— И что светлейшим от меня надо? — с не очень хорошо скрытым недовольством спросил Т’Альдин.

С тех пор, как его авторитет значительно вырос, он сменил свой тон. Приемыш просто вынужден говорить со всеми, особенно со светлейшими, подчеркнуто вежливо и почтительно, а вот один из самых эффективных командиров и разведчиков уже может позволить себе всего лишь вежливость, при этом тонко намекая старейшинам, что хоть он их, конечно же, уважает — светлейшие тоже должны понимать, что говорят уже далеко не с самым бесправным членом своего народа.

— Светлейшие сказали — тебе необходимо собрать свой отряд так быстро, как это возможно. Максимум в течение двух дней.

— Во-первых, мой отряд крепко устал и отдыхает. Во-вторых, если уж совсем без нас никуда — то на сборы нам потребуется полчаса…

— Нет-нет. Речь о твоем самом первом отряде. О тех, с кем ты когда-то к нам пришел.

Т’Альдин мимоходом отметил, что гонец не сказал «о других из твоего народа». Что ж, ему уже года три как не напоминают, что он дроу. Т’Альдин Шасс’Кэрр, младший сын вымершего Дома, рожденный в вымершем ныне подземном городе, стал своим среди эльфов. Не так-то и сложно это было.

— А они-то нам зачем? Я не так давно виделся с Ар’Каем, и чуть давнее с Каэлис, но не думаю, что все мы будет рады снова оказаться в одной группе.

— Светлейшие говорят — вы единственные, кто может видеть тепло. Люди задумали план, как уничтожить и огромные грохочущие штуки, и весь лагерь гоблинов заодно. Но им нужны разведчики, способные ночью передавать сигналы жестами на большое расстояние.

— Заманчиво… Только я понятия не имею, где искать своих бывших кадетов. Ар’Кай в лагере на западе, Каэлис вошла в боевой отряд, и я не знаю, где она. Еще троих видел во время исхода. А вот остальные…

— За ними послали. Ты пойдешь на стоянку у Лунного озера, заберешь оттуда

Саами’Дан, потом отправишься в лагерь у Сонной лощины, там Ар’Кай. Потом — к окраинам леса, в лагерь гонцов, на это тебе хватит и полутора суток. Остальные прибудут сразу туда, затем вы пойдете в столицу людей к тому магу, который создает колдовское оружие. Времени в обрез, если план людей провалится — туго тогда уже нам будет, потому что они не устоят.

Т’Альдин кивнул и стал собираться в дорогу.

За день Данила умудрился исколесить чуть ли не весь город, буквально на бегу решая возникающие проблемы. Принял партию мушкетов, отправив несколько экземпляров на доработку, проверил работу патронного цеха, обсудил с заместителем

Кадиаса, занятого с минометами, переделку партии гоблинских фитильных аркебуз в капсюльные, а затем принялся за собственно капсюли. Чеканщики начали клепать колпачки, министр Латтус уже получил первую небольшую партию очищенной гремучей ртути.

Время ушло далеко за полдень. Данила вернулся во дворец, пообедал, как обычно, лишившись двух пирожных, и прилег отдохнуть. С каждым днем он устает все больше, просыпаться и вставать с каждым утром все труднее. Сдает на глазах, причем настолько быстро, что даже сам это замечает. Увы и ах, но своего самого прочного внутреннего стержня он лишился. Говорят, надежда умирает последней… Брехня.

У Данилы была очень сильная мотивация. Отомстить серым ублюдкам, это раз. За себя, за концлагерь, за усатого товарища, имени которого он так и не узнал, за ту изможденную, некрасивую девушку на раздаче еды, которая навсегда врезалась ему в память и которой уже почти наверняка нет в живых, за всех остальных. Не допустить, чтобы геноцид произошел с другими странами и землями, это два. И третье — победа была для Разумовского, неудачника по жизни, прямой дорогой к триумфу. К шансу наконец-то стать хозяином собственной судьбы. Деньги, достаток, возможность заниматься любимым делом, решить проблемы на личном фронте… Он надеялся вернуться и зажить по-человечески… Но не судьба. Надежда умерла, потому что теперь Данила знает: обратного пути нет. Успех, достаток, собственная оружейная фирма, скромный особняк этажа на три, машина из той категории, на которую девяносто девять и девять десятых земного населения могут только облизываться, стройная, упругая акробатка или гимнастка на пассажирском сидении в этой машине… Всего этого уже не будет. Он заперт, словно в банке, в средневековом мире, где нет ни машин, ни интернета, ни элементарных бытовых удобств вроде душа и кондиционера, где не играют горячо любимые Данилой рок и транс, где девушки упитанны, краснощеки и не слыхали о фитнесе… Где он чужой и останется чужим.

