Значит, водолазы-глубоководники у нас есть и были. Почему же их не оказалось на «Курске» в первые часы его обнаружения? Этот вопрос следователи должны были адресовать руководству ВМФ России и Северного флота, но он так и не был задан.

Я обратил внимание на осведомленность руководителей Северного флота и ВМФ о характере и масштабах повреждений на «Курске» буквально в первые часы после обнаружения корабля на дне, хотя объективно получить их было неоткуда. Так, Владимир Устинов в своей книге пишет: «Из хроники событий 13 августа… 18 часов. Главком ВМФ России адмирал Владимир Куроедов говорит, что лодка серьезно повреждена, и расценивает шансы на успех спасательной операции как не очень высокие».

Откуда Главком ВМФ получил сведения о характере повреждений на лодке уже 13 августа?

Николай Черкашин в книге «Унесенные бездной. Гибель „Курска“: Хроника. Версии. Судьбы» рассказывает, что лодку снимали не со спускаемых аппаратов «Бестер» или «Мир», а с тех самых «„дроновских лодок“ со специальным оборудованием». Что же это за «дроновские лодки»? А «Дронов» — это фамилия или место дислокации? В справочнике географических обозначений я такого названия не нашел. Значит, фамилия. А вот что сообщает Николай Мормуль в книге «Запас плавучести»:

«Мы беседуем с человеком, который просил не называть его фамилии, потому что его, по мнению российских чиновников, не существует и никогда не существовало в природе. Это старший морской офицер, который в течение десяти лет возглавлял засекреченное специальное подразделение водолазов-спасателей аварийно-спасательной службы Северного флота для оказания помощи подводным лодкам, попавшим в беду, в составе команды погружался на глубину 120–150 метров и выводил личный состав из подводных лодок, лежащих на грунте. Причем проводил эти операции и в Баренцевом море, и даже в том самом квадрате, где произошла трагическая гибель „Курска“… В течение года с момента гибели „Курска“ я искал этого человека, зная, что только он сможет сказать мне, был ли у моряков „Курска“ хоть один шанс выжить. Но только три дня назад он позвонил в редакцию. Интервью не получилось, был некий монолог. Монолог человека, который мог бы спасти многих ребят с „Курска“. Но не спас. Не по своей вине».

Я не верю, что это специальное подразделение существует как спасательное, иначе зачем его секретить. Я не верю, что если это подразделение и существует, то подчинено оно Северному флоту. В Интернете на сайте Леонида Харитонова есть сообщение: «Кроме того, в ночь с 12 на 13 августа и утром 13 августа носовая часть „Курска“ была обследована подводной лодкой Главного разведывательного управления».

Вероятнее всего, речь идет о каком-нибудь специальном подразделении ГРУ, которое ни руководство Северного флота, ни Главком ВМФ самостоятельно задействовать не могли, иначе бы задействовали. Вероятно, они могли спасти моряков, выживших после аварии. Но почему их не использовали в первые дни спасательной операции, остается вопросом, выходящим за рамки уголовного дела и моего адвокатского расследования. Я полагаю, что всему виной синдром секретности, который существует в Вооруженных силах как разновидность психического заболевания. Причем секретность эта распространяется не только на «противника» и на граждан, но и на самих моряков. Убежден, что любой североморский мальчишка не только покажет на карте, где расположено «дроновское хозяйство», но и подробно расскажет, чем оно занимается.

Владимир Николаевич Дронов.

В 2003 году в составе делегации Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников я был на Международном конгрессе моряков-подводников в Великобритании. В делегацию входил также контр-адмирал, герой России Владимир Николаевич Дронов, который на сайте «Герои страны» значится как офицер-испытатель специальной войсковой части Министерства обороны Российской Федерации. Мы с ним общались, но вопросов, связанных с его бывшей службой, я не задавал (с 2000 года Дронов был в запасе).

