«С. 127. В постановлении написано: „Вместе с тем предварительным следствием достоверно установлено, что даже при более раннем обнаружении местонахождения „Курска“ на грунте спасти экипаж не представилось бы возможным ввиду скоротечности его гибели“».

Дополнить словами:

«(…) 5. Следствием не доказано, что личный состав АПЛ „Курск“ жил не более 8 часов. Напротив, материалами дела подтверждается, что сигналы из района аварии АПЛ „Курск“, в том числе аварийные сигналы, поступали вплоть до 11:00 14 августа 2000 года и фиксировались в Вахтенном журнале и на кассеты».

Этим дополнением следователь Артур Егиев забил спелый астраханский арбуз в судебно-медицинскую задницу «эксперта» Виктора Колкутина.

30 декабря 2002 года в 14 часов я положил на стол теперь уже бывшего главного военного прокурора генерал-лейтенанта Александра Николаевича Савенкова (впоследствии — генерал-полковника; вместе с Устиновым он покинул Генеральную прокуратуру и стал заместителем министра юстиции, сейчас заседает в Совете Федерации) 44-страничное ходатайство (Приложение № 22) об отмене постановления о прекращении уголовного дела и возобновлении предварительного расследования. В ходатайстве опровергались последнее заключение главного судебно-медицинского эксперта Министерства обороны Виктора Колкутина и та часть акустико-фонографической экспертизы, которую проводил штурман Сергей Козлов.

За время работы на адвокатском поприще я оспорил сотни различных экспертиз. Помню, как в Магаданском городском суде я защищал Щербину, обвиняемого в убийстве соседа по общежитию. Щербина признал вину и подробно изложил следователям все обстоятельства нанесения побоев, которые и привели к смерти. Ознакомившись с заключением судебно-медицинского эксперта, я понял, что получить такие повреждения способом, который описывал мой подзащитный, жертва не могла. В суде, вопреки признанию Щербины, я утверждал, что он невиновен, а преступление совершил другой человек. Этот другой — указать на него пальцем я по правилам адвокатской этики не мог — сидел рядом со Щербиной по поводу кражи, которую совершил при убийстве. Суд, естественно, встал на позицию государственного обвинителя, и, с учетом чистосердечного признания, мой подзащитный получил 12 лет тюрьмы. Каково же было изумление судьи Петра Чуликова, который за 8 лет не имел ни одной отмены приговора, когда областной суд вернул дело на новое рассмотрение, согласившись с моими доводами.

Впоследствии меня поддержал Евгений Танцура, заведовавший в то время Магаданским областным бюро судебно-медицинской экспертизы. Четыре года шла борьба с прокуратурой, следствием, экспертом, подзащитным, пока наконец суд не вынес оправдательный приговор. Но случаев, когда эксперт болезненно реагирует на позицию адвоката, в моей практике не было.

22 января 2003 года информационные агентства распространили сообщение о пресс-конференции Виктора Колкутина и Сергея Козлова. На ней Колкутин обвинил меня в попытке «поднять свой рейтинг в глазах общественности». Он уверял, что адвокат «не располагает достоверными фактами и ссылается на некомпетентных специалистов». Главный судмедэксперт Минобороны назвал мои высказывания «оскорбительными для науки и персонально для экспертов».

Вот что писала пресса о той пресс-конференции:

«Выступая сегодня на пресс-конференции в Москве, Виктор Колкутин назвал необоснованными заявления адвоката Бориса Кузнецова, который ранее поставил под сомнение результаты проведенной экспертизы. В частности адвокат, представляющий интересы 30 семей погибших подводников, утверждает, что моряки в 9-м отсеке были живы после катастрофы еще более двух суток, а следовательно, их можно было спасти. Подобные утверждения — это „попытка бросить тень как на репутацию ведущих специалистов, так и на работу всей комиссии“, заявил сегодня военный эксперт. По мнению Виктора Колкутина, тем самым адвокат пытается поднять свой рейтинг в глазах общественности».[63]

К обвинению в желании «поднять свой рейтинг на крови» я отнесся спокойно. Друзья, знакомые, члены семей экипажа «Курска», военные моряки из Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников звонили, интересовались, не сильно ли я огорчен. Успокаивали как могли. Резко увеличилось число родственников, которые были готовы подписать договор с адвокатским бюро, и направляли доверенности на представительство. Позже я подал исковое заявление в суд о защите чести и достоинства. Результаты и детали рассмотрения этого дела описаны в главе 19 этой книги.

Та пресс-конференция не стала разовой акцией. Была развернута целая кампания, призванная заставить меня замолчать. Свой брифинг провел начальник Организационного управления Главной военной прокуратуры генерал-майор юстиции Александр Никитин. «Общество должно знать объективную истину по этому делу, а не мнение пусть и уважаемого адвоката», — сказал он.

Общество правильно оценило эти заявления. В одной из газет вышла статья с заголовком: «Прокуратура хочет заткнуть рот адвокату».

30 января 2003 года ударила тяжелая артиллерия в лице ведущего и автора программы «Человек и закон» Алексея Пиманова. В передаче участвовал первый заместитель главного военного прокурора Анатолий Пономаренко. Стенограмма передачи приведена в приложении № 11.

Автор и ведущий программы «Человек и закон» Алексей Пиманов.

Здесь я хочу прокомментировать несколько фрагментов этой передачи.

Пиманов: Здравствуйте! Честно скажу, был уверен, что очередной адвокатский иск[64] с просьбой пересмотреть результаты следствия о гибели атомохода «Курск» не стоит того, чтобы вновь на пальцах объяснять, что же произошло в августе 2000 года в Баренцевом море. Летом, когда делали фильм «Гибель „Курска“», наша группа так эмоционально выплеснулась, постаравшись предельно четко и честно ответить на все вопросы, что сил продолжать этот разговор почти не осталось.

Но так как вокруг очередного иска продолжается информационная возня, а сам он выглядит очень странно с точки зрения людей, изучавших многотомные результаты следствия, мы решили всю сегодняшнюю программу посвятить теме погибшего атомохода. Назвали выпуск «Жизнь после „Курска“». Попросили ГВП и командование ВМФ разрешить съездить на Северный флот и постараться ответить на вопросы. Что происходит там сейчас? Почему было отправлено в отставку все руководство Северного флота? Возможно ли повторение трагедии? Почему не стали поднимать 1-й отсек? Каково моральное состояние людей, выходящих в море после «Курска»?

Впрочем, об этом чуть позже. А сейчас — повтор небольшого фрагмента фильма, вышедшего в эфир в годовщину гибели лодки, т. е. в августе. Дело в том, что одним из основных пунктов нового нашумевшего иска является утверждение, что люди в 9-м отсеке жили двое суток, а данные следствия о том, что моряки погибли максимум через восемь часов — неправда.

Я спросил у следователей ГВП, встречались ли они с адвокатом и пытались ли объяснить человеку на реальных фактах, как все было на самом деле? «Да», — говорят. «И что он?» — «Почти не возражал. Да и что он может возразить?!»

Мой комментарий:

Из этого фрагмента можно сделать вывод о том, что адвокат с мнением следователей согласился, но жалобу подал.

Действительно, следователи со мной встречались. Главный военный прокурор и даже Главком ВМФ России Владимир Куроедов изложили свое видение причин гибели корабля и экипажа, а когда я докопался до истинных причин, меня пытались купить, но не грубо и примитивно, например, деньгами, а предложением принять защиту интересов Военно-морского флота. А защищать там есть что, можете мне поверить: деньги огромные и, естественно, гонорары немалые. Я согласился, но с оговоркой: после завершения дела «Курска».