Калам глянул на пустое кресло. Глаза его медленно сужались.

Спотыкающиеся, еле бредущие или ползущие по ковру белого пепла, все они собирались вокруг Бутыла. Он сидел под медленно кружащимися звездами. Солдаты молчали, но каждый повторял один и тот же жест — осторожно касался головы крысы Игатаны.

Нежно, очень почтительно — пока она не кусала протянутый палец. Тогда солдат с глухим проклятием отдергивал руку.

Так Игатана перекусала всех.

Она голодна, объяснял Бутыл, и носит выводок. Он объяснял — или пытался объяснять, хотя никто не слушал. Кажется, им было все равно — укус стал частью ритуала, платой, жертвой крови.

Тем, кто спрашивал, он отвечал, что его она также укусила.

Это было ложью. Не его. Не она. Их души загадочно связаны. Это слишком сложно, чтобы объяснять. Он изучал животное. Да, слишком — подходящее слово.

Маг погладил черную голову. "Моя милая крыска. Моя сладкая… о, черт! Чтоб тебя, сука!"

Блестящие глазки смотрели на него, подергивались усы.

"Мерзкая, отвратительная тварь".

Он положил крысу на землю. Пусть хоть в пропасть падает. Но крыса просто свернулась клубком около левой ноги и заснула. Бутыл оглядел на скорую руку разбитый лагерь, но скопление сонных лиц. Никто не разжигал костров. Забавно — если у тебя извращенное чувство юмора.

Они прошли. Бутыл сам не верил. А Геслер даже вернулся назад. Вылез с Кораббом, который тянул бесчувственное тело Смычка. Мятежник сразу упал. Уже полночи Бутыл слышал, как тот сопит в мирном сне.

Сержант выжил. Похоже, втертый в раны мед помог не хуже Высшего Денала, доказывая тем самым, что он не простой мед: как будто странные видения — недостаточное доказательство. Однако мед не может заменить потерянную кровь, так что сержант еще в опасности. Он спит, неспособный защититься от смерти, но еще живой.

Бутылу хотелось бы устать до одурения — сонное одурение казалось сейчас милым и привлекательным. Вместо этого его нервы были взвинчены, память всё возвращалась к кошмарным эпизодам подземного странствия по костям И'Гатана. Возвращала горькое чувство тех моментов, когда все казалось потерянным.

Капитан Сорт и Синн вскрыли запасенные ими фляги с водой и пакеты с провиантом, но, как чувствовал Бутыл, даже река воды не могла бы вымыть изо рта привкус пепла и дыма. В душе таилось и кое-что еще. Адъюнкт бросила их, капитану Сорт и Синн пришлось дезертировать. Он полагал, что обида тут неразумна — но душа страдала.

Каптиан толковала о чуме, надвигающейся с востока, о необходимости спасти армию. Адъюнкт ждала столько, сколько могла. Бутыл все понимал… но…

— Знаешь, мы покойники.

Он глянул на Корика. Тот сидел скрестив ноги, баюкал какого-то ребенка. — Если мы покойники, — ответил маг, — почему в душе так мерзко?

— По мнению Адъюнкта, мы покойники. Можно просто… уйти.

— Куда? Полиэль шерстит Семиградье…

— Чума нас не убьет. Не сейчас.

— Ты думаешь, мы стали бессмертными? — Бутыл покачал головой: — Да, мы выжили, но это ничего не значит. Худ вполне может придти за нами и всех перемолотить по-быстрому. Кажется, ты себя почувствовал неприступным для всех бед? Поверь, это не так.

— Лучше так, чем иначе.

Бутыл подумал над словами солдата. — Думаешь, нас использует некий бог? Спас по какой-то причине?

— Или так, Бутыл, или твоя крыса — гений.

— Корик, у крысы четыре ноги и хороший нос. Ее душа была связана. Мною. Я смотрел ее глазами, нюхал все, что она…

— А она видела твои сны, когда ты спал?

— Ну, не знаю…

— Почему же не сбежала?

— Ну…

— Она ждала, пока проснешься. Чтобы ты снова схватил ее душу.

Бутыл молчал. — Если бог решит меня использовать, — тихо проворчал Корик, — он об этом пожалеет.

— На тебе столько амулетов, — заметил Бутыл, — что я думал: тебе польстит божье внимание.

— Ты неправ. Я ношу их не ради благословений.

— Тогда зачем они?

— Чары.

— На всех?

Корик кивнул: — Они делают меня невидимым. Для богов, демонов, духов…

Бутыл всмотрелся сквозь сумрак. — Похоже, не работают.

