Несмотря на объявление в международный розыск, я посетил Францию, Испанию, Италию, Израиль, но ни на одной границе ни разу не был остановлен. Российское бюро Интерпола отказалось принимать документы о моем объявлении в розыск, сославшись на статью 3 Устава Интерпола, которая гласит, что розыск по политическим делам эта международная полицейская организация не осуществляет.

Наконец, с четвертой попытки, 8 июля 2013 года по ходатайству пятого или шестого следователя Главного следственного управления Следственного комитета России по городу Москве Пресненский районный суд (судья Долгополов В. Д,) вынес постановление об избрании мне меры пресечения в виде содержание под стражей (заочно).

Мои телефонные переговоры с абонентами в России до сих пор прослушиваются, специалисты обнаружили несанкционированные вторжения в мой компьютер.

Летом 2009 года на дачном участке под Санкт-Петербургом сгорела баня, и осматривавшие место происшествия сотрудники пожарной инспекции нашли признаки поджога. Ни до, ни после этого происшествия таких случаев в дачном кооперативе не было. Баня находилась на территории дачного участка, где жили моя дочь и ее семья, и за неделю до пожара баня была заполнена 3000 томов моего архива, который я собирал с 1962 года.

В возбуждении уголовного дела было отказано, виновные в поджоге лица установлены не были. В пожаре сгорели 15 томов материалов по делу подводной лодки «Курск». В том, что заказчиком и организатором этого являлось ФСБ, у меня сомнений нет.

Из адвоката, занимающегося профессиональной защитой, путинский режим превратил меня в политика с радикальными взглядами.

Один из моих приятелей — известный доктор, которого уважают и к чьему мнению прислушиваются в Кремле, изо всех сил старался помочь мне вернуться в Россию и по поручению одного из стоящих у кормила власти и хорошо понимавшего глупость и бесперспективность обвинения спросил у меня:

— На каких условиях ты можешь вернуться в Россию? Откажешься ли ты от политического убежища?

Я ответил:

— Это возможно в том случае, если будет пересмотрен ряд дел и отменены судебные и процессуальные решения по ним. — И перечислил эти дела. — Я вернусь тогда, когда власти в России будут соблюдать законы, а суды будут свободны от давления власти и спецслужб.

И первым я назвал дело о гибели АПРК «Курск».

Об этом же я написал в открытом письме президенту России Дмитрию Медведеву. На результат я особо не рассчитывал и сделал это лишь для того, чтобы потом не смог себя упрекнуть в том, что не дал шанса руководителю государства.

Сразу должен оговориться: я не хочу видеть ни бывшего командующего флотом, ни других высокопоставленных и ответственных начальников и командиров ни в лагере, ни даже на скамье подсудимых. Просто мне и тем семьям членов погибшего экипажа, которые поверили в меня в 2002 году, нужна вся правда, а не взвешенные и дозированные продажными прокурорами, судьями и экспертами ее куски.

Открытый судебный процесс с участием руководителей учений, независимых экспертов и потерпевших мог бы поставить в этом деле точку. Но то, что происходило на заседаниях военных судов, однозначно характеризует российскую судебную систему как встроенную в вертикаль исполнительной власти. Главная военная прокуратура и лично Александр Савенков оказывали не просто давление на военные суды — я убежден, что тексты ряда судебных решений готовились в переулке Хользунова[7]. Да и вообще нужен ли независимый суд в условиях тоталитарного режима, при отсутствии выборов, оппозиции, свободы слова и других основных институтов демократии? Со справедливым разрешением дела «Курска», как и с историей разворовывания российского Военно-морского флота, фактического его уничтожения, как и с судебными процессами над видными российскими адмиралами, которые этому разворовыванию препятствовали, придется ждать до смены режима, которая неминуема.

Русская служба Би-би-си опубликовала материал «Эхо „Курска“: 10 лет спустя». Корреспондент Артем Кречетников изложил позицию отца легендарного Дмитрия Колесникова, чьи слова «Не надо отчаиваться» стали символом мужества подводников нашего времени.

