— Нет?

— Конечно, нет. Он все еще без сознания. Вставай на ноги, солдат. Завернись в одеяло.

— Я потерял браслет, сэр…

— Но на его месте остался ожог, не так ли? Они увидят его и поймут, что вы офицер. А также по суровому лицу.

— Так точно, сэр.

— Отлично. Хватит время тратить. Перед нами работа, лейтенант.

— Так точно, сэр.

— Лейтенант, если вы будете лежать через одно биение моего сердца… я скатаю матрац вместе с вами. Понятно?

— Так точно, сэр!

Она сидела неподвижно, разбросав ноги и руки, как кукла; старая виканка мыла ее, а другая стригла волосы. Они не подняли голов, когда вошла капитан Сорт.

— Хватит и этого, — сказала она и сделала жест выйти. — Прочь.

Заведя заунывные причитания — наверное, проклятия — старухи вышли.

Фаредан Сорт поглядела на девушку: — Длинные волосы мешают зрению, Синн. Тебе без них лучше. Мне своих совсем не жалко. Ты не говоришь — но, думаю, я поняла, что происходит. Итак, слушай. Не отвечай, просто слушай…

Уныло — серый летающий пепел поглотил остатки солнечного света; пыль с дороги клубами расходилась по полям. До Четырнадцатой Армии все еще доходили последние вздохи мертвого города — остатки огненной бури, печальное напоминание выжившим солдатам, ожидающим звуков рога.

Кулак Кенеб поднялся в седло, натянул удила. Вокруг был слышен лишь кашель — и от людей, и от животных. Ужасный звук. Фургоны, полные замотанных тряпками раненых, выстроились на тракте, словно похоронная процессия. Они были закопчены, обуглены, они смердели пожарищем. В одном, думал он, лежит кулак Тене Баральта — лицо его страшно обожжено, целитель ухитрился спасти глаза, но загоревшаяся борода уничтожила большую часть губ и носа, а некоторые куски его тела и вовсе похоронены в общей могиле. Все беспокоились за здравие его рассудка; впрочем, он оставался без сознания. Милость богов… Но там много и других, о, сколь много…

Он заметил, что к нему спешит Темул с двумя всадниками. Викан резко остановил коня, кивнул: — Нигде не можем найти, Кулак. Не удивляюсь — но запомни: у нас были и другие дезертиры, и всех удалось поймать. Адъюнкт приказала отныне убивать беглецов при обнаружении.

Кенеб кивнул и отвернулся.

— Отныне, — продолжил Темул, — виканы не примут от малазанских офицеров приказов иного свойства.

Кулаку пришлось снова поглядеть на Темула. — Кулак, виканы — тоже малазане.

Юноша скривил губы и пришпорил коня. — Теперь они ваша проблема. Высылайте поисковиков, если хотите — но Армия ждать не будет.

Едва он натянул удила, как прозвучали рога. Армия пришла в движение.

Кенеб встал на стременах, оглядел окрестности. Солнце почти село. Слишком темно, чтобы что-то рассмотреть. Капитан Фаредан Сорт и Синн. Дезертиры. "Проклятая капитан. Я думал, она… ладно, я не думал, что она способна…"

И'Гатан ломал людей, ломал сильно — он не думал, что многие сумеют оправиться.

"До конца дней своих…"

Четырнадцатая Армия начала поход, вышла на западную дорогу к развилке на Сотку; за спинками солдат остались пыль, прах и разрушенный город.

Голова ее была змеиной, вертикальные щелки зрачков светились зеленым; Бальзам видел, как болезненно — завораживающий, раздвоенный язык выскакивает из пасти. Толстые космы черных волос извивались, на конце каждой пряди имелась крошечная человеческая головка, разевающая рот в жалобном писке.

Пожирательница Ведьм, Зезорма Раадиль, разодетая в шкуры зебр. Четыре ее руки устрашающе размахивали священными орудиями дальхзонезцев. Бола, кнут, кривой серп и камень. Он никогда не мог понять: куда делись более подходящие орудия смерти? Ножи? Копья? Луки? Кто вообще придумал такую богиню? Чей извращенный, больной, помраченный разум сочинил все эти ужасы? "Кто бы он ни был, я его ненавижу. Или ее. Наверное, ее. Это всегда она. Она же ведьма? Нет, Пожирательница ведьм. Значит, это был мужик, и вовсе не безумный. Кто-то же должен пожирать ведьм"?

