Апсалар услышала вздох Адъюнкта и повернула голову.

Выражение лица взирающей на восточный горизонт Таворы было… философичным. — Не правда ли, это подавляет?

— Да, Адъюнкт. Думаю, это так.

— Все наши планы… наши хитрости… ведь примитивные силы нашей воли как-то умеют убедить, будто всё вокруг неизменно, будто окружающий мир только и ждет наших слов и поступков.

— Боги…

— Да, знаю. Но к этому, — она кивнула на восток, — они не причастны.

— Не причастны?

— Слишком это опустошительно, солдат. Ни одна сторона еще настолько не отчаялась. А перед этим, — она пожала плечами, — все их игрища выглядят бледно.

— Адъюнкт, — ответила Апсалар, — вам недостает веры.

— И во что же это?

— В нашу сопротивляемость.

— Может быть.

Однако Апсалар ощущала, как крошится ее собственная вера, заменяясь одной — единственной мыслью. Хотя и этой единственной мысли недостает решимости.

"Это… это было предвидено. Кем-то. Должно быть…"

Кто-то знал, что такое случится.

Большинство людей слепо, сознательно или бессознательно. Но есть и зрячие.

"Итак, мой неведомый прозорливый друг, тебе пора что-то предпринять и поскорее".

Ормулоган в сопровождении своей жабы подковылял к Парану. В руках он держал кожаный портфель. Жаба тоном удовлетворенного пессимиста что-то блекотала насчет сумасшедших живописцев и жестокого мира. Ормулоган споткнулся и упал к ногам Парана, портфель раскрылся и вывалил содержимое — в том числе десятки деревянных карт. Большинство было пустыми.

— Ты едва начал! Проклятый идиот!

— Совершенство! — провизжал Ормулоган. — Вы сказали…

— Да ладно, — бросил Паран. Он глянул на восток. Копья зеленого огня падали дождем. — Материк? Море? — гадал он вслух. — Или Отатарал?

— Наверное, и туда, и туда, и туда тоже. — Ното Свар облизнул губы.

— Чудесно. — Паран наклонился и расчистил пространство на песке. — Море хуже всего. Это означает… — Он начал чертить указательным пальцем.

— Кое-что готово! — пискнул Ормулоган, роясь в картах.

"Маэл. Надеюсь, ты обратишь внимание — надеюсь, ты уже готовишь ответ". Он осмотрел начерченные линии. "Хватит? Хорошо бы". Он закрыл глаза и напряг волю. "Врата передо мной…"

— Вот она!

Крик над ухом прозвучал так громко, что Паран все же открыл глаза — и увидел перед собой карту…

И вся его сила устремилась в нее.

Он опустился на колени, продавив песок; взмахнул руками, удерживаясь от дальнейшего падения. Серый воздух, вонь паленого мяса. Паран поднял голову. Ворота перед ним были массой скрученных костей и бледной, помятой плоти; из нее торчали пучки волос, взирали многочисленные глаза… а сзади нависало мутное забвение.

— Ох, Худ.

Он оказался на самом пороге. Он едва не пролетел сквозь…. О черт.

В проходе появилась высокая фигура в черном плаще, под капюшоном. "Это не один из слуг. Это жуткий ублюдок самолично…"

— Есть ли время на такие обидные мысли, смертный? — Голос звучал мягко, хотя в нем присутствовал и хрип. — То, что вот-вот случится… Ганоэс Паран, Владыка Колоды Драконов, ты встал в самом неудачном месте. Или ты желал оказаться растоптанным множеством ног всех тех, что вскоре окажутся на пути ко мне?

— Да ладно, Худ, — прошипел Паран, пытаясь встать. Потом он подумал, что это не лучшая идея. — Помоги мне. Нам. Останови это… оно разрушит…

— Слишком многое. Да. Слишком многие планы. Я мало что могу. Ты выбрал не того бога.

— Знаю. Я искал Маэла.

— Напрасно… — Однако что-то в голосе Капюшона подсказывало Парану, что бог сомневается.

"Ага, ты тоже подумал…"

— Подумал. Хорошо, Ганоэс Паран. Сделка.

— Возьми меня Бездна! Нет времени!

— Тогда думай быстрее.

— Чего тебе нужно, Худ? Больше всего? ЧЕГО ТЕБЕ НАДОБНО?

