Бутыл нахмурился. Воздух опускается сверху, но и поднимается снизу, из дыры. Соединяясь, движется к ним.

Но крыса… воздух снизу. Теплый, не холодный. "Теплый. Запах солнца".

— Карак!

Сапер замер: — Что?

— Нужно пройти здесь! Дыра — у нее обработанные края. Это шахта, Карак, ее прорыли — кто-то копался в боку теля — другого объяснения нет!

Плач детей утих. Бутыл продолжил: — Это все объясняет. Не так ли? Мы не первые лезем по этим тоннелям — люди прорыли руины в поисках сокровищ…

Он услышал, как Каракатица шевелится.

— Что ты делаешь?

— Нужно вышибить блок…

— Нет, стой! Ты же говорил…

— Не могу пробить пол! Придется выбить клятый камень!

— Карак, погоди!

Рев, тяжелый хлопок — пыль и гравий посыпались сверху. Еще один хлопок. Пол сотрясся, потолок начал осыпаться. Через облако пыли донеслись крики ужаса. Бутыл пригнулся, закрыв глаза от потока камней и черепков — песок такой блестящий…

"Блестящий!"

Он не мог вздохнуть — едва мог двигаться под весом навалившегося камня.

Сзади доносились встревоженные голоса. Поток битого камня ослабел.

Бутыл поднял голову, сипло вздохнул, закашлялся.

Увидел, как солнечные лучи пробивают себе дорогу. Они омыли ноги Бутыла, громадные камни фундамента под ним.

— Карак?

Покашливание. — О боги, клятая штука прошла между ног — еще малость, и… Худ меня побери, тошнит…

— Да ладно! Вон свет. Солнечный!

— Зови крысу — я не вижу… далеко ли. Думаю, пролом узкий. Слишком узкий.

Крыса карабкалась по детям. Он мог слышать биение ее сердечка.

— Я ее вижу… твою крысу…

— Возьми в руки, помоги влезть в пролом сверху. Да, там день — ох, узкий! — я смогу, может, еще Улыба — но другие…

— Просто будешь рыть, когда вылезешь, Бутыл, ты расширишь дыру. Мы уже близко.

— Дети смогут пролезть? За камень?

— Гм… думаю, да. Тесно тут, но смогут.

Бутыл повернул голову: — Передай по цепочке! Мы почти наверху! Прорыли путь! Мы почти вышли!

Крыса лезла все ближе к источнику света.

Бутыл освободился от битого камня. — Отлично, — сказал он, идя к Каракатице.

— Следи, куда ползешь! — бросил тот. — Мое лицо уродливо и без следа твоих копыт!

Бутыл встал под неровным провалом. — Я стану отгребать мусор. Где достану.

— Давай.

Имена, звучащие в перекличке… трудно сказать, сколько… наверное, почти все. Бутыл не мог позволить себе думать об этом. Он начал расшатывать камни, кирпичи и деревяшки, расширять шахту. — Падает!

Как только крупный кусок шлепался на пол, Каракатица подбирал его и относил в сторону.

— Бутыл!

— Что?

— Один из сирот упал в яму — я не слышал звука — похоже, ему конец.

"Вот дерьмо". — Передай веревку — сможет Улыба подойти к ним?

Маг прорывался вверх. Расширение, потом снова сужение — почти можно дотянуться до отверстия. Слишком маленькое даже для руки, понял он. Он сбил со стены пролаза крупный камень и смог подобраться к дыре еще ближе. На полочке слева от его плеча восседала крыса. Ему хотелось поцеловать клятую тварь.

Но не сейчас. Дыра выглядела ужасно — сплошь большие камни. По душе пронеслась паника.

Бутыл ударил по ним обломком кирпича. Из — под ногтя хлынула кровь, но он почти не ощутил боли. Руки онемели. Удар, еще удар. Дождем сыпались осколки. Руки быстро устали — он исчерпал свои резервы, у него не осталось сил и воли. Но долбить он продолжал.

Каждый новый удар слабее предыдущего.

"Нет, черт дери! Нет!"

Он ударил снова.

Кровь оросила глаза.

Капитан Фаредан Сорт остановила лошадь на гребне холма, что сразу к северу от мертвого города. Как правило, павший город вскоре обрастает стервятниками: старухи и дети шныряют вокруг, копаются в руинах. Но не здесь, не сейчас. Наверное, такого тут долго не будет.