«В 2005 году Роман Колесников и еще несколько родственников погибших, недовольных прекращением расследования в России, обратились в Страсбургский суд по правам человека, однако и там их надежды не оправдались. Колесников возмущен тем, что вопрос о принятии дела к рассмотрению решался почти пять лет.

За это время оказывавший юридическую поддержку истцам адвокат Борис Кузнецов получил политическое убежище в США, контракт с ним истек, да и вообще страсти улеглись, желание судиться перегорело, и в результате иск был отозван.

За последние годы взгляды Романа Колесникова претерпели существенную метаморфозу. В интервью Русской службе Би-би-си он сказал, что Владимир Путин, по его мнению, в 2000 году не должен был отвечать за недофинансирование ВМФ и упадок ремонтной и спасательной базы в предыдущую эпоху. „Разборки в суде только принесут вред государству. Надо заниматься совсем другими делами — восстановлением флота“, — заявил он».

Роман Колесников.

Я не осуждаю Романа Колесникова, но и не разделяю его позицию. Некоторые из «моих» родственников упрекают меня в том, что среди подписантов оказался только один Роман Колесников.

Они правы, это моя ошибка. Меня гипнотизировала героическая личность Дмитрия Колесникова и жесткая позиция его родителей. Сожалею, что преувеличил роль наследственности. Я убежден, что свое решение об отзыве жалобы из Европейского суда по правам человека Роман Колесников принял под давлением, не поставив в известность ни других родственников, которые настаивали на доведении дела до конца, ни меня.

И дело вовсе не в причинении вреда государству, о чем говорит Роман Колесников. Речь идет о конкретных людях, для которых собственная карьера дороже человеческих жизней, а понятия «честь» и «совесть» существуют в абстрактном виде и с должностью не пересекаются. Это их преступная халатность и показуха привели к трагедии.

Меня привела в бешенство даже не гнусная полуулыбочка нашего президента на одном из американских телеканалов, а тот факт, что, гоняя по примыкающей к президентской резиденции акватории Черного моря, он знал и о гибели большей части экипажа, и о том, что из кормовых отсеков «Курска» звучали сигналы SOS. Когда встал вопрос об ответственности виновных адмиралов и офицеров, именно Путин через своих подручных опричников Устинова, Савенкова, Куроедова, Попова и Моцака заставил следователей и экспертов лгать и фальсифицировать доказательства. Согласиться с такими результатами расследования я не могу. К счастью, еще не вечер: дело по иску Колкутина к «Новой газете» лежит в Страсбурге, и Европейский суд еще скажет свое слово.

За эти годы я много потерял, и меня нередко спрашивают: «Зачем тебе это надо?! Ты был успешным, небедным, уважаемым… Зачем?..»

Для меня самого было бы странно, если бы я поступил иначе. Я бы удивился.

Во втором издании книги я описываю события, которые произошли после выхода первого издания, опровергаю некоторые версии гибели «Курска», появившиеся или получившие развитие после 2005 года, и пересматриваю роль некоторых лиц, определивших судьбу уголовного дела по факту гибели корабля и экипажа. В первую очередь речь идет об оценке действий и решений Владимира Путина.

Однажды в Интернете я наткнулся на опрос фонда «Общественное мнение», проведенный в годовщину гибели экипажа «К-141». Приведу некоторые цифры из него.

81 % опрошенных хочет знать истинные причины гибели корабля и экипажа, притом что 68 % считают, что истинные причины трагедии так и не узнают. На вопрос о причинах гибели корабля и экипажа 32 % респондентов в России и 48 % в Москве считают, что причина кроется в действиях российских военных, а в версию о причастности к трагедии иностранных государств верят 27 % российских граждан и 26 % москвичей. Действиям российских властей оценку «плохо» и «очень плохо» поставили 60 % опрошенных, а 55 % так оценили действия военно-морского руководства. Норвежским спасателям оценки «хорошо» и «очень хорошо» поставили 76 % опрошенных. За необходимость принять иностранную помощь высказались 89 % респондентов, а 84 % признали, что обращение за помощью было запоздалым.