— А у меня есть такой дар?

Резак покосился и промолчал.

Дестриант слез с коня. — Ничего живого. Ничего.

— И духов нет?

— Ничего. Она забрала.

— Кто?

— Неожиданная посетительница. — Он засмеялся и воздел руки. — Мы играем в игры. И не ожидаем… обиды. Ярости. Я бы им рассказал. Предупредил. Но они не послушали бы. Всепожирающий обман. Одно здание может стать миром, и умы внутри сперва толпятся и спорят, потом рвут друг друга когтями и клыками. Все, что им нужно — выйти наружу; но они не могут. Они забыли, что снаружи что-то есть. О, все эти лики поклонения, ни один из которых не истинный. Не обращай внимания на усердие — оно лишь служит демону ненависти. Злоба, страхи, подлые умыслы. Я бы им рассказал.

Резак прошелся вдоль стены, ведя за собой лошадь. Сел в седло, подтянул ноги и встал. До верха стены можно дотянуться рукой. Он залез на ограду. Во дворе трупы. Дюжина или больше, чернокожие, по большей части голые, лежат тут и там на белом плотном грунте. Резак прищурил глаза. Тела выглядели… кипящими, пенящимися, оплывающими. Дергались. Он отвел взгляд. Двери купольного храма распахнуты. Справа имелся загон, окружающий длинное недостроенное строение из глиняных кирпичей, высотой в две трети стены. Корыта со штукатуркой и брошенные инструменты показывали, что оно останется недостроенным еще очень долго. Падальщики облепили крыши, но ни один не пытался пировать на трупах.

Резак соскользнул во двор. Прошел к воротам, поднял засов и открыл тяжелую дверь.

Серожаб ожидал снаружи. — Огорченно и недовольно. Так много гадостей в этом разрушенном месте. Отвращение. Мой аппетит. — Он вошел внутрь и неохотно приблизился к телу. — Ах! Они кишат! Черви, повсюду черви. Плоть поганая, поганая даже для Серожаба. Мерзость. Давай уйдем из этого места!

Резак приметил колодец в углу между храмом и пристройкой. Вернулся к спутникам, ожидавшим снаружи: — Давайте бурдюки. Геборик, не сможете проверить помещение, поискать еду?

Геборик улыбнулся: — Скот отсюда не выпустили. Прошли дни. Жара убила всех. Дюжину коз, двух мулов.

— Просто еду.

Дестриант пошагал к зданию.

Сциллара слезла с лошади, взяла водяной мех у Фелисин и подошла к Резаку. — Вот. Мой тоже.

Он поглядел ей в глаза. — Интересно, не предупреждение ли это.

Она чуть вздернула брови: — Мы такие важные птицы, Резак?

— Ну, я не имел в виду именно нас. То есть — не следует ли нам принять это за знак.

— Мертвых жрецов?

— Ничего хорошего не выходит из поклонения.

Она загадочно улыбнулась и протянула бурдюки.

Резак мысленно ругнулся. Разговоры с этой женщиной не приносили пользы. Такое мог бы сказать и дурачок. Насмешка во взоре, уста, готовые расплыться в улыбке при первом его слове. Не говоря больше ни слова, парень взял кожаные сосуды и пошел к колодцу.

Сциллара проследила за ним взглядом и повернулась к слезающей с коня Фелисин. — Нам нужна вода.

Юная женщина кивнула: — Знаю. — Она дернула за порядком отросшие волосы. — Мне все видятся те бандиты. Здесь новые мертвецы. А то кладбище, которое мы миновали вчера… целое поле костей. Кажется, мы вступили в кошмар и с каждым днем все глубже в нем увязаем. Жарко — а мне холодно, меня все сильнее знобит.

— Это от обезвоживания. — Сциллара достала трубку.

— Ты не выпускаешь ее изо рта целые дни.

— Держит жажду в рамках.

— Как это?

— Ну, я так себе внушаю.

Фелисин поглядела в сторону: — Мы только этим и заняты.

— Чем?

— Внушаем себе. Надеясь, что внушенное станет истиной.

Сциллара глубоко затянулась и резко выпустила дым. Проследила, как он развеивается по ветру.

— Ты кажешься такой здоровой. — Фелисин снова смотрела на нее. — А остальные сохнут.

— Но не Серожаб.

— Да уж.

— Он часто говорит с тобой?

Фелисин покачала головой: — Нечасто. Только когда я просыпаюсь от дурных снов. Тогда он поет мне.

— Поет?

— Да, на языке своего народа. Песни для детей. Сказал, что должен практиковаться…

Сциллара искоса глянула на собеседницу. — Неужели? А почему, сказал?

— Нет.

— Сколько тебе было, когда мать продала тебя?

— Не помню, — пожала плечами Фелисин.

