Я и мои помощники провели короткие беседы с членами семей, которые уже приняли решение заключить соглашение с адвокатским бюро, подписали договоры и выдали образцы доверенностей.

Мне и раньше приходилось общаться с матерями, дети которых погибли в армии. В начале 1990-х я помогал Комитету солдатских матерей, защищал майора Николая Московченко, который залепил звонкую пощечину тогдашнему коменданту города Москвы генерал-лейтенанту Николаю Смирнову в ответ на оскорбление матерей солдат, погибших в армии и пришедших к зданию Министерства обороны на Арбате.

Чувство физической боли в сердце, полная опустошенность после встречи с родственниками погибших как бы вернули меня в начало 1990-х. Я не пошел, как обычно, бродить по родному Питеру, не зашел ни в один книжный магазин, отменил встречи с одноклассниками. Просто лег дома у дочери, тупо уставившись в телевизор, и уснул.

Эта боль появляется каждый раз, когда я встречаюсь с родными погибших. Не отпускала она меня и в течение всего времени работы над первым изданием этой книги, не оставляет она меня и сейчас, через 13 лет.

Военные моряки оценили мою работу по делу о гибели «К-141» и экипажа.

Уже много лет моим жизненным принципом являются слова, которые произнес работник уголовного розыска Венька Малышев из повести Павла Нилина «Жестокость». В одноименном фильме их озвучил мой умерший друг Георгий Александрович Юматов: «Мы отвечаем за все, что было при нас».

От себя добавлю: «И что будет после нас».

Кто-то скажет — пафос. Но, возможно, масштаб трагедии и людского горя требуют хотя бы немного пафоса?

Лодка утонула. Она, железная, утонула с экипажем. Но непотопляемы адмиралы и их защитники. Они и герои-подводники — из разных материалов.

Feci, quod potui, faciant meliora potentes[148].

К главе VII. Переворот.

Статью я прочитал (Клесов/Куць). С тем, что «профессионалы» у нас еще те, я столкнулся в последней автономке в 1990 году. Уже тогда было ясно, что мы в полном обмороке. С тех пор вряд ли обстановка изменилась в лучшую сторону. Согласен: люди устали после автономки. Они были в море больше 78 суток. Пришли и по-спешному ушли на эти долбанные учения.

О столкновении с пл НАТО. Не очень верится. «Курск» огромен, и чтобы так «отшатнуться», как пишет автор статьи, надо столкнуться с «Петром Великим». И потом, скорость у него была 5–6 узлов, под выдвижными шел при полном радиообмене. Кроме того, в районе было столько всего, что иностранная лодка, во-первых, не рискнула бы сунуться (наши запросто кидаются боевыми глубинными бомбами с недолетом, а это штука неприятная), во-вторых, ее услышали бы акустики не только с «Курска» и с «дизеля».

О причинах взрывов говорить можно до утра, одно бесспорно — они погрузили неисправную торпеду для этой стрельбы. Кроме того, она перекисная.

Согласен, торпедисты на «Курске» именно этой торпедой чуть ли не в первый раз в жизни должны были стрелять. Я не знаю, какой Попов командующий (не берусь судить), но то, что торпедисты были «сырые», — это на его совести и на совести его офицеров.

О спасении. Спасательная операция проведена так, что о ее руководителях ничего приличного сказать нельзя. Это позор. Причем вселенский. Особенно удручает то, что они начинают всем «баки заколачивать» насчет того, что люди жили 6 часов. Это же просто бессовестно. По моим расчетам, они должны были жить минимум 3, максимум — 7-10 суток.

Самое странное, что в ходе этой позорной «спасательной операции» на лодку через систему «Эпрон» даже не пытались подать воздух, чтоб провентилировать кормовые отсеки и тем спасти людей, хотя бы от отравления угарным газом. Через ту же систему «Эпрон» на затонувшую лодку можно подать электричество, через нее можно продуть ЦГБ. Черт те что можно через нее делать, а они пытались пристыковать эту плавающую спасательную ерунду на дохлых аккумуляторах несколько суток. Даже если бы и пристыковали. Даже если бы и взяли несколько человек, то остальные, дожидающиеся своей очереди, могли бы хоть дышать нормально и свет бы у них был — ничего не сделано. Об «Эпроне» ни слова. А нас учили, что это азбука спасения.

О вскрытии люка. Вот идиотия! Вскрывают люк, и из него вырывается воздух. «Видите, — говорят, — весь воздух вышел!» А что он должен был делать? Водолазы через люк затапливают отсек, а потом говорят, что он «полностью затоплен». Глупость. Корма вся была сухая. Там люди в РБ были. А в носовых отсеках даже СГП некоторые одели. А здесь — все в РБ, не собирались они выходить в спешке. Никуда они не спешили. Такое впечатление, что их в корме уморили, словно от свидетелей избавлялись.

А сколько разговоров о том, что «стучали — не стучали», «технологические стуки». Нормальный акустик чувствует, когда стучат люди, а когда это «технологический стук». Ненормальным начальникам все будет «технологический стук». Вообще-то спускается водолаз и слышит у корпуса не только стуки, но и крики в отсеке. Нет у вас водолазов, спустите ГАС — она услышит.

Первая заповедь: установи связь с людьми в отсеке. А им эта заповедь по х… Они колокол ставили, и им (20 тонн) всю комингс-площадку изуродовали, а потом тыкали друг другу в эту полосу и говорили о столкновении. Из-за этого и состыковаться не могли. Но состыковаться можно было. Нужно было заделать эти царапины хоть пластилином. В наше время сказали бы «нет пластилина — из говна сделайте». Для этого опять-таки нужны водолазы. Водолазы там были, только они документацию собирали. Так, во всяком случае, говорили в телевизоре «руководители». Сам я ни одного водолаза не видел, не показывали.

А в эти дни в Козловском переулке в Москве была демонстрация из водолазов — все хотели ехать. Вышел Дыгало и сказал (о): «Все есть. Не нуждаемся». У них все есть!

Выяснять отношения с государством, уморившим своих людей, бесполезно. Про «Курск» можно говорить бесконечно. Виновата система, а она себя виновной никогда не признает. Как мы себя уничтожим, так нас ни один враг не уничтожит.