Но она приближалась к нему. К Бальзаму. К посредственному ведуну — нет, к негодному ведуну — нет, к простому солдату. Сержанту. Где, Худа ради, его взвод? Армия? Что он делает в саванне родной страны? "Я сбежал оттуда, о да. Пасти скот? Охотиться на диких, злобных зверей и называть это приятным препровождением времени? Не для меня. О нет, не для Бальзама. Я выпил столько коровьей крови, что могу отрастить рога, выпил столько молока, что могу иметь вымя…" — Так изыди, Пожирательница!

Она засмеялась (вполне ожидаемо, что звук этот вышел шипящим) и сказала: — Я проголодалась по приблудным ведунам….

— Нет! Ты ешь ведьм! Не ведунов!

— Кто говорит о еде?

Бальзам пытался убежать, он хватался руками, скреб ногтями по твердым камням, но вокруг одни скалы и выступы — он в ловушке.

— Я в ловушке!

— Отойди от него, похотливая змеюка!

Громовый глас. Ну ладно, малость тихий для грома. Бальзам извернулся и увидел над собой громадного жука, вставшего на задние ноги. Клиновидная голова оказалась бы на уровне колен Бальзама — если бы Бальзам сумел подняться. То есть громадного в относительном смысле. "Импарала Ан, бог Навоза".

— Импарала! Спаси!

— Не бойся, смертный, — ответил Жук, помахивая усиками. — Она тебя не получит! Нет, ты нужен мне.

— Тебе? Зачем?

— Копать, мой смертный друг. Через обширную кучу земли! Лишь твой род, смертный, наделен таким ясным видением и таким необоримым аппетитом! Вы — поставщики отходов и созидатели свалок! Следуй за мной, и мы проедим путь в саму Бездну!

— Боги, да ты воняешь!

— Неважно, друг — скоро и ты…

— Оставьте его в покое, оба! — Третий голос, очень резкий, приближался откуда-то сверху. — Лишь мертвые и умирающие выкликивают истину!

Бальзам глянул вверх. Бризан Групп, богиня коршунов. Об одиннадцати головах. — Ох, оставьте меня! Все вы!

Теперь голоса раздавались со всех сторон. Боги и богини, полное сборище отвратительных покровителей Даль Хона.

"О, почему у нас так много вас?"

Это была сестра, не она сама. Она вспомнила так ясно, словно это было вчера. Ночь лжи сгустилась над деревенькой в Итко Кане. Море оставалось пустым слишком, слишком долго. Наступила нехватка — нет, настоящий голод — и все современные, цивилизованные убеждения были отброшены. Во имя Пробуждения они вернули мрачные обычаи древних.

Рыба ушла. Моря были безжизненны. Для спасения, для инициации Пробуждения нужна кровь.

Они взяли сестру. Улыба была уверена. Да, вот они, заскорузлые, грубые руки стариков, тащивших бесчувственное, накачанное снадобьями тело по мокрому песку — отлив отошел далеко и терпеливо ожидает теплого дара — а она просыпается и в ужасе смотрит вокруг.

Все неверно. Не так это случилось. Они взяли сестру — близняшку, ведь в Зеркальных Родах таится сила, и такое очень редко случается в маленькой деревне.

Сестра. Вот почему она ушла от них. Прокляла каждое имя, каждое лицо, увиденное в миг отправления ритуала. Бежала и бежала, до самого города на севере — но знай она, ЧТО ее там поджидало…

"Нет, я пошла бы снова. Да. Ублюдки. "Во имя жизни окружающих отдай свою, дитя. Это цикл рождения и смерти, вечная тропа пролегает через кровь. Отдай нам свою жизнь ради жизни других"".

Удивительно, почему это жрецы никогда не избирают в "славные жертвы" себя? Почему не приказывают привязать себя к кольям, чтобы дождаться прилива и крабов, вечно голодных крабов?

И, если это так славно, зачем лить в горло вонючий дурханг, пока глаза не становятся как черные жемчужины, пока девочка не лишается способности видеть, тем более говорить? И еще менее — понимать, что происходит, к чему она приговорена?

Плывущая над собственным телом Улыба чувствовала, как собираются древние духи, жадные и радостные. А где-то в глубине за молом ожидает Старейший Бог. Сам Маэл, кормилец ничтожеств, жестокий хищник жизни и надежды.