— Что именно с ним случилось?

— Играя в футбол, он столкнулся с другим мальчиком и сломал позвоночник.

На другом конце линии возникла такая непроницаемая тишина, что Джейни подумала, будто разговор прервался.

— Мистер Дэвис? Вы еще здесь?

— Да, — ответил он наконец. — Здесь, — продолжил он тихо, почти грустно. — Я просто потрясен, вот и все. Такие вещи — кошмар для любых родителей. — Затем он как будто немного оправился. — Однако, боюсь, должен разочаровать вас, доктор Кроув. Записи того периода очень неполны. Видите ли, они хранились в бумажном виде, и пока лагерь был, так сказать, ничьим, в нем похозяйничали вандалы. Какие-то скваттеры[19] разломали один из шкафов с документами. Мы в конце концов сумели выселить их, но до тех пор они успели причинить имуществу немало вреда.

Эта новость, конечно, не обрадовала Джейни.

— Не понимаю, как люди могут так себя вести.

— Я тоже.

Она вздохнула.

— А нельзя получить хотя бы список тех мальчиков, которых лечили по поводу лямблий? Или, на худой конец, список всех детей, в то лето отдыхавших в лагере.

— Честно скажу, не знаю, есть ли он у нас.

— Уцелели хоть какие-нибудь документы, где указан конкретный человек, объявивший о заражении лямблиями?

— Наверное, это был представитель отдела здравоохранения, но точно не знаю.

— А на территории какого города находится лагерь? Может, удастся получить помощь в органах местного самоуправления?

— Город называется Огненная Дорога. Если вы ничего не добьетесь у них, можете попробовать обратиться в округ.

Джейни не слишком-то верила в органы местного самоуправления и в очередной раз убедилась в своей проницательности к тому времени, когда переговоры с городскими и окружными чиновниками были закончены. Они отказались сообщать что бы то ни было, пока она не представит запрос, используя соответствующие формы Закона о свободе информации.

— Мне всего лишь нужно выяснить, кто в это время работал в отделе здравоохранения, а психические особенности и половые пристрастия мэра меня не интересуют, — заявила Джейни ответственному клерку, тут же пожалев о том, что в ее тоне присутствовала ненужная агрессивность.

«Но как можно добиться чего-то от психопатов и умственно отсталых?» — с горечью думала она.

И позже этим вечером, сообщая Кристине Вогел о результатах своих первых усилий в их совместных поисках, она почувствовала необходимость сказать:

— Вообще-то, знаете ли, далеко не все, чем я сегодня занималась, требуется конкретно мне. С какой стати это должна делать я, а не вы или кто-то другой из вашей группы?

— Потому что в данный момент у нас нет никого подходящего. Наша группа малочисленна. И вы скорее вызовете доверие, чем я. Вы старше и гораздо опытнее во всех этих социальных вещах. А я напоминаю этим людям их собственных детей. Они не станут разговаривать со мной так, как с вами.

— Я же разговариваю с вами.

— Вы достаточно умны и любознательны, чтобы моя молодость не стала для вас преградой. Большинство людей не такие.

Это правда; более того, именно в молодости Кристины отчасти крылось ее очарование для Джейни. Испытывая смущение, она спросила:

— «Не такие» — в смысле неумные или нелюбознательные?

— О, большинство людей умны. Но вот что касается любознательности… это качество встречается нечасто. Такое впечатление, будто люди больше не задаются никакими вопросами.

«Больше?» Джейни хотелось спросить с иронией, сделала ли юная Кристина такой мудрый вывод на основе долгих собственных наблюдений или по крохам собирала факты, накопленные другими. Однако она решила приберечь этот вопрос до тех времен, когда научится пресекать стремление девушки уходить от ответа.

Пока она просто согласилась с ней.

— Думаю, это результат того, что в последние годы люди получают на свои вопросы ответы, которые им неприятны. Сейчас так много вещей, о которых мы все просто не хотим ничего знать. Раз так, то к чему спрашивать? Вполне понятная реакция.

