— Бабушки Арины! — сказал Паркер. — Может быть, видения?.. Нанюхались галлюциноидов…

— В таком случае мой рекордер тоже нанюхался, — сказал Калинов. — Я вам покажу запись. Натура полнейшая…

Он оставил Паркера наедине с рекордером и вышел на балкон Над городом распростерлась черная августовская ночь. Окна домов были заэкранированы и не пропускали изнутри ни одного лучика света. Только глубоко внизу сияли уличные фонари да у горизонта подсвеченные сотнями прожекторов купол Исаакия и шпиль Адмиралтейства.

Калинов пытался проанализировать события сегодняшнего дня, но ничего из этого не получилось, потому что в голову все время лезла Нонна Крылова. Каким образом эта женщина умудрилась так воспитать своего сына? Ведь он был готов на убийство!.. Или показалось?.. И уж совершенно непонятно, как удалось спастись… Как будто кто-то следил за ними и в последний момент сыграл отбой… Но каков малец! Откуда у него столько злобы?.. А Джина хороша! У него могла бы быть такая вот внучка, если бы Наташка не погибла тогда в Кольце астероидов…

Калинову стало вдруг нестерпимо грустно и захотелось, чтобы поскорее наступило завтрашнее утро, и можно будет снова отправиться туда, в этот странный сказочный мир.

Позади с шорохом открылась дверь, и он увидел рядом с собой неясный силуэт Паркера.

— Да, — сказал тот. — Действительно, какой-то спектакль для детей. Зацепиться не за что… Похоже только, что взрослым туда вход воспрещен!

— Неясно лишь — кем, — сказал Калинов.

— Может быть, какая-нибудь сверхцивилизация ставит эксперименты на наших детях? — предположил Паркер.

Калинов пожал плечами.

— Все возможно, — сказал он. — Только тогда меня вряд ли бы туда пустили. Это нарушило бы чистоту экспериментов.

— Да ну, — сказал Паркер. — Не могут же они следить за каждым землянином! Да и не всесильны они, раз дисивер обводит их вокруг пальца.

Калинов промолчал. Молчал и Паркер, боясь прервать размышления товарища.

— Нет, — сказал вдруг Калинов, — не может этого быть. Притягиваем за уши… Уверен, что тут наша внутренняя история, безо всякого вмешательства извне.

И тогда Паркер решился.

— Вы знаете, Алекс, — сказал он. — Сегодня Нонна Крылова обратилась к нам в Транспортную комиссию с просьбой помочь ей найти своего сына.

Калинов опять промолчал.

— Знаете что, коллега? — сказал Паркер, — Не нужна ли вам помощь? Я бы мог…

Калинов нашел в темноте руку Паркера и пожал ее.

— Не стоит, Дин… У меня юношеское рукопожатие и юношеское на вид тело, но ум-то далеко не юношеский. Так что помощь мне не требуется. Пока… Будет нужно-конечно, попрошу… Хотя… Кое-что вы можете.

— Что именно, коллега? — живо спросил Паркер.

— Мало ли что… — Калинов замялся. — Одним словом, если вдруг примут решение закрыть индекс… Без меня примут, понимаете? Так вот. Постарайтесь его сорвать!.. Я уже говорил, что это самое идиотское, что можно придумать.

Теперь Паркер пожал руку Калинова.

— Это я вам обещаю, — сказал он. — Можете не волноваться.

Джина явно ждала его. Не случайно же, в самом деле, он сразу увидел ее, как только переместился из джамп-кабины в этот мир. Она вскочила на ноги и бросилась ему навстречу, на бегу отряхивая юбку.

— Здравствуй, — сказала она. — Я думала, ты больше не появишься.

— Здравствуй, — ответил Калинов. — Почему?

— Ты же вчера убежал… Тебя обидел Зяблик.

— Кто? — не понял Калинов.

— Зяблик… Так мы называем Игоря Крылова. Я все знаю.

Калинов рассмеялся.

— Ну, это не я убежал, а ты…

Она удивилась.

— Я никуда не убегала. Я весь день тут была.

Она взяла его за руку, и Калинова опять кольнуло в сердце.

— А на Зяблика ты не обижайся, — сказала Джина. — Он хороший… Только стал какой-то малахольный. Ходит, молчит…

Вчера он мне таким не показался, подумал Калинов. Вчера он был не зяблик, а дикий кабан. Ревность, знаете ли, не мама родная…

— Пошли к ребятам, — сказала она и потащила его за собой. — Сейчас как раз интересы будем придумывать.

