И тогда-то я доберусь до его горла. Зубами загрызу… нет, зубы шатаются, не годятся. Найду ножик, вот чего я сделаю. Или меч. Поменяю бутылку на меч. Я уже меняла меч на бутылку? Вроде да. Полбутылки. Другую половину выпью. Полбутылки и полмеча. Ножик. Я воткну его в горло, проверну, а потом выменяю на другие полбутылки. У меня и нож будет, и две полбутылки.

Но сначала пусть меня развяжет. Это честно…

Я в порядке, все видят. Смирная, задумчивая…"

— Сержант?

— Что такое, Урб?

— Думаю, вы все еще желаете меня убить.

— Почему ты так говоришь?

— Догадался по тому, как вы скрипите зубами.

"Не я, уж будь уверен.

Ох, вот почему зубы болят. Я их расшатываю. Боги, я мечтаю, а зубы расшатываются. Урод меня ткнул в лицо. Чем он лучше того ублюдка, как его имя…"

Острячка заворочалась в песке, еще сильнее углубив вмятину от своего тяжелого тела. — Хотелось бы.

Поденка поджала губы и поправила нос, уже в который раз сломанный. Движения вызывали тихий хруст, который ей почему-то нравился. — Тебе хотелось бы чего?

— Хотелось бы знать.

— Что знать?

— Ну, послушай Бутыла. И Геслера, и Мертвяка. Они умные. Они думают о многом и все такое знают. И я хотела бы.

— Ну ну, все большие мозги напрасно работают.

— Ты о чем?

Поденка фыркнула: — Ты и я, Острячка — мы тяжелая пехота? Мы стоим и упираемся, вот ради чего нас наняли. А зачем упираемся — нам знать не надо.

— Но Бутыл…

— Пустое, Острячка. Ради Трича, они все солдаты. Солдаты. Зачем солдату мозги? Солдату мозги не нужны, в том и беда. Они служат, а мозги варят, и в один день вдруг они решат не воевать и все такое.

— Почему они решат не воевать из-за мозгов?

— Все просто, Острячка. Поверь мне. Если солдаты все время думают, зачем воевать, они не успевают воевать.

— А вот почему я устала, а заснуть не могу?

— Это тоже просто.

— Ну?

— Ну, вот вверху звезды. А мы ждем солнца. Мы хотим увидеть солнце, потому как думали, что больше его не увидим.

— Да. — Последовало долгое молчание. — Хотелось бы.

— А теперь чего?

— Чтобы быть такой умной, как ты. Ты такая умная, что не думаешь, и они умные, а думают, вот я и подумала — зачем ты время тратишь в солдатах?

— Я не умная, Острячка. Поверь. Хочешь знать, как я узнала?

— И как?

— Вот так… там, внизу — я и ты и Курнос и Лизунец и Уру Хела, тяжелая пехота. Мы не испугались, ни один из нас. Вот почему.

— Там было не страшно. Просто темно, и бесконечно, но мы ждали, когда Бутыл выведет. Иногда ждать уставали, эт точно.

— Ну, а пламя тебя напугало?

— Ну, ожоги — это больно.

— Точно.

— Мне не нравится, когда больно.

— И мне.

— А что мы теперь делать станем?

— Четырнадцатая? Не знаю. Может, мир спасать?

— Да. Может. Мне хотелось бы.

— И мне.

— Эй, это солнце всходит?

— Ну, восток побелел, так что думаю — оно.

— Отлично. Я ждала. Вроде.

Каракатица обнаружил сержантов — Фома Тисси, Корда и Геслера — собравшимися около холма, закрывающего западную дорогу. Похоже, восход солнца их не занимал. — Вы какие-то серьезные, — сказал сапер.

— Предстоит поход, — ответил Геслер. — Вот и все.

— У Адъюнкта не было выбора. Случилась огненная буря — она не могла знать, что мы выжили — что мы пробираемся под землей.

Геслер оглянулся на других и кивнул: — Верно, Карак. Мы понимаем. Мы не замышляем убийство или еще чего.

Каракатица встал лицом к лагерю. — А вот многие солдаты думают иначе.

— Точно, — отозвался Корд. — Но к вечеру мы их приструним.

— Хорошо. Но я, — он неуверенно поглядел на сержантов и повернулся к ним спиной, — я тут думал… Кто нам поверит, во имя Худа? Скорее решат, что мы тоже сговорились с Королевой Снов. Ведь с нами офицер Леомена. Во главе с капитаном — дезертиром и беглой девчонкой — нас явно объявят предателями или что.

