Придется проиграть.

Но проигрывать надо достойно. Ника обязана собрать все силы, чтобы пережить неминуемое поражение.

Во-первых, Васечка. Конца четверти ждать нельзя, нужно срочно отправлять его за границу. В школу посреди года его нигде не возьмут – ну и ладно. Пусть пока учится на языковых курсах, программу потом нагонит, он мальчик смышленый. Ника завтра же позвонит подруге Ирине из Центра международных контактов и попросит срочно отправить сына куда-нибудь подальше отсюда. В элитарный английский Баксвуд. Или даже в Австралию.

Во-вторых, деньги. Нужно немедленно перевести все, что можно, за границу, на номерные счета. Проблема только в том, что переводить особенно нечего. Все сбережения – в деле, оттуда их быстро не вынешь. А салон, Ника чувствовала, уплывает из ее рук. В-третьих…

Она услышала придушенное подушкой треньканье телефона. Взглянула на часы: далеко за полночь. Мистер шантажист не имеет никаких понятий о приличиях. Решил напомнить, что время пошло? Ника откинула подушку, буркнула:

– Да?

– Ника, это Влад, – голос Полонского звучал непривычно встревоженно, – мне нужно срочно тебя увидеть. Подъедешь?

Затевая игру, они с профессором решили, что будут встречаться только на нейтральной территории. На всякий случай.

Ника растерянно взглянула на коньячную фляжку: та была наполовину пуста. А сто грамм коньяку – слишком много даже для самого либерального гаишника.

– Очень срочно? – переспросила Ника, хотя и так знала, что по пустякам среди ночи Влад ее срывать не будет.

– Да боже мой, чертовски! – горячо ответил профессор.

Раньше он никогда не поминал всуе ни бога, ни черта.

Ника с трудом собрала непослушные мысли в некое подобие кучки.

– Приезжай ко мне, – приняла она быстрое решение. – Нет, не домой. Остановись на шоссе, у поворота на поселок, ладно?.. Я тебе объясню, как ехать, Влад, я правда не могу садиться за руль… Я… я… Ну, в общем, не могу.

Кажется, он все понял по ее голосу.

– Хорошо, через полчаса.

Он выслушал, как доехать, сказал: «Будь осторожна» – и положил трубку.

Ника нервно подошла к окну. Темнота, мелкий холодный дождь, ветер отчаянно треплет верхушки сосен. До шоссе от дома – километра два плохой дороги. Зато без гаишников. На машине – две минуты, своим ходом – минимум полчаса.

Но Ника все равно решила идти пешком. «Ветром обдует, мозги прочистит», – подумала она и, крадучись, чтобы не разбудить Васечку, поднялась в спальню за теплой одеждой. Сейчас, когда появилась необходимость действовать – а не тупо сидеть в гостиной и точить себя под коньяк с лимоном, – ей стало легче. Или коньяк помог? Не зря же алкоголикам стоит выпить – и все сразу им легко и ясно!

Профессор не станет приезжать просто так. Ему явно удалось что-то узнать. Или – что-то сделать.

Одинокий вечер с «Реми Мартеном» придал Нике уверенности в своих силах.

«А смысл? Соломатину отомстишь, а сама на улице останешься!» – мелькнуло в ее голове. Но Ника сурово ответила трусливой мыслишке: «Сначала – разберемся с убийцей. А потом и с шантажистом – тоже. Ясно?!»

Внутренний голос испуганно затих.

Ника натянула теплый свитер, утонула в баргузиновской ветровке – необъятных размеров, зато с капюшоном, – и решительно вышла из дома в холодную дождливую ночь. Терьер с шарпеем сладко дрыхли в своих будках и даже не заметили, что хозяйка вышла из дома.

Поселок спал, одиноко качались на ветру уличные фонари. Сторожевые собаки, которых дружно завели почти все обитатели особняков, своими обязанностями манкировали. Ни лая, ни шевеления в сонных дворах. Ника шла против ветра, в лицо били острые капли дождя. Она ускорила шаг. Только бы не нарваться сейчас на какого-нибудь приблудного алкоголика или стайку обкурившихся подростков.

Потрепанный «фордик» Полонского уже ждал ее на повороте к коттеджному поселку. Промерзшая, несмотря на теплую одежду, Ника устало плюхнулась на переднее сиденье.

– Ты пешком? – профессор удивленно кивнул на ее вымокшую одежду.

– Как видишь, – буркнула она. – Я, понимаешь ли, напилась. Решила проветриться.

Он промолчал. Завел мотор, включил на полную мощность печку, протянул ей носовой платок. Она благодарно придвинула ноги поближе к струе теплого воздуха, вытерла мокрое лицо. Сказала в пространство:

– Что-то со мной случилось… Устала. Сдалась. Опустила руки.

Полонский вздохнул:

– Я хотел пожаловаться на то же самое…

– Влад, прошу тебя! Двое слабых людей – это слишком! Расскажи лучше, что нового. Инеска тебя не утомила?

– Она терпеть не может, когда ее зовут Инеской…

Ника остро взглянула на профессора. В его последней фразе ей послышались нехорошие нотки. Нотки влюбленного человека. Да нет, быть не может. Полонский для этого слишком опытен. Слишком стар и умудрен жизнью.

– Ну и как у тебя с ней дела?

– Хорошо, Ника, хорошо, – он с трудом сдержал раздражение. – Так хорошо, что я опять начинаю переживать.

«Какой ты переживательный!» – ехидно подумала она. И спокойно спросила:

– Что ты имеешь в виду?

Профессор ответил не сразу. Не спеша закурил, задумчиво выпустил дым в окошко, навстречу ночному дождю. Вздохнул:

– В «бардачке» лежит бумага… Достань ее.

«Почему только одна – бумага?» – быстро подумала Ника. Но ничего не сказала. Поспешно открыла «бардачок», вынула тоненькую трубочку факсовой бумаги. Жадно впилась глазами в текст:

«В ту роковую ночь я находился на верхней палубе… Одним из первых увидел столкновение с чужим судном… Ударом меня отбросило на палубу… Увидел тень чужого корабля совсем близко от «Нахимова»… Не дожидаясь команды моряков или спуска на воду плота, я прыгнул в море … Я находился в воде по правому борту от тонущего теплохода…»

Ника никак не могла оторваться от роковых строчек. Последние сомнения исчезли. Убийца Соломатин сам признался в своем преступлении. Вероятность ошибки полностью исключена. Она наконец отшвырнула письмо и резко спросила Влада:

– Где документы, о которых ты говорил?

Полонский прикурил очередную сигарету. Сказал устало:

– Сбавь тон, пожалуйста… Ты говоришь, как моя бывшая жена… Копии там же, в «бардачке». В глубине.

– У них дома есть ксерокс? – не поверила Ника.

– У них дома есть факс, – в тон ей ответил профессор.

Ника уже выудила из «бардачка» рулончик факсовой бумаги. Профессор сказал горько:

– Владей. Только запомни: я ничего не видел, не знаю и не помню.

Ника жадно принялась разворачивать бумаги… Профессор положил руку ей на плечо:

– Посмотришь дома, ладно? Я очень устал…

Ей не понравились холод и отчуждение, звучавшие в его голосе. Он обижается, что она его не благодарит? Нет, тут что-то другое.

И Ника поняла: «Полонский – трусит! Он жутко боится, что