Он достиг "каминной трубы" в теле утеса и полез вверх. Из вертикальных трещин просачивалась вода. Мушки и другие крылатые насекомые облепили тело; углы лаза были покрыты густым слоем сетей, в которых сидели довольные жизнью пауки. Наружу он вылез весь искусанный и облепленный толстым слоем пыльной паутины. Отряхнул одежду и огляделся. Тут была узкая тропа, вьющаяся от одного неустойчивого каменного козырька к другому. Он двинулся по ней.

С такой жалкой скоростью продвижения им остается месяц до моря. Там придется найти судно, переправиться на остров Отатарал. Это запрещено, и малазанские корабли тщательно патрулируют подходы. По крайней мере, до восстания патрулировали. Возможно, сейчас порядок изменен.

Их переправа начнется в ночи.

Геборик должен кое-что вернуть. Что-то, найденное на острове. Непонятное дело. По какой-то причине Котиллион желает, чтобы Резак сопровождал Дестрианта. А может, защищал Фелисин Младшую. "Хоть какая — то тропа. Раньше идти было некуда". И все же это не лучшая из мотиваций. Бегство от отчаяния всегда выглядит жалким, особенно бегство неудачное.

"Восхищены мной, а? Чему тут восхищаться"?

Голос впереди. — Все, что таинственно, соблазняет проявить любопытство. Я слышу твои шаги, Резак. Подойди, погляди на паука.

Резак обошел выступ и увидел Геборика, склонившегося перед кривым горным дубом.

— И чем больше боли и уязвимости в соблазне, тем больше он завлекает. Видишь эту паучиху? Под веткой? Дрожит в паутине, одна нога вывернута. Словно умирает от боли. Видишь ли, ее добыча — не мухи или мотыльки. Нет, она ловит других пауков.

— Которым дела нет до тайн или боли, Геборик, — ответил Резак, присев и рассмотрев тварь. Размером с детскую руку. — Это не нога. Это палочка.

— Ты думаешь, другие пауки умеют считать? Она знает лучше.

— Все это очень интересно. — Резак встал. — Но нам пора.

— Мы все увидели эту игру, — сказал Геборик, не отрывая взора от беспорядочно, будто по собственной воле, дергающихся когтистых ног.

"Мы? О, да, ты и твои невидимые друзья". — Не думал, что в здешних холмах много духов.

— Тут ты неправ. Племена холмов. Бесконечные войны — я вижу лишь тех, что погибли в войнах. Поблизости устье ручья. Они сражаются за контроль над ним. — Похожее на жабью морду лицо скривилось. — Всегда есть причина или повод. Всегда.

Резак со вздохом поднял глаза к небу. — Знаю я, Геборик.

— Знание — ничто.

— И это знаю.

Геборик встал. — Главное утешение Трича. Понимать, что для войн всегда найдется причина.

— А вас это тоже утешает?

Дестриант улыбнулся: — Идем. Болтливый демон сейчас одержим мыслями о плоти. Рот слюной наполнился.

Они пробирались вниз по тропе. — Он не съест их.

— Я не уверен, что он владеет своим аппетитом.

Резак фыркнул: — Геборик, Серожаб всего лишь четырехрукая четырехглазая жаба — переросток.

— С неожиданно развитым воображением. Скажи, много ли ты о нем знаешь?

— Меньше, чем вы.

— Мне лишь сейчас пришло в голову, — сказал Геборик, направляя Резака по менее опасной, хотя и более длинной тропке, — что мы практически не знаем, кем он был и что делал в родном мире.

Сегодня Геборик ведет себя необычайно разумно. Резак гадал, изменилось ли что-то, и надеялся, что так оно и случилось. — Можно спросить его самого.

— Спрошу.

Сциллара забросала песком последние угольки костра, потом прошла к своему тюку и села, опершись на него спиной. Набила в трубку побольше ржавого листа и начала сильно втягивать воздух через мундштук. Наконец из трубки показался дымок. Напротив нее Серожаб присел на корточки перед Фелисин и издал серию странных скулящих звуков.

Она долго жила как слепая — до умопомрачения накачанная дурхангом, перемалывающая вздорные мысли, внушенные прежним хозяином, Бидиталом. Но сейчас она свободна, она изумленно распахивает глаза перед сложностью мира. Ей казалось, что демон вожделеет Фелисин. То ли желает возлечь на нее, то ли сожрать — она не знала что думать. А Фелисин видит в нем что-то вроде собаки, которую лучше гладить, чем пинать. Не такое ли отношение внушило демону ложные понятия об его месте?

