— Ну что… — и тут раздался слабый голос из камней. Глаза Фаредан расширились: — Синн?..

Рука, засунутая в трещину — она за что-то держится…

"Кого-то держит!"

— О боги!

Снаружи послышался хруст, топот сапог по камням; потом рядом с рукой девушки показалась латная перчатка. — Вы, там — кто вы? Можете слышать?

Женщина. Акцент… эрлитанский?.. знакомый. — Малазане, — ответил Бутыл. — Четырнадцатая армия.

Девушка вцепилась в него еще сильнее.

— Удача Госпожи, солдат, — сказала женщина по — малазански. — Синн, отпусти его. Мне нужно пространство. Расширить дыру. Отойди от него — ты была права — все хорошо. Мы сейчас их вытащим.

Синн? Крики снизу стали громче. Каракатица, кричит что-то о пути наружу. Бутыл извернулся, чтобы лучше слышали. — Карак! Нас нашли! Они хотят копать! Пусть все знают!

Синн отпустила его руку.

Женщина сказала: — Солдат, отойди от провала — я использую меч.

— Капитан? Это вы?

— Да. А теперь отойди и закрой глаза. Что? Откуда детишки? Их провела эта из взвода Скрипача? Спустись вниз, Синн. Там другая дыра. Помогай им.

Острие меча вонзилось в слежавшиеся камни. Полетели осколки.

Каракатица, пыхтя, поднимался снизу. — Мы расширили там, Бутыл. Та девчонка выскочила. Потом послали Улыбу. Тоннель изгибался кзади и кверху. Лаз мародеров. Дети вышли все…

— Хорошо. Карак, это капитан. Адъюнкт… она должна была ждать нас, послала команды…

— Это не имело смысла…

— Ты прав, — вмешалась капитан. — Они ушли. Тут только я и Синн.

— Они оставили вас позади?

— Нет, мы бежали. Синн знала — знала, что вы еще живы. Не спрашивайте, откуда.

— Ее брат внизу, — сказал Каракатица. — Капрал Шип.

— Жив?

— Думаю, да. Сколько дней прошло?

— Три. Четыре ночи с момента атаки. Хватит вопросов. Закройте глаза.

Она рубила мечом по дыре, раскачивала камни и кирпичи. Внутрь хлынул воздух, холодный и, невзирая на пыль, ставший сладким в груди Бутыла. Фаредан Сорт врубилась в особо прочный камень и сломала меч. Поток корелских ругательств.

— Это меч со Стены, капитан? Мне жаль…

— Не будь идиотом.

— Но ваши ножны…

— Да, мои ножны. Меч предназначается для того, чтобы остаться позади… в ком-то. Ну, не сбивай мне дыхание. — Она рубила обломком клинка. — Худом клятый кусок фаларийской дряни… — Громадный камень застонал и откатился, захватив с собой и капитана.

Снизу послышался глухой, сочный удар — и новые образчики брани.

Бытыл пролез через дыру, подтянулся на руках — и вдруг шлепнулся брюхом, покатился по склону.

Через показавшийся очень долгим миг он смог вдохнуть и поднять голову — обнаружив себя у ног капитана. Бутыл выгнулся, поднял руку и отдал честь — очень коротко.

— В прошлый раз вышло лучше, Бутыл.

— Капитан, я Улыба…

— Знаешь, солдат, хорошо, что ты принял половину назначенного Улыбе груза. Если бы так не сделал — ну, наверное, уже не был бы в живых…

Он увидел, что она резко поворачивается. Поднялся сапог, сдвинулся на сторону, нависая…

… над крысой Бутыла…

… и опустился. Но его рука смогла молниеносным движением убрать зверька из-под пяты. Капитан запрыгала и выругалась. — Ты ум потерял…

Бутыл подкатился к крысе, взял ее в руки и прижал к груди, усаживаясь на склоне. — Не в этот раз, капитан. Это моя крыса. Она нас спасла.

— Мерзкая, отвратительная тварь.

— Не она. Не Игатана.

Фаредан Сорт уставилась на него: — Ты назвал крысу Игатаной?

— Да. Только что решил.

Каракатица спускался к ним: — Боги, капитан…

— Тихо, сапер. Если у тебя остались силы — лучше бы так и было — иди помогать остальным.

— Да, капитан. — Он повернулся и полез на склон.

Так и не поднявшийся с земли Бутыл закрыл глаза. Погладил гладкую шерстку Игатаны. "Дорогая моя. Ты со мной. А, ты голодна — мы уж постараемся. Скоро ты снова раздобреешь, ты и твой помет будете… боги, да в тебе детеныши? Без проблем. Для вашего рода не бывает недостатка в пище…"

Маг заметил, что рядом стоит и пялится на него Улыба. Выдавил слабую улыбку, гадая, что она услышала, о чем догадалась.