В опубликованной в Интернете биографии контр-адмирала значится, что он окончил минно-торпедный факультет Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского Комсомола, служил командиром минно-торпедных частей подводных лодок (БЧ-3), а затем занялся прикладной гидронавтикой.

Нетрудно сделать вывод о том, что Владимир Николаевич возглавлял военно-морское подразделение Главного разведывательного управления, которое выполняет разведывательно-диверсионные задачи и задачи, связанные с уничтожением средств обнаружения российских подводных лодок в случае войны. Это подтверждается также функциями подводных аппаратов, состоящих на вооружении подразделений Министерства обороны, часть которых не имеет спасательных функций.

Вероятнее всего, исследовавшие «Курск» подводные аппараты либо не могли обеспечить спасение экипажа, либо было решено не использовать их, чтобы не допустить рассекречивания или самого подводного аппарата, или этой специальной войсковой части и ее задач. Тайна обследования «Курска» 13 августа 2000 года до сих пор не раскрыта.

Фотография АС-15 была опубликована в газете «Версия»[26].

АС-15 в районе спасательной операции на «Курске». Секретная подлодка случайно попала в объектив телекамеры.

Вовсе не убежден, что эта мини-лодка заснята на месте гибели «Курска», впрочем, утечек информации об обследовании корпуса затонувшего корабля мини-лодкой достаточно.

В книгах Владимира Шигина «АПРК „Курск“. Послесловие к трагедии» и «АПРК „Курск“. 10 лет спустя» неоднократно говорится о работе АС-15 на месте гибели подлодки, но источники этих сведений автором не указываются.

«Глубина аварийного залегания „Курска“ была совсем невелика — современная техника давно прошла 100-метровые рубежи. Еще в 1915 году водолаз, использовавший обычный резиновый скафандр с медным шлемом, опустился на глубину 65 метров. В том же году Джон Стилсон установил мировой рекорд — 83,4 метра, а через несколько дней Фрэнк Крили погрузился на 90 метров.

После Второй мировой войны в водолазном деле начали широко применяться гелиево-дыхательные смеси и глубина погружения водолазов значительно возросла. В 1961 году швейцарец Ганс Келлер погрузился на 300 метров. В 1971 году в Институте подводной медицины Пенсильванского университета четыре водолаза опустились на глубину 360 метров. Там же была проведена серия испытаний на 490-метровой глубине. В 1976 году фирма СОМЕХ провела экспериментальное погружение на 610 метров и на этой глубине водолазы пробыли 60 часов.

Клод Риффо в книге „Будущее — океан“ писал: „В октябре 1977 года СОМЕХ и CNECO провели совместный глубоководный эксперимент „Янус IV“, во время которого водолазы совершали полезную работу (устанавливали головку подводной буровой скважины) в море вблизи Марселя на глубине 457 м. Кроме того, были совершены кратковременные спуски с выходом под воду на глубину 501 м“.

Рекорд погружения ныряльщика без дыхательных аппаратов, по сообщениям прессы, составил 171 метр с нахождением на этой глубине в течение трех минут.

Не стоит думать, что все достижения в покорении глубин принадлежат исключительно другим странам. В Советском Союзе проводились точно такие же эксперименты, однако, к сожалению, из-за пресловутого режима секретности имена наших героев неизвестны широкой общественности. А переводная книга о зарубежных достижениях всегда под рукой».

Эта цитата — из статьи «Почему не использовали русских водолазов» инженера-кораблестроителя Олега Тесленко (не путать с начальником УПАСР Северного флота Александром Тесленко). Олег Германович Тесленко несколько лет проработал в Центральном конструкторском бюро «Лазурит», занимался проектированием специальных подводных аппаратов. Он писал мне, что в 1988 году лично участвовал в проектировании и постройке водолазного комплекса проекта 10472, предназначенного для обслуживания морских газонефтяных скважин и выхода водолазов на глубину 300 метров.