Он говорит через разум со всеми, но не со Сцилларой. Из уважения к ней услышавшие реплики демона спутники отвечали вслух, хотя, конечно же, могли вести беседу безмолвно. Может быть, они беседуют с демоном чаще, чем она замечает. Сциллара гадала, почему ее выделяют — что такое увидел в ней Серожаб, раз подавляет очевидную склонность к болтовне?

"Да, яды сохраняются долго. Могут быть… неощутимыми". В старой жизни она могла бы ощутить негодование или подозрение. Если допустить, что она вообще что-то могла ощутить. Но сейчас ей кажется, что все это пустяки. Нечто обретает форму внутри, и оно самодостаточно и, как ни странно, самоуверенно.

Вероятно, это пришло с беременностью. Лишь начало показываться — но дальше может стать хуже. На этот раз под руками нет алхимии, чтобы изгнать семя из утробы. Хотя, разумеется, есть и иные способы. Она не могла решить, сохранять ли ребенка, чьим отцом мог быть сам Корболо Дом или один из его офицеров, или еще кто-то. Хотя это не важно. Кто бы он ни был, он давно уже мертв, и эта мысль ее радует.

Ее мучила постоянная тошнота, хотя ржавый лист немного помогал. Ломота в грудях, и ломота в спине от тяжести увеличившихся грудей… все так неприятно. Аппетит ее рос, она становилась толще, особенно в бедрах. Спутники полагали, что все это — результат выздоровления (ведь она уже неделю не кашляет), что длительный поход развил ее мышцы. Сциллара не спешила их разубеждать.

Ребенок. Что ей делать с ребенком? Чего он захочет от нее? Что вообще делают матери? "По большей части продают детей. В храмы, работорговцам, поставщикам гаремов. Или оставляют при себе, учат воровать. Просить милостыню. Торговать телом". Этому научили ее личные наблюдения и рассказы вдов из лагеря Ша'ик. Ребенок есть некоторый товар, вложение. Это имеет смысл. Возмещение за девять месяцев слабости и неудобства.

Она полагала, что сумеет сделать выбор. Наверное, продаст дитя — конечно, если оно выживет.

Трудная проблема — но у нее есть еще время. Решение созреет.

Голова Серожаба дернулась. Он глядел за спину Сциллары. Она повернулась и увидела троих мужчин, вставших у края прохода. Сзади четвертый вел за уздечки лошадей. Всадники, встреченные вчера. Один держал арбалет, направив его на демона.

— Постарайся держать клятую тварь подальше от нас, — зарычал этот человек на Фелисин.

Стоявший справа от него хохотнул. — Собака о четырех глазах. Да, девочка, держи ее покрепче. Мы не желаем проливать кровь. Ну, лишнюю то есть…

— Где ваши мужики? — спросил арбалетчик.

Сциллара выронила трубку. — Они не здесь, — пролепетала она, вскочив и дернув себя за платье. — Делайте то, за чем пришли, и уходите.

— Как приятно слышать. Ты, с собакой! Будешь такой же паинькой, как твоя подружка?

Фелисин промолчала. Она была совсем белой.

— Не обращайте внимания, — сказала Сциллара. — Меня хватит на всех.

— Похоже, тебя все же не хватит, — ухмыльнулся третий.

А у него не такая уж противная улыбка, подумала она. "Вытерплю". — Я готова вас удивить.

Вожак передал самострел одному из приятелей и начал расстегивать пояс. — Посмотрим. Гутрим, если псина шевельнется, убей ее.

— Она побольше любой собаки, — сказал Гутрим.

— Помни, что стрела смазана ядом черной осы.

— Может, убить его сейчас?

Вожак неохотно кивнул. — Давай.

Звякнула тетива арбалета.

Правая лапа Серожаба перехватила стрелу в воздухе. Демон осмотрел ее и высунул язык с явным намерением полизать наконечник.

— Возьмите меня Семеро! — пораженно прошептал Гутрим.

— Ох, — сказала Сциллара Серожабу, — не вмешивайся. Нет проблем…

— Он не согласен, — ломким от ужаса голосом произнесла Фелисин.