Огнедеву. — Вот я бы тебе подсунул жену… мы-то тебе по чести невесту отдали… А ты нам вон какую дрянь подложил…

— Успокойся, ты свою деву получишь, — утешил его Велем. — А о Станиле чего тебе беспокоиться? Он сам — не человек, а дивий мужик какой-то, что харей, что норовом, Да Краса для него слишком хороша! — Он обнял девушку за плечи. — Жалко отдавать. Но ты помни: проболтаешься — сам с пустыми руками к отцу поедешь.

— Да идите вы все к лешему!

Махнув рукой — дескать, знать вас не желаю! — Радим пошел прочь. Велем и Краса провожали глазами его синюю верхницу, отделанную по голядскому обычаю бронзовыми свитенями, пока та не скрылась среди ветвей. Потом Краса подняла глаза к лицу Велема.

— Так что же будет, когда… Станила приедет? — тихо спросила она.

— А кабы знать! — Велем вздохнул с досадой. — Если не проболтается… этот…

— Не проболтается. И Станила поверит, что я — это она. А дальше?

— Ну… — Велем сам не знал и старался не думать. Сестру он спас от Станилы, и этого ему пока хватало, но, вообще-то, уже пришло время подумать и о себе. — Может, уйдем как-нибудь…

— Не уйдем. Этот лембо [36]теперь с нас глаз не спустит, чтобы мы не сбежали. Он ведь знает, что нам надо бежать, пока… не проведал никто…

— Так и выходи за него. За Станилу. — По мнению Велема, это был единственный выход. — Он, конечно, с лица не этот… не Усень распрекрасный, но все-таки князь. Жених, не банная затычка! К лицу привыкнуть можно. А будешь княгиней смолян и кривичей днепровских. Все лучше, чем на том займище. И даже лучше, чем в Вал-городе было. Когда бы там дождалась, чтобы к тебе князь свататься приехал?

Краса молча смотрела на него. Велем понимал, о чем она молчит.

— Ну, а я-то куда тебя дену? — он в досаде хлопнул себя по бедрам. — У меня жена дома молодая, я чуть не со свадьбы уехал. Женился — будто на льду обломился! — буркнул он, вспоминая свою молниеносную женитьбу, из которой еще неизвестно что выйдет. — Она не потерпит, если я девку привезу, и будет у нас война что ни день. А сойдешь здесь за Дивляну — и себе и мне поможешь.

— Ладно. — Помолчав, Краса отвела глаза и вздохнула. — Я тебе помогу… Я все для тебя сделаю. Даже… Ты меня от смерти спас… И…

Велем махнул рукой, властным движением призывая ее молчать. Все понятно, что это за «и…», но говорить об этом — только душу травить. Остролада Вышеславна не из тех, кто даже в старости позволит мужу завести других жен, помоложе, чего уж говорить о том, чтобы в первый год после свадьбы!

И все же не зря судьба привела Красу и Велема на берег Днепра в один и тот же час и позволила ему подарить ей новую жизнь как раз тогда, когда она уже простилась с невыносимой прежней. Для него она была на все согласна. Но пока Станила за ней не пришел… Краса снова обвила руками его шею и прильнула к губам с пылом истинной русалки, дождавшейся своего земного избранника на берегу. Однако и нее словно сбросил пелену с глаз, заставлявшую смотреть на Красу как на «новую сестру», и его потянуло к ней, о чем он сейчас давал ей понять, Жадно поглаживая по спине и по бедрам, словно пытаясь через Две рубахи ощутить тепло и нежность стройного тела. Не отрываясь от его губ, Краса опустила руки и развязала плетеный поясок, уронила на траву, открывая мужчине доступ к себе.

С березы сорвался желтый лист и, трепеща, скользнул по воздуху, будто солнечный луч…

Пир в святилище продолжался три дня. А потом к Числомерь-горе прибыл еще один гость — тот, кого ждали и не ждали и кого Велем про себя считал змеем ползучим, явившимся, чтобы сожрать его ненаглядное солнце. На отмели было тесно от лодий, занявших всю береговую полосу до излучины. В святилище пожаловал молодой князь смолян и днепровских кривичей Станислав Велебранович. Как положено в эту пору, он привез богатые дары Рожаницам и их служительницам — запасы зерна от нового урожая, мед, несколько овец и коз. Его появление заметно насторожило округу. С древних времен был обычай, согласно которому во время больших праздников в почитаемых святилищах князь принимал дары от старейшин. Явившись на Числомерь-гору, уж не хотел ли князь Станислав тем самым предъявить права на прилежащие волости? Послушав рассказы ладожан о происшедшем недавно на Вечевом Поле, радимичи были готовы ко всему. И когда лодьи Станилы подходили к берегу, на склонах мыса его ждали не нарядные женщины-жрицы, а вооруженные мужчины, еще не успевшие, к счастью, разъехаться по весям и займищам после праздника Рожаниц. Присутствие в святилище княжича Заберислава с дружиной несколько успокаивало людей, но они ясно выражали готовность биться за священную гору вместе с ним.

— Не тревожьтесь, люди! — утешал их Радим. — Князь Станислав пришел не за тем, чтобы подчинить себе волости Сожа. Он хочет всего лишь поднести дары Рожаницам и поклониться Огнедеве.

Велем думал про себя, что он на месте Радима не был бы так уверен. Ведь Станила явно не из тех, кто удовлетворится достигнутым, и присутствие Огнедевы, которую он уже почти считал своей добычей, на земле радимичей могло лишь дать ему повод для новых завоеваний.

Ни Радим, ни ладожане не удивились появлению Станилы. Наоборот, они бы удивились, если бы он так и не показался здесь, возле той, которую гнал, будто волк олениху через лесную чащу.

Они ждали перед воротами, на тропе и на склоне холма — снизу местные старейшины со своими родичами, потом Радим и Велем с ближней дружиной, а вблизи ворот — жрицы. Велем хмурил брови, стараясь придать себе суровый вид, но на самом деле чувствовал скорее досаду. Все уже было решено, однако Станиле незачем об этом знать. Отдать ему Красу было единственным способом выпутаться из той сети, которую они сами сплели. Не ждать же, пока здесь соберутся князья и обман раскроется! Пусть Станила увозит свою добычу и даст ладожанам возможность уехать вслед за настоящей Огнедевой. Но уступить слишком быстро — дать ему повод заподозрить неладное, поэтому Велем намеревался упираться до последнего.

И ему не приходилось слишком притворяться недовольным. При мысли о том, что Красу надо отдать этому дивьему мужику, все внутри переворачивалось от негодования, в том числе и на самого себя. Теперь он жалел, что не замечал призывных взглядов девушки раньше. Но поздно — тот случай на поляне, в первый день праздника, стал для них первым и последним проблеском счастья. Велем как мог убеждал себя, что все равно ничего бы не вышло: его жена не потерпела бы в доме Красу, а родичи не позволили бы причинить обиду молодой жене. Девушку так или иначе пришлось бы выдать замуж, и лучше подальше от Ладоги, чтобы не смущать ее и себя. А где он нашел бы ей жениха завиднее, чем молодой князь смолян и кривичей? Да она, дочь валгородского ловца, и мечтать не могла о таком браке, почетном даже для Дивляны или Ольгицы, княжьей дочери. Выходило, что все складывается наилучшим образом, но на душе у Велема было гадко и досадно, и он почти с ненавистью смотрел на приближающегося Станилу, который был в его глазах виновником всех этих сложностей.