Стержень, который поддерживал его, сломался. Должно быть, в тот момент, когда человек нажимает на спусковой крючок приставленного к голове пистолета, он меняется.

Навсегда становится иным. Правда, рассказать об этом могут только те, у кого пистолет дал осечку. По сути, Данила совершил то же самое, когда послал Роктис к черту.

Сознательно сделал свой выбор и ступил за грань, распрощавшись с жизнью, смирившись с собственной смертью в течение нескольких дней.

И вот теперь смерть отступила… Но и жизнь не вернулась. Или, может быть, вернулась, но не полностью. Не до конца. Не вся. А полужизнь — не жизнь. Гори оно все синим пламенем.

Данила повернулся набок и закрыл глаза. Видимо, шагнув за грань, он не смог вернуться обратно. Потому что теперь работает на износ, буквально убивая себя, и ему уже все равно. Точнее, даже не все равно: хочется, чтобы это скорее закончилось. Как угодно, только пусть уже закончится, наконец, он слишком устал тянуть эту волынку.

Подремав несколько часов, Данила проснулся ближе к ужину. Делать пока особо нечего, шестеренки крутятся без него. Что там будет дальше — черт знает. Ясно, что уничтожение огромных пушек точку в войне не поставит. У гоблинов все еще остаются танки, которые, будучи снабженными кабинками для стрелков на крыше, запросто могут оказаться практически непобедимыми. Орки швыряют тридцатикилограммовую гранату на сто метров, но гоблины стреляют на триста. Из отчетов участников боя Разумовский четко уяснил себе, что онагры как противотанковое оружие не подойдут. У них нет возможности стрелять достаточно тяжелыми гранатами на приемлемое расстояние.

Касательно минометов, тут Данила иллюзиями себя не тешил. Заряда в мину поместится максимум килограмм пороха, этого мало, чтобы поражать танки ударной волной и осколками. Контактный взрыв мог бы быть более действенным, но у Данилы нет ни малейшего представления, как устроен безопасный ударный взрыватель. Одним капсюлем тут не обойдешься.

Перебрав в уме несколько концепций, инженер последовательно отбросил все. Все, что у него есть из детонаторов — это огнепроводная трубка либо фитиль. Для обычной противотанковой гранаты, бросаемой почти в упор, это работает, однако для поражения танка на расстоянии запал не годится, так как слишком сильно надо подгадывать момент.

Тридцать орков-гранатометчиков уничтожили два дракона, просто усеяв землю пред ними фугасами. Было бы орков меньше, а везения у гоблинских танкистов — больше… Могло бы и не сработать.

Даниле пришлось признаться самому себе, что в подобных стартовых условиях задача по производству простейшего гранатомета неосуществима. Капсюль решил бы проблему, но оружие с капсюлем, созданное человеком, не имеющим ни малейшего опыта в создании детонаторов и взрывателей, непременно будет предельно опасным в использовании и даже переноске. Не пойдет. Один-два несчастных случая — и солдаты будут бояться своего оружия еще больше, чем драконов.

Простейшее средство, позволяющее уничтожить любой, даже самый совершенный и самый защищенный танк, доступное любому, даже нерегулярному войску — управляемый фугас. Композитная броня из обедненного урана, динамические защиты, системы перехвата ракет и гранат — бессильны, когда под днищем взрывается двадцать-тридцать кило тротила. Взрывчатка, электродетонатор, провода, батарейка — больше ничего не надо.

Проблем тут, впрочем, две. Фугас должен быть заложен в месте, где пройдет танк, заранее — это раз. Электродетонатора и батарейки у Данилы нет — это два.