Торакис рванул на себя кожаные поводья, и его жеребец, переступив с ноги на ногу, застыл на пыльной тропе.

— Молодец, Гермес, — похвалил коня всадник, поглаживая его черный как уголь бок. Торакис взглянул на Демократеса. Младший брат настороженно замер в седле. Легкий ветерок с оставшегося позади Эгейского моря, трепал длинное перо на его бронзовом шлеме. Высоко в голубом небе плыли небольшие облака.

Торакис поднял голову — в воздухе бесшумно парил одинокий ястреб.

— Жрецы сказали бы, что это доброе предзнаменование, — заметил младший.

— Обойдемся без предзнаменований. Я и так знаю, что моя судьба зависит вот от этого… — Торакис коснулся висевших у него на боку ножен.

Ветерок стих, и Гермес повел ушами. Торакис тоже кое-что расслышал — звук далекой битвы, долетавший с той стороны холма: там железо схлестнулось с бронзой, тишину разрезали боевые кличи. Сомнений не оставалось — воздух наполнили запахи крови, пота и страха.

Эти запахи сулили и еще кое-что: славу, ради которой и жили оба спартанца. Им и раньше приходилось вступать в схватку с суровыми и жестокосердными тегейцами. [1]Кивнув брату, Торакис поднял щит к плечу и крепко стиснул поводья.

— За Диоскуров! — крикнул он, взывая к богам-близнецам, которых спартанцы почитали более других.

— За Кастора и Полидевка! [2]— отозвался Демократес.

Ударив пятками в бока жеребцов, братья устремились к вершине холма, их кони неслись галопом, разметая камни и землю.

Торакис и Демократес ринулись в бой. Многочисленные ряды спартанских солдат — фаланги — еще держали строй, но стремительно редели, и тегейцы в любой момент могли прорваться сквозь них. Повсюду валялись пешие воины — раненые, умирающие и мертвые, алыми пятнами покрывали землю разорванные и перепачканные грязью красные плащи спартанцев.

Небо потемнело.

Услышав, как брат крикнул: «Лучники!», Торакис прикрыл голову щитом.

Стрелы впивались в бронзу, издавая звук, напоминавший падающий с неба град. Рука Торакиса сгибалась под напором смертоносных стрел, он пригнул голову, пытаясь удержаться в седле.

Рядом младший брат всей силой обрушился на неприятеля, тегейского воина с севера. Занеся руку над головой, Демократес сразил противника копьем. Тот упал с резким криком, раздавленный копытами жеребца.

Вдруг в фаланге спартанцев образовалась брешь. Воины противника устремились к ней.

— Демократес! — крикнул Торакис. — Надо сомкнуть ряды!

Если не удастся отбросить врага, сражение будет проиграно.

Торакис машинально сунул руку под плащ, стиснув амулет с алым камнем. Это был Огонь Ареса, амулет бога войны. Этот талисман передавался в их семье из поколения в поколение, еще со Времени героев, [3]и спартанец возлагал на него все надежды.

Торакис выбрал самого крупного из пеших воинов противника, настоящего великана, размахивавшего над головой двумя боевыми топорами. Прикосновение к амулету словно придало Торакису сил. Он выхватил свой короткий меч и развернулся к тегейцу. Их взгляды встретились.

Торакис уже собрался ринуться на противника, как вдруг в животе у него появилось странное ощущение: сначала его пронзила волна холода, потом жара. Силы стремительно таяли. Спартанец опустил голову, разглядев затуманившимся от боли взглядом торчащее сквозь тунику острие меча.

«Меня ударили в спину», — пробормотал он надломившимся голосом. Торакис видел уже не одну смерть и понимал, что такая рана смертельна. Живым ему из боя не выйти. Больше он никогда не увидит родину, любимую и сына, которому еще только предстоит родиться. Однако хуже всего, что его могут счесть трусом.

