Утром Рой собрался и ушел, не дожидаясь, пока другие проснутся.

Ему хотелось скрыться от последствий вчерашнего пьянства, все равно каковы бы они ни были. Ему смутно помнилось, что он обещал Мэррею переправить для него челнок через хребет Белых Гор в заповедник. Ему не хотелось исполнять свое обещание, не хотелось испытывать то чувство неловкости, которое овладевает каждым при встрече с вчерашними собутыльниками.

Когда он отплывал по озеру, вода, казалось, похрустывала под днищем лодки. Небо было холодное, темное, но это была напряженная темнота, готовая мгновенно уступить сиянию утра. Лес притих и, неимоверно притихший, казался заброшенным, мертвым. Нов тишине где-то слышалась хрупкая капель и более острый звук бегущей по склону воды. А потом, когда он вывел челнок на середину озера, когда на окрестных хребтах вспыхнули первые отсветы зари, вместе с утром родились и первые звуки лесной жизни. Снеговая сова — последний голос ночи — загукала, пролетая у него над головой. Потом откуда-то издалека донеслось тявканье лисы. Потом птицы — черноголовая синичка зачирикала: «чик-а-ди-ди-ди-ди»; засвистели, заверещали, зацокали белки; застрекотали голубые сойки; послышалось «бзт-бззт» куропаток. Это были слабенькие звуки, едва долетавшие до середины озера, но он слышал их и все их различал. А к тому времени как свет разлился по всему небу, сам лес начал помаргивать, потрескивать и покряхтывать непонятными звуками своего медленного пробуждения.

Рой знал: ничего на свете не могло для него сравниться с тем удовлетворением, которое он испытывал сейчас, в первый день своей очередной битвы с коварными уловками природы, сейчас, когда он плыл в тяжело груженном челноке по основной артерии своего леса, уже ощущая приятное чувство здорового голода. Он знал, что на этот раз предстоит битва и за самого себя: быть ему траппером или бродягой, пьяницей или фермером, человеком или зверем. Но у него был план, какие-то зачатки плана, с помощью которого он должен был все и навсегда уладить; и он собирался этот план испробовать.

Цепь капканов Роя располагалась по огромному кругу протяжением миль пятьдесят. Южным основанием его и началом маршрута было озеро Т. Обычно он начинал обход капканов, проплывая до самого конца озера Т и проверяя прибрежные норы. Потом оставлял челнок на том берегу и шел на север, через хребты к Четырем Озерам: это было его основное охотничье угодье, богатое бобром и ондатрой. На Четырех Озерах у него была небольшая хижина, из которой он, прежде чем идти на запад к Литтл-Ривер, как правило, три или четыре дня обходил все капканы на впадающих в озера речках. Иногда до ухода на запад он охотился на лося в болотах между Четырех Озер, но чаще довольствовался оленем, которого стрелял на хребтах по дороге к Литтл-Ривер. Это был быстрый узкий поток, на котором водилась норка, и тут проходила западная граница угодий Роя. На другом берегу начинались угодья Скотти и Самсона, здесь они иногда встречались. По этому потоку Рой спускался на юг к последнему своему озеру, которое он назвал Пит-Пит, по особенному звуку, с которым речка вливалась в озерную воду. Отсюда, чтобы добраться до хижины, ему оставалось перевалить еще один хребет, замкнув этим круг или квадрат маршрута на восток, север, запад, юг и опять на восток. Как правило, обход всей цепи капканов занимал пять-шесть дней.

Но на этот раз он решил поступить иначе.

Для начала он проплыл, как обычно, до восточного конца озера Т, проверяя по пути капканы на норок, некоторые снимая, другие перезаряжая, — как те, что накануне поставил вместе со Скотти. В самом конце озера Т он затащил челнок под большую упавшую сосну, прикрыл его ветками, а потом разложил костер, чтобы приготовить завтрак. Тяжело нагрузившись хлебом со свининой и сладким чаем, он навьючил на плечи увесистый мешок и пошел не на север, а на восток и шел на восток почти до полудня, пока не достиг мелкой порожистой речки. На том берегу ее виднелась хижина, и когда Рой вброд перебрался к ней, его встретил лай собак, кудахтанье перепуганных кур и наконец высокий худой индеец.

— Хэлло, Рой, — сказал индеец.

— Хэлло, Боб, — сказал Рой.

Индеец Боб: так его прозвали потому, что настоящее имя его было слишком сложно. Рой знал его и охотно называл бы Боба по имени, радуясь тому, как оно звучит — Хома-Хомани: первое облачко на небе, — но это имя Боба было не для белого, будь то сам Рой. Ведь даже маленькая бронзоволицая индианка — его жена — теперь называла его Боб. Одежда Боба тоже была одеждой белого: заячья шапка, кожаная куртка, синие холщовые штаны, но индейские оленьи мокасины. Во все это было облачено высокое, худое, изможденное тело чахоточного — черноглазого, бледного человека, напоминавшего Рою сохнущий клен, из которого выцедили слишком много соку.

— Хорошо, что я застал тебя, — сказал Рой.

— Я только что собирался в Сент-Эллен за мукой и провизией, — сказал Боб.

— А не поздно? — спросил Рой.

— В этом году все запоздало. Рой.

— Запоздало? — повторил Рой, думая о дичи. — Или просто ушло?

— Мало-мало запоздало и мало-мало ушло, — сказал Боб.

Это было пародией на мнимо индейский говор, которым Боб пользовался как своего рода насмешкой над белыми. По-английски он говорил, как и все в Сент-Эллене, как все охотники, но время от времени передразнивал тот жаргон, который белые приписывали индейцам. Сейчас он не высмеивал Роя, которого любил. Просто это был невольный протест.

— Боб, — сказал Рой, — я хочу пройти к Зеленым Озеркам, туда, где мои владения вклиниваются в твои. Ты не против, если я пройду по твоим землям, чтобы попасть к озерам?

— А для чего тебе туда надо, Рой?

— Я хочу обловить там все, что мне удастся. Я засяду в своей хибарке на Четырех Озерах и расставлю капканы по всей округе, столько капканов, что мне только бы запомнить их место. Зверя там, может быть, и немного, но если он там есть, я его возьму без остатка. Массовый облов! Я хочу обловить даже Зеленые Озерки. Я там никогда не ставил капканов, взять там можно немного, но они, по крайней мере, все в одной горсти, и чем же они хуже здешних больших озер.