— Все мужики — сволочи.

"Вот уж открытие!"

Кашляющие, стонущие, плачущие солдаты лежали на земле вокруг Геслера, а тот пытался произвести подсчет. Имена, звания — утомление сделало лица похожими одно на другое. Он видел Шипа с сестрой Синн: она обняла его, как ребенок, и заснула, а в уставившихся в пустоту глазах капрала выражалось лишь потрясение. Рядом сидел Тюльпан — все его тело представляло собой одну рану, но он выполз сам, не прося помощи, и теперь тихо истекал кровью.

Хрясь присел на булыжник, камнем вырубая кусок застывшего, сплавившегося со свинцом золота. На его длинном лице застыла дурацкая ухмылка. А Улыбу окружили дети — внимание ее явно смутило; Геслер заметил также, что она то и дело смотрит на звездное небо. Он хорошо понимал ее чувства.

Бутыл вытащил всех. При помощи крысы. "Игатана". Сержант покачал головой. "Почему бы нет? Отныне все мы крысопоклонники. О, нужна перекличка…" Сержант Корд, Эброн. Хром со сломанной ногой. Сержант Хеллиан — челюсть вздулась в двух местах, один глаз подбит, в волосах кровь — только что подошла. Ее нежно поддерживал капрал Урб. Тарр, Корик, Улыба и Каракатица. Тавос Понд, Балгрид, Поденка, Острячка, Лизунец, Ханно, Курнос и Мазан Гилани. Беллиг Харн, Навроде, Увалень и Нерв. Мертвяк, Лоб, Гвалт и Песок. Сержанты Фом Тисси и Бальзам. Наоборот, Уру Хела, Яр, Недотык и Рим. Горлорез… Взгляд Геслера скользнул назад, к Каракатице и Улыбе.

"Дыханье Худа!"

— Капитан! Мы потеряли двоих!

Все повернули головы.

Капрал Тарр вскочил и зашатался как пьяный.

Бальзам прошипел: — Скрипач… и тот пленник! Ублюдок зарезал его и таится в подземелье! Ждет, пока мы уйдем!

Корабб тащил умирающего малазанина, пока были силы. Но теперь оба выдохлись. Застряли в узком тоннеле. Темнота пожирала их. Корабб не был уверен даже, что они шли в нужном направлении. Сделали круг? Он не слышит никого… совсем никого. Столько тащились… они сделали круг, он уверен.

Все равно. Идти было некуда.

И больше он никуда не пойдет. Два скелета под мертвым городом. Для воина Откровения и малазанского солдата не найти кургана лучше. Это казалось справедливым, даже поэтичным. Он не хотел жаловаться; встав рядом с сержантом у врат Худа, он станет гордиться компанией.

Столь многое в нем изменилось. Больше он не верит в причинность. Уверенность — это иллюзия, это ложь. Фанатизм — яд души, и первой жертвой в его долгом списке является сочувствие. Как можно говорить о свободе, если твоя душа в цепях?

Теперь он думал, что понимает Тоблакая.

Слишком поздно. Это великое откровение. "Я умираю мудрецом, не дураком. Но есть ли разница? Я же умираю.

Нет, разница есть. Я чувствую ее. Я сбросил цепи. Я порвал их!"

Послышался разрывающий кашель. — Корабб?

— Я здесь, малазанин.

— Где? Где это здесь?

— Увы, в нашей могиле. Прости. Сил больше нет. Меня предало собственное тело. Прости.

Через недолгое время до него донесся тихий смех: — Все равно. Я был без сознания… ты мог меня бросить… где остальные?

— Не знаю. Я тащил тебя. Нас оставили позади. Теперь мы потерялись. Вот и всё. Прости…

— Хватит, Корабб. Ты тащил меня? Это объясняет ссадины. Как долго? Как далеко?

— Не знаю. Кажется, день. Воздух был теплым, потом стал холодным — он будто вдыхается и выдыхается, но что тут вдох и что выдох? Не знаю. А теперь ветра вовсе нет.

— День? Ты сошел с ума? почему не бросил меня?

— Если бы я сделал так, малазанин, твои дружки убили бы меня.

— А, вот почему. Знаешь, я тебе не верю.

— Ты прав. Все проще. Я не смог.

— Все ясно.

Корабб закрыл глаза — держать их открытыми было трудно и незачем. Наверное, он ослеп. Рассказывали, что пробывшие слишком долго в подвалах замка пленники выходят слепыми. А за слепотой приходит безумие.