— Мы не торговались с Королевой Снов, — сказал Корд.

— А ты уверен?

На него уставились три пары глаз.

Каракатица пожал плечами: — Бутыл — странный парень. Может, он с кем-то заключил союз. Может, с Королевой, может, с другим богом.

— Ну, он бы нам сказал, а? — произнес Геслер.

— Трудно судить. Скользкий он ублюдок. Я вздрагивал каждый раз, как крыса нас кусала. Как будто она знает, в чем дело. В отличие от нас.

— Просто дикая крыса, — сказал Фом Тисси. — К людям не привыкла, вот и покусала.

Геслер заявил: — Слушай, Карак, ты будто ищешь новые поводы беспокоиться. Зачем это? Перед нами долгая прогулка, нет ни оружия, ни доспехов, даже белья считай что нет — солнце всех зажарит.

— Нужно найти селение, — отозвался Корд. — И молить Худа, чтобы чума не нашла его до нас.

— А тут ты привалил, — подмигнул Каракатице Геслер, — и принес новый повод для тревог.

Паран начинал подозревать, что его мерин предвидит будущее: на всем пути вниз он дергался, плясал и упирался, раздувая ноздри. Пресноводное море волновалось, мутные валы набегали на выцветшие под солнцем камни. Мертвые кусты полоскали в воде скелеты ветвей, над грязными отмелями клубились тучи насекомых.

— Это не древнее море, — заметила, подойдя к воде, Ганат.

— Нет, — признал Паран. — Полгода назад Рараку была пустыней. Уже тысячи лет. А потом случилось… возрождение.

— Не надолго. Все проходит.

Он покосился на Джагуту. Она смотрела на охряные волны совершенно неподвижно; но через дюжину ударов сердца пошагала в воду. Паран спешился, повел за собой лошадей, едва избежав укуса от несшей его капризной твари. Распаковал тюки, начал складывать костер. Вокруг было много сушняка, даже целые деревья, так что вскоре запылал огонь.

Закончив купание, Ганат встала неподалеку от огня. Вода стекала ручьями с гладкой цветной кожи. — Пробудились духи глубоких родников, — сказала она. — Кажется, место стало молодым. Молодым, грубым. Я не понимаю.

Паран кивнул: — Молодым, ранимым.

— Да. Зачем мы здесь?

— Ганат, думаю, тебе будет безопаснее уйти.

— Когда ты начнешь ритуал?

— Уже начал.

Она огляделась. — Странный ты бог. Скачешь на одре, который мечтает тебя убить. Готовишь на огне, сам дрова собираешь. Скажи, в новом мире все боги такие?

— Я не бог. Вместо старых Плиток Оплотов — не уверен, что именно так они назывались — но вместо них существует Колода Драконов, фатид Высоких Домов. Я Владыка этой Колоды…

— Владыка, каким был Странник?

— Кто?

— Владыка Оплотов в мои времена.

— Думаю, что да.

— Он был властителем, Ганоэс Паран. Ему поклонялись как богу анклавы Имассов, Баргастов и Треллей. Они лили ему в рот кровь. Он никогда не знал жажды. И покоя. Интересно, как же он пал?

— Думаю, эти детали я не хотел бы знать, — сказал потрясенный словами Джагуты капитан. — Мне никто не поклоняется.

— Будут. Ты возвысился недавно. Даже в вашем мире, уверена я, нет отбоя от поклонников, от жадно желающих верить. Они охотятся на иных, загоняют их. Они будут резать их и наполнять кубки невинной кровью — во имя твое, Ганоэс Паран, взыскуя твоего вмешательства, твоего одобрения всему, что они вообразили праведным. Странник желал избавиться от них — как пожелаешь и ты — и потому стал богом перемен. Он шел путем нейтралитета, с удовольствием срывая по дороге цветы непостоянства. Врагом Странника была скука, застой. Вот почему Форкрул Ассейлы старались его уничтожить. Как и его смертных поклонников. — Она помедлила. — Может, им это удалось. Ассейлы никогда не сворачивают с избранного курса.

Паран не ответил. В ее словах звучали истины, он чувствовал их тяжесть, чувствовал волнение своего духа. Бремя, рожденное потерей невинности. Наивности. Невинные жаждут потерять невинность, а потерявшие завидуют и скорбят об утрате. Им не понять друг друга. Паран чувствовал, что завершил свое внутреннее странствие, и обнаруженное в результате место не нравилось ему. Неужели невинность вечно сопряжена с невежеством, и обретение знания означает потерю другой ценности?