— И что же такое выходит? — Князь, сидя на скамье, сцепил пальцы между колен и исподлобья глянул на Белотура. Он не имел привычки кричать, драться и вообще бурно выражать свои чувства, но был недоверчив и упрям, как гора каменная. — Ладожский воевода Велемысл на божьем поле доказал, что отдает свою сестру за кривичского князя Станислава. А ты кого мне привез?

— Я тебе привез Дивомилу Домагостевну, дочь ладожского воеводы!

— Но как ты мог мне ее привезти, если она вышла за князя Станислава?

— Станила взял полонянку. Велемысл ее купил нарочно для того, чтобы подменить Дивомилу. И подменил! Я ведь тебе рассказывал уже.

— Но божий суд доказал, что Станила взял настоящую Огнедеву! — Аскольд вскочил и сделал несколько стремительных шагов по гриднице. Старейшины и гости прекратили свои разговоры и стали прислушиваться. — Боги доказали, что дочь Домагостя взял Станила! А если так, то кого ты мне привез? Красивую робу? Полонянку ценой в гривну серебром? Полонянки у меня и дороже есть!

Белотур потряс головой и запустил пальцы в волосы, словно пытался этим привести в порядок путающиеся мысли. Он еще не опомнился от известия о божьем суде, который оправдал Велема вопреки всякому вероятию, и тут же в не менее страшном обмане обвинили его самого!

Выходило именно так. Серые, глубоко посаженные варяжские глаза Аскольда сверлили его с выражением негодования и даже презрения.

— Ты, воевода, опозорить меня решил? — тихо и гневно заговорил князь. — Робу купленную мне в княгини подсунуть? А потом люди скажут, что муж робы — раб, а коли роба твоя, то и я сам — твой раб?

Все осложнялось еще и тем, что Белотур был сыном старшей дочери князя Святослава, а Аскольд — младшей. Много раз за свою жизнь Белотур слышал осторожные намеки на то, что был бы более подходящим князем для полян, чем сын пришельца Аскольд. Что это за имя такое — Аскольд? Никогда не было у полян таких князей! Второе имя — Святослав — у князя как-то не прижилось. Но Аскольда поддерживали козары, которым было очень выгодно отсутствие доверия между князем и племенем, что позволяло каганату сохранять свое влияние. Не будучи честолюбивым, Белотур не хотел ввергать родную землю в страшную кровавую смуту. Но он знал, что Аскольд видит в нем соперника и источник постоянной опасности. Любая мелкая ссора ставила их на грань губительной родовой распри. Аскольд не дерзал поднять руку на двоюродного брата, но недаром же с шестнадцати лет Белотура посылают в самые опасные походы, где он рано или поздно сложит голову!

— Она не роба! — сдерживая ярость, отрезал воевода. — Ты, княже, меня во лжи обвиняешь? А с чьих слов? Кто меня обвиняет? — Он положил руки на пояс и повернулся к варягам. — Ты, Арнвид? Ты говоришь, что я князю робу привез?

— Я никогда не видел эту девушку и повторяю лишь то, что услышал от…

— Ты, Ольма? — Не дослушав, Белотур упер гневный взгляд в упрямца, и тот был вынужден отвести глаза.

— Люди сказали…

— Он тоже там не был и ничего не знает сам. А с этой падалью, — Белотур дернул головой в сторону Грима, но даже не удостоил его взглядом, — я и говорить не буду. Это раб, и цена ему — пятьдесят кун. Кто меня обвиняет?

Он даже слегка наклонился в сторону Аскольда, будто пытаясь лучше расслышать ответ, но тот промолчал. Обвинить Белотура по обычаю было некому. Варяги знали повесть только с чужих слов, причем со слов раба, а этот раб не имел никакого права обвинять нарочитого свободного мужа. Белотур выразительно развел руками, словно собирался плясать. Тишина!

— Найди достойных видоков, княже, тогда и обвиняй родича! — добавил Белотур.

— Но если ты говоришь правду, тогда где ее приданое, навь тебя возьми! — Аскольд наконец не выдержал и заорал, стукнул кулаком по стене. — Где этот Велемысл? Где его дружина? Где доказательства, что ты привез настоящую воеводскую дочь?