Торакис выпал из седла, точно куль с зерном, свалившись на землю с глухим стуком. По телу прокатилась волна боли. Спартанец беспомощно наблюдал, как громадный воин приблизился к нему, опустился на колени и вытащил из пояса кинжал.

«Только быстрее», — мысленно взмолился Торакис.

Холодное лезвие коснулось его шеи. Но смертельного удара не последовало. Тегеец ловко сорвал с шеи спартанца кожаный ремешок и встал, сжимая Огонь Ареса в грязной окровавленной руке. Наверно, тегеец заметил амулет, когда Торакис падал с коня!

Лицо спартанца стало белым как мел, а зрение помутилось еще сильнее, когда он увидел, как враг поднес амулет к глазам. Алый камень сверкнул….

Среди шума бушевавшей битвы Торакис расслышал новый звук. Это предки, храбрые воины, звали его в царство смерти. Спартанец понимал, что одной ногой стоит на этом, а другой на том свете.

«Только не сейчас, — подумал он. — Надо вернуть Огонь Ареса!» Но не смог даже приподняться.

Вдруг пред его затухающим взором мелькнуло алое пятно — короткий красный плащ младшего брата.

Демократес набросился на тегейца, вонзив тому в шею длинное копье. На лице вражеского воина появилось изумленное выражение, его глаза закатились, и тегеец рухнул на землю. Смерть настигла его еще до того, как его голова коснулась пыльной земли.

Демократес вырвал Огонь Ареса из пальцев мертвеца и опустился на колени перед Торакисом. Глядя на старшего брата полными слез глазами, он осторожно снял с его головы шлем.

— Не плачь по мне, — хрипло произнес Торакис. — Передай остальным, что я умер, глядя врагу в лицо. Я с честью вернусь в Спарту на щите. Когда моя душа встретится с предками над Стиксом, [4]я окажусь в приятной компании. — Он закашлялся — к горлу подступила кровь. — Демократес, храни Огонь Ареса, и передай его моему сыну, когда он появится на свет. Сделай это в память обо мне.

Чувствуя, как его обволакивает мгла беспамятства, Торакис все же ощутил, как Демократес поднял его в седло и галопом понесся с поля боя.

Смерть подкралась к спартанцу тихо, точно волны Эгейского моря на закате.

— Уже пятьдесят. Передохни! — услышал Лисандр позади себя. Опустив серп на скошенные стебли, он выпрямился во весь рост, мышцы спины расслабились.

Лисандр повернулся к Тимеону. Друг перевязывал сноп ячменя.

Солнце поднялось высоко и сильно пекло. Стоял жаркий день, вдали мерцали горы Тайгет. Воздух застыл над равниной, Лисандр слышал, как рядом едва слышно журчит река Эврота.

«Уже пятьдесят!» — Даже взрослому мужчине за целый день не собрать больше. Откинув голову назад, Лисандр отхлебнул глоток воды из фляги, затем протянул ее другу. Длинные локоны отяжелели от пота и холодили шею.

— Не торопись, — попросил подошедший Тимеон и взял флягу.

— Ты же знаешь, это невозможно, — ответил Лисандр. — Сегодня это исключено. — Он умолк и оглядел окружавшие их поля. Повсюду рабы убирали хлеб спартанского принца Кироса. Лисандр тут же прикинул в уме: — Еще пятьдесят до захода солнца и хватит.

Тимеон пролил воду.

— Послушай, Лисандр, как ты поможешь матери, если у тебя случится солнечный удар?

Они познакомились, когда учились ходить, и дружили уже двенадцать лет. Тимеон был Лисандру словно брат.

— На пятьдесят бушелей [5]можно купить только еду, — сказал Лисандр, — а маме, чтобы поправиться, нужны еще лекарства.

Лисандр заметил, что друг хотел возразить, но сдержался. Изнурительная болезнь уже унесла жизни двух кузенов Тимеона.