— И, согласитесь, трагическая. Однако есть еще одна причина, почему мы нуждаемся в вас. Некоторые из нас занимают в обществе заметное положение. Не поймите меня неправильно — вы тоже человек известный. Однако кое-кому из моих коллег было бы гораздо труднее, чем вам, задавать подобные вопросы без того, чтобы их собеседник удивленно вскинул бровь.

«Коллег? Интересно, с каких это пор такие юные девушки имеют "коллег"?»

— Честно говоря, это не совсем то, чего я ожидала, давая согласие, — сказала Джейни. — В смысле, я позаботилась о ценном для меня имуществе и вообще, как вы выражаетесь, привела свои дела в порядок, но если этот проект то, чем кажется, не думаю, что мне угрожает серьезная опасность.

— Еще не вечер, доктор Кроув, еще не вечер. Пожалуйста, не обманывайтесь. Теперь, похоже, нам нужно каким-то образом сменить курс. У нас есть список мальчиков со схожими проблемами, однако нет лагерных медицинских записей, поэтому мы лишены возможности выяснить, перекрываются ли они хотя бы отчасти.

— А как насчет другого веб-сайта — того, где мальчик, когда-то побывавший в лагере, хочет связаться с другими ребятами? Может, они что-нибудь рассказали ему. Или, может, у него есть электронные адреса тех, кто отдыхал вместе с ним.

Последовала небольшая пауза.

— Полагаю, с ним можно было бы связаться. Однако мы предпочитаем без крайней необходимости не вовлекать в этот процесс самих детей.

— Почему?

Кристина Вогел ответила все тем же выдержанным, спокойным тоном:

— Они, знаете ли, не слишком хорошо реагируют, когда советуешь им привести свои дела в порядок. Однако, если придется, мы сделаем это.

Майкл Розов скучал по дням в Англии, когда он вставал и шел на работу, облачившись в трехцветный костюм со стандартным черным зонтиком, прицепленным к правому предплечью, еще до того, как ношение пистолетов стало обязательным.

«Чертовски неудобно», — помнится, думал он, когда зонтик заставили перенести на левую руку, чтобы освободить правую для огнестрельного оружия.

И он только-только начал привыкать ко всему этому как к одной из привилегий своего лейтенантского звания, когда впервые из Мехико нагрянула болезнь, порожденная штаммом Доктора Сэма, и его, как практически всех британских копов любого ранга («одноразовый» материал, куда же денешься?), перевели в Биопол. «Только временно», — заверяли их, но, как всем было ясно с самого начала, это «временно» означало «навсегда». Потому что с каждым очередным, даже незначительным по масштабам возрождением болезни страх перед новой глобальной Вспышкой возвращался снова. Майкл больше не верил, что этот страх когда-нибудь перестанут испытывать те, кто пережил Вспышки.

Оказавшись в Биополе США, он с удивлением обнаружил, что здесь перевод в такие части носит добровольный характер.

— У нас хороший профсоюз, — объяснил ему один сослуживец.

— У нас есть Билль о правах, — сказал другой, — поэтому нас не могли принудить ни к чему. По крайней мере, на первых порах.

«А еще ваше правительство медленнее всех реагировало на Вспышки, и у вас самая высокая смертность в цивилизованном мире», — подумал он тогда.

Он ненавидел странные, сморщенные, ярко-зеленые, полностью автономные костюмы, известные как биозащитные. А когда пули в его пистолете заменили на химические гранулы, он ненавидел их даже больше, хотя вынужден был признать, что политика «никакой крови» имеет смысл, сколь ни обременительно ее осуществление. Однако он любил некоторые другие «игрушки» биокопов и с огромным удовольствием использовал их: именно на экране специального компьютера, воссоздающего облик человека по его ДНК, он впервые увидел Кэролайн — и влюбился в нее.

Поэтому, отправляясь к следователю, который возглавлял группу по расследованию смерти помощника баскетбольного тренера, он рассчитывал узнать данные анализа посмертного отпечатка тела жертвы, услышать о целом мешке улик, найденных на месте происшествия, и о компьютерном анализе сделанных там же фотографий.