Пологие склоны холма, на котором стоял И'Гатан, таяли — текли ручейки свинца, золота и меди, образовывались реки и пруды застывшего камня, из которого выступали черепки, куски кирпичной кладки. Все покрывала пыль.

Сорт подала руку Синн, помогая пуститься с седла. Девушка толкала ее, вертелась, взвизгивала — чем быстрее угасал день, тем сильнее она беспокоилась. Четырнадцатая Армия ушла прошлой ночью. Капитан и сидящая сзади Синн объехали тель не один раз, не два — они осматривали его с восхода.

Капитан начала сомневаться, верно ли она прочитала Синн, точно ли почуяла, что это полусумасшедшее, вроде бы глухое создание что-то знает, что-то слышит… ведь она так рвалась к холму. В этом не было очевидной причины.

Или вполне очевидная тут причина — безумное горе, тоска по мертвому брату?

Еще раз осматривая обломки на северной стороне холма, Сорт заметила, что хотя бы один стервятник все же явился: девочка, вся в пыли, со спутанными волосами, бродила шагах в тридцати от стены.

Синн тоже видела ее. Она поспешила вниз по склону, издавая нелепые мяукающие звуки.

Капитан отстегнула шлем, сняла и поставила на луку седла. Утерла соленый, темный пот. Дезертирство. Ну, это уже не первый раз. Если бы не магия Синн, виканы ее нашли бы. Наверное, казнили бы. Она захватила бы нескольких за собой, даже если бы Синн противилась. Люди должны понимать, что она дорогого стоит. Сорт никогда не уставала доказывать это.

Синн пробежала мимо малолетней мародерки и полезла на тель.

"Зачем?"

Надев шлем — потная кожа коснулась лба, подарив немного прохлады — и тщательно затянув пряжку на шее, Фаредан Сорт схватилась за уздечку и послала лошадь по осыпи.

Девочка рыдала, терла глаза грязными руками. Вся эта пыль, паутина в волосах — капитан понимала, что это истинный лик войны. Лицо ребенка бередило память, соединяясь со многими другими лицами. Сколько она живет, столько воюет…

Синн молча карабкалась на грубую стену, высотой в два роста взрослого человека.

Это уж слишком, подумала Сорт. Девушка свихнулась. Она глянула на мародерку, которая, казалось, не заметила их приезда. Она все закрывала глаза руками. По подбородку текла струйка крови, на запыленных щеках виднелись царапины. Она упала? Откуда?

Капитан остановила лошадь около Синн. — Идем вниз. Нужно разбить лагерь, Синн. Спускайся, это бесполезно — солнце почти село. Попробуем завтра.

Синн еще крепче ухватилась за выступы кирпича и камня.

Капитан скривилась и подвела лошадь еще ближе. Нагнулась, желая втащить девушку в седло.

Та с криком вырвалась, сунула руку в какую-то щель…

Сила и воля покинули его. Передышка. Потом он сможет начать снова. Короткая передышка. Голоса внизу смолкали. Неважно. Спать, сейчас, сладкое объятье тьмы — она затягивала все глубже… проблеск желтого света, травы, колеблющиеся под ветром…

… и он освободился. Боль пропала. Это не сон. Это смерть, возврат к древнейшим воспоминаниям, похороненным в каждой человеческой душе. "Разнотравье, солнце и ветер, тепло, гул насекомых, вдали темные стада, одиночные деревья с широкими, тенистыми кронами, в тени дремлют львы, высунув языки… мошки облепили равнодушные, полузакрытые глаза…"

Смерть — и это давно зарытое семя. "Мы возвращаемся. Возвращаемся в мир…"

И тут его коснулась ОНА. Потная рука, маленькая и мягкая, оторвала его пальцы от камня, в который они так сильно вцепились, к которому будто припаялись кровью. Она потянула его руку, словно одержимая великой нуждой, и он знал — дитя в ее чреве тоже зовет, зовет на своем молчаливом языке, так настойчиво, так требовательно…

Ногти впились в раны на руке…

Бутыл задергался, просыпаясь, заморгал. День почти потух — и маленькая рука протянулась к нему снаружи, хватаясь за его руку.

"Помощь". — Помоги — там, наверху — помоги нам…

Сорт сильно склонилась в седле, пытаясь оторвать Синн. Увидела, как та дернула головой, увидела что-то, какую — то искру в ее глазах.