И Худ сказал ему. А среди тел, рук и голов в воротах одно лицо вдруг стало особенно напряженным, пара глаз широко открылась. Переговорщики этого не заметили.

Паран с недоумением посмотрел на бога. — Ты это не серьезно.

— Смерть всегда серьезна.

— Не надо зловещего дерьма! Ты уверен?

— Ты сможешь сделать это, Ганоэс Паран?

— Сделаю. Как — нибудь.

— Клянешься?

— Клянусь.

— Отлично. Уходи. Я должен открыть врата.

— Зачем? Они и так нараспашку!

Однако бог уже отвернулся. Паран едва расслышал: — Не с моей стороны.

Чаур завопил, когда огненный град забарабанил по воде едва в трех саженях от караки. Последовал выброс пара, воздух наполнился резким свистом. Резак налег на рулевое весло, пытаясь оседлать волну — но у него не хватило сил. "Горе" не сдвинулось. "Ну, у него один путь — ко дну".

По палубе что-то застучало; весь корпус застонал в ответ, из дыры размером в кулак вырвался столб пара. "Горе" словно присело.

Баратол с руганью побежал к пробоине, таща груду тряпья. Но едва он начал забивать его в дыру, в борт ударились еще два камня — один оторвал нос, другой мелькнул мимо левой ноги Резака. Он увидел брызги и столб горячего пара.

Воздух кипел, как в кузнице. Казалось, огонь охватил все небо.

Парус загорелся и порвался надвое.

Еще одно сотрясение. Половина ограждения борта пропала в облаке щепок и огненных искр.

— Тонем! — завизжала Сциллара, хватаясь за ограждение другого борта. "Горе" резко накренилось.

Сверток с Гебориком скользнул к борту.

Резак с криком попытался перехватить его, но он стоял слишком далеко — труп упал в воду…

… и Чаур с воплем кинулся за ним.

— Нет! — заревел Баратол. — Чаур! Нет!

Толстые руки немого великана обняли Геборика. Миг спустя оба пропали в волнах.

"Море. Бара звал это морем. Теплое, мокрое. Было хорошее. Сейчас небо плохое и море плохое — там, наверху. Но тут хорошее. Темно, ночь. Ночь пришла. Уши болят. Уши. Болят уши. Бара не велел дышать морем. Нужно вздохнуть. Ох, больно! Вздохнуть!"

Он наполнил легкие; в груди взорвался огонь… а потом холод, покой. Судороги прекратились. Тьма объяла его, но Чаур уже не боялся. Холод ушел, жара ушла, голову заполнило онемение.

Он так полюбил море.

Завернутое тело тянулось вниз, отрубленные руки и ноги, которые он собрал по приказу Бары, словно сами собой задвигались под парусиной.

Теперь тьма была внутри и снаружи. Нечто горячее и буйное пронеслось мимо копьем света. Чаур отпрянул. Сомкнул глаза, чтобы отдалиться от помехи. Боль ушла из легких.

"Я сплю".

К небесам возносились гейзеры, взрывы рвали воздух и волновали море. Оно кипело, рябило; Резак видел, как Баратол нырнул вслед за Чауром. "Тело… Геборик… Чаур… О боги".

Он добрался до Сциллары и прижал ее к себе. Она ухватилась за мокрую куртку. — Я так рада, — зашептала она, а "Горе" со стоном накренилось еще сильнее.

— Чему же?

— Что оставила ее. Там. Я оставила ее.

Резак обнял ее крепче.

"Прости, Апсалар. За все…"

Вдруг над ними захлопали крылья, пронеслась тень. Он поднял взор… глаза широко раскрылись при виде снижающегося чудовища…

"Дракон. Что еще?"

Он услышал крики — и тут "Горе" словно взорвалось.

Резак обнаружил себя в воде, задрожал. Пробудилась паника, кулаком ударив по сердцу.

"…дотянуться… дотянуться…

Что за звуки? Где я?"

Миллион голосов — вопящих, падающих навстречу ужасной гибели — о, они проносились в пустоте слишком долго, невесомые, видящие впереди лишь обширное… ничто. Равнодушное к их спорам, дискуссиям, яростным дебатам, оно глотало их. Полностью. Затем… наружу, на другую сторону. Сеть силы, жаждущая массы, становящаяся все сильнее, и путешествие вдруг стало безумным, грубым полетом — мир внизу — так много погибло там — а за ним другой мир, больше…