Это могло быть ложью, но Сциллара предпочла не углубляться.

Фелисин приблизилась. — Ты будешь заботиться обо мне, Сциллара?

— Что?!

— Я чувствую, словно иду назад. Раньше я была… старше. Там, в Рараку. Теперь, каждый день, я будто бы становлюсь девочкой. Меньше, все меньше.

Сциллара с беспокойством ответила: — Мне никогда не удавалось заботиться о ближних.

— Думаю, такова была и Ша'ик. Она была… одержима…

— Она хорошо обходилась с тобой.

— Нет, это был Леомен. Даже Тоблакай. И Геборик, пока его Трейк не взял. Она обо мне не заботилась, вот почему Бидитал…

— Бидитал мертв. Лежит, и яйца забиты в тощую глотку.

— Да, — прошептала Фелисин. — Если бы Геборик рассказал, как это случилось. Тоблакай…

Сциллара фыркнула: — Подумай, Фелисин. Если бы он сказал, что это сделал Л'орик, или Ша'ик, или даже Леомен, да, ты могла бы усомниться. Но Тоблакай? Нет, верь этому. Боги, почему ты не веришь?

Этот вопрос вызвал у Фелисин слабую улыбку. Она кивнула: — Ты права. Такое мог сделать лишь Тоблакай. Только Тоблакай мог убить его… таким образом. Скажи, Сциллара, у тебя есть еще трубка?

— Запасная? Как насчет дюжины? Не хочешь зажечь все сразу?

Фелисин засмеялась. — Нет, только одну. Так ты позаботишься обо мне?

— Попытаюсь. "Может, и получится. Как у Серожаба. Практиковаться". Она пошла искать трубку.

Резак вытянул ведро и вгляделся в воду. Кажется чистой, ничем особенным не пахнет. И все же он сомневался.

Шаги сзади. — Я нашел еду, — сказал Геборик. — Больше, чем сможем увезти.

— Как думаете, с водой все в порядке? Что убило жрецов?

— Она хорошая. Я сказал, кто убил их.

"Неужели?" — Не обыскать ли храм?

— Серожаб уже там. Я велел искать монеты, каменья, неиспорченную пищу. Задание ему не понравилось, так что надеюсь, он обернется быстро.

— И хорошо. — Резак подошел к корыту и вылил воду. Вернулся к колодцу. — А мы сможем завести сюда лошадей?

— Я постараюсь. — Но Геборик не сделал ничего, чтобы выполнить обещание.

Резак глянул на него и встретил напряженный взгляд нечеловеческих глаз. — Что не так?

— Ничего особенного. Я кое-что заметил. У тебя есть полезные качества, Резак. Например, способность быть лидером.

Дарудж скривил губы: — Если ВЫ хотите стать вожаком, давайте. Я не против.

— Я не проворачиваю нож в ране. Парень, я сказал то, что сказал. Ты принял командование, и это хорошо. То, что нам нужно было. Я никогда не был вожаком. Всегда шел за другими. Мое проклятие. Но не это все желают услышать. Не от меня. Нет, они хотят, чтобы я вел. К свободе. Говорил им, я ничего не знаю о свободе.

— Им? Кому? Сцилларе и Фелисин?

— Пойду к лошадям, — сказал Геборик, отвернулся и побрел к воротам своей странной, похожей на лягушачьи прыжки походкой.

Резак снова набрал воды и вылил ее в корыто. Они скормят лошадям все, что не смогут увезти. Запасут воду. "А прямо сейчас мы грабим храм". Ну, давным — давно он был вором. К тому же мертвым богатство ни к чему. Не так ли?

Резкий, грохочущий звук из центра пристройки позади него. Звук открытия портала. Резак развернулся, вытаскивая ножи.

Всадник вырвался из магических врат на полном скаку. Резко натянул удила серого коня — или, скорее, чудовищного привидения, обтянутого рваной кожей, из — под которой виднелись иссохшие мышцы, связки и сухожилия. Его глаза — черные провалы; длинная и сальная грива хлещет по холке, громко стучат копыта. Но сидящий в высоком седле всадник кажется еще более устрашающим. Черные бороздчатые доспехи, тронутые зеленоватой патиной, изрубленный шлем, под узким забралом — кости с немногими кусочками кожи на щеках, прилипшими к челюсти жилами, с прогнившими, обломанными зубами. Конь резко остановился, подняв клубы пыли, но в предшествующий миг Резак успел разглядеть такое количество оружия, что невозможно и сосчитать. Мечи за спиной, метательные топорики, ножны и рукояти кинжалов у седла, а покрытая латной перчаткой левая рука сжимает что-то вроде кабаньего вертела с бронзовым наконечником длиной в добрый меч. Большой лук, малый лук, ножи…