— Это зависит.

— От чего?

— От того, мертвы ли мы или нет.

Улыба засмеялась: — Корик разум потерял. Не удивляюсь. Такая мелкая вещица, и так темно было…

— Я же не о духах, — улыбнулся Корик. — У тебя разум девятилетней девочки.

Бутыл моргнул.

Что-то ударилось о скалу рядом с Кориком. Солдат вздрогнул: — Что, во имя Худа…

— Это был нож, — сказал Бутыл, ощутивший, как тот пролетел рядом. — Забавно. Она сохранила один — для тебя.

— Не один. Корик, я целилась не в ногу.

— Я сказал, что мы уязвимы, — заметил Бутыл.

— Я… ладно.

"Ты хотела сказать: я все-таки жива. Но мудро промолчала".

Геслер присел около капитана. — Мы лишились волос, но в остальном быстро выздоравливаем. Капитан, не знаю, почему вы так поверили в Синн, что сбежали из армии. Но благодарен.

— Вы были моими, — сказала она. — Потом вы ушли далеко вперед. Я сделала все, что смогла, чтобы найти вас, но дым, пламя… слишком трудно. — Она отвернулась. — Я не хотела бросать вас.

— Скольких потеряли легионы? — спросил Геслер. Она пожала плечами: — Может быть, две тысячи. Солдаты все умирали. Я, кулаки Баральта и Кенеб с восемьюстами солдатами попали в западню за стенами. Если бы не Синн, отбросившая пламя… Не спрашивай, как. Говорят, она вроде Верховной Колдуньи. В ту ночь она не ошиблась; я подумала, что она не ошибается, когда решила вернуться в город.

Геслер кивнул и замолчал. Вскоре он встал. — Хотелось бы поспать… но похоже, не один я лишился сна. Почему бы…

— Звезды, сержант. Они блестят.

— Да, может, всего лишь это.

— Всего лишь? Думаю, вполне хватит и этого.

— Да. — Он посмотрел на укус на пальце правой руки. — И еще клятая крыса.

— Похоже, все вы идиоты. Заразились чумой.

Он вздрогнул — и улыбнулся: — Пусть только попробует.

Бальзам стер остатки глины с лица, оскалился на капрала: — Мертвяк! Думаешь, я не слышал, как ты там молился и стонал? Теперь меня геройским видом не обманешь!

Тот прикрыл глаза и ответил: — Сержант, ты все упорствуешь. Но я знаю. Мы все знаем.

— О чем?

— Зря ты нас забалтываешь.

— О чем это ты?

— Ты рад, что выжил. Ты рад, что взвод шел сразу за тобой, и сзади был один Смычок да вроде бы Хеллиан. Мы же были зачарованы. На славу защищены. А ты все не веришь. Будь иначе, где бы мы сейчас были?

Бальзам сплюнул в пыль. — Уши болят от твоего хныканья. Еще сувениров здесь наберите. Узнать бы, кто меня так зачаровал, что я от вас не отвяжусь никак! Насчет Скрипача согласен. Он же Сжигатель, а Сжигатели даже богов в бегство обращают. Но ты… ты никто, и ничем не будешь. Удивляюсь я, кому таких ничтожеств понадо…

"Урб. Он не лучше пропавшего жреца. Отставного жреца — как там его имя? Как он выглядел? Не как Урб, в этом я уверена. Но он был таким же подлым, продажным и предательским, как там его имя.

Больше не быть ему капралом, уж это точно. Я хочу его убить… о боги, как болит голова. И челюсть. Зубы шатаются.

Капитан сказала, нужны еще сержанты. Ну, пусть забирает его. Какой бы взвод он не взял — заранее выражаю сочувствие. Точно. Сказали, там были пауки, так и кишели, и если бы я не впала в беспамятство, то сошла бы с ума. Если я не сошла с ума, то почему чувствую, как волосатые мерзкие лапы шарят по коже? Они повсюду. Везде. И он их не стряхивал.

Может, у капитана припрятана бутылочка? Может, позвать ее и поговорить здраво и спокойно, сладким голоском. Может, тогда они меня развяжут. Я Урба не убью. Обещаю. Можешь его забирать, капитан. Вот что я скажу. И она посомневается — я бы сомневалась — но потом кивнет — идиотка! — и разрежет веревки. Вручит мне бутылочку. Я ее мигом высосу. Все увидят и скажут: ладно, она в порядке. Вернулась в разум.