— Как это?

— Увидишь.

Ребят было человек тридцать. Среди них были и парни, и девушки. Они сидели кружком. В центре горел почти незаметный в солнечный свете костер. Калинов посмотрел на небо. Солнце сегодня было обычное.

Когда они С Джиной приблизились, кружок потеснился и вобрал их в себя. На Калинова особенно не прореагировали, только несколько девчонок пристально посмотрели на него и отвернулись.

— Не удивляйся, — прошептала ему на ухо Джина. Волосы ее щекотнули его щеку. — Ведь тебе не очень хочется быть заметным.

— С чего ты взяла? — поразился Калинов.

— Мне так кажется.

Однако сказал себе Калинов. Может, она еще и мысли читает?.. Может, на нее и дисивер не действует?

Он огляделся. Все, сидящие в круге, были молодые люди примерно одинакового возраста — лет шестнадцати — восемнадцати. Никто друг с другом не разговаривал, все молча смотрели в костер.

— Не вертись! — прошептала Джина. — Ты всем мешаешь!

— А что они делают?

— Потом расскажу…

Калинов тоже стал смотреть в костер. Но сколько он туда ни смотрел, ничего особенного там не увидел. Обычные горящие сучья, блеклые языки пламени.

Вдруг все зашевелились, заговорили. Сидящий напротив Игорь Крылов кивнул Калинову, как старому знакомому. Сегодня он не казался таким злым и противным, как вчера, в лесу.

— Что? — шепотом спросил Калинов у Джины.

Джина рассмеялась, и вновь зазвенели хрустальные колокольчики.

— Можно говорить громко, — сказала она. — Больше никому не помешаешь.

— А что это было? — спросил Калинов.

— Мы придумали интерес.

— И что теперь?

— Увидишь.

— А я хотел охоту на тираннозавра, — громко сказал высокий белобрысый юнец. — Представляете, море крови…

— Тебе бы везде море крови, — сказала Джина. — Дай волю, так ты бы весь мир в море крови превратил.

— Брось ты его, Джина, — сказала Маленькая черненькая девушка. — Его интерес еще никогда не выигрывал.

Белобрысый прищурился.

— А я не теряю надежды, — сказал он надменно. — Рано или поздно это произойдет.

— К сожалению, Вика, он прав, — сказала Джина маленькой брюнетке. — И когда это произойдет, я уйду и больше не вернусь. Уж лучше сидеть дома!..

Белобрысый сжал кулаки.

— Вот и сиди дома! — злобно крикнул он. — Пусть тебе мамочка розовым платочком сопли вытрет, лахудра рыжая? А мы тут как-нибудь без тебя, по-мужски…

— Сидел бы ты, мужчина, — сказал Калинов. — Научись сначала женщин уважать… “Мы”… “по-мужски”…

Белобрысый стремительно вскочил. Калинов усмехнулся и тоже поднялся с травы.

— Это еще кто тут голос подает? — сказал белобрысый. — Кому надоело ходить здоровым и невредимым? — Он смерил Калинова с ног до головы уничтожающим взглядом. — Детка, я же из тебя кисель сделаю, с хлебушком съем. — Он подошел к Калинову, навис над ним и брезгливо взял его двумя пальцами за кончик носа. — Остынь, мальчик, а то сейчас пар сзади повалит.

И тут Калинов ударил его, ударил коротко, без замаха, даже не ударил — ткнул ладонью правой руки, и белобрысый вдруг переломился пополам, словно сдвинули друг к другу ножки циркуля, и повалился на бок. На лице у него появилось выражение неподдельного изумления, и тут же глаза его закрылись. Как будто человек прилег на минутку отдохнуть.

— Ты убил его? — с испугом воскликнула черненькая Вика.

— Да нет, — сказал Калинов. — Таким ударом не убьешь… так, успокоил слегка… — Он коротко взглянул на Джину.

Джина презрительно смотрела на лежащего белобрысого.

— Не хочу я его здесь больше видеть, — сказала она с отвращением и вопросительно посмотрела на окружающих.

И вдруг белобрысый исчез, словно его здесь и не было. Только послышался негромкий шелест, будто ветерок кубарем прокатился по травке. Калинов застыл на месте.

— Спасибо, друзья! — сказала Джина.

— Не за что, — сказал курчавый парень в тунике и сандалиях. — По-моему, этот тип и так уже всем надоел. Надо было еще раньше выгнать.