— А моего слова тебе недостаточно? — Белотур ответил ему твердым гневным взглядом. — Я могу поклясться перед богами и чурами, что именно эту деву я увидел в доме ладожского воеводы Домагостя, что именно ее он вручил мне как свою среднюю дочь от знатной свободной жены, что именно она — Огнедева ильмерских словен и правнучка князя Гостивита. А ты, княже, готов поверить варяжскому рабу и не веришь своему родичу? Чего стоит после этого весь наш род?

Повисла тишина. Всю жизнь Аскольд ждал от Белотура подвоха, но не мог открыто признать, что не верит ему. Старейшины и гости переводили взгляды с одного на другого, ожидая, чем кончится этот странный спор.

— Мне не к лицу взять жену, за которой тянутся такие подозрения! — среди молчания тихо, но твердо проговорил Аскольд. — Я не назову своей княгиней ту, которую любой раб сможет обвинить в недостойном происхождении.

— Мало чести мужу, который не в силах защитить знатную и достойную жену от низких обвинений со слов всякого брехливого пса! — так же твердо ответил Белотур.

— Пусть она живет у вуйки Елини, пока дело не прояснится, или возвращается назад в Ладогу. Я не вправе обвинить тебя в обмане со слов раба. Но если мы так и не получим доказательств ее происхождения… я буду знать, кто пытался сделать меня мужем купленной полонянки!

— Коли надо, я сам опять в Ладогу поеду. А покуда прощай, княже.

Белотур поклонился, пошел вон из гридницы. Все в нем кипело от возмущения и гнева, но он старался не показать виду. Со временем вся земля полян узнает, кто такая Дивляна, и дурень Аскольд сгрызет себе все локти по самые плечи. Но пока дела шли все хуже и хуже. Велем! Спасая себя и Красу, он невольно погубил Белотура и Дивляну. Ведь ладожская невеста была только одна, и Велем на божьем поле доказал, что она досталась Станиле! Да, у него не было другого выхода. Он считал, что его настоящая сестра в безопасности. И спасал тех, на кого мог обрушиться гнев обманутого Станилы. Но он не подумал о том, как, приехав в Киев, будет доказывать, что Дивляна — его настоящая сестра. Велем на Вечевом Поле сделал все, что мог, все, что в человеческих силах и даже гораздо больше. Но судьба обманула…

Не судьба, а проклятие! Белотур даже остановился и огляделся, будто здесь, среди родных киевских круч, ему привиделось лицо Незваны. Она сказала, что ее мать, Безвида, прокляла Огнедеву. Похоже, это правда. Проклятие привело Грима сначала на Вечевое Поле, а потом и в Киев, чтобы опорочить честь и разрушить судьбу Огнедевы. На Вечевом Поле проклятие одолел Велем. Здесь, в Киеве, его, Белотура, черед постоять за Солнцеву Деву. Теперь только он может спасти честь Дивляны и свою собственную, избавить ее от обвинения в низком происхождении, а себя — в обмане. Но как? Даже на божье поле вызвать некого! Арнвид и дуралей Ольма сами ничего не видели и не знают, а с рабами свободные не дерутся.

Добравшись до своего двора, Белотур так ничего и не решил. Перед клетью ему попалась мать.

— Воротеня где?

— К Зажитихе пошла. Нужна?

— Нет пока. А Дивляна?

— Шьет сидит. Ты чего такой взбудораженный? Взмок весь — бегом, что ли, бежал?

Не ответив, он толкнул дверь материной мазанки. На ходу развязывая пояс и стаскивая нарядную свиту, в которой ходил к князю, разгоряченный Белотур толкнул дверь, спрыгнул с трех ступенек и через сени влетел в истобку.

Дивляна, сидевшая на скамье под отволоченным окошком, подняла голову, рука с иглой замерла. Заволока выходила на двор, и она услышала его голос.

— Что случилось? — Она подалась к нему. — Велем?

— Да. Не сам, — торопливо уточнил Белотур, видя, что она встрепенулась, будто готовясь куда-то бежать. — Но вести от него есть.

— Добрые? Он жив? — Дивляна невольно поднялась, шитье упало на пол.

— Он жив. А добрые ли — и сам пока не понял.

— Говори, не томи! — Дивляна схватила подошедшего Белотура за руку. — Где он?

— Сейчас где — не знаю, а в последний раз видели все там же — на Вечевом Поле, будь оно неладно. Приехали люди, варяги одни, и рассказали про Велема такое, что я чуть на месте не окаменел. Ты не знаешь такого Грима сына… какого-то лешего, он из ваших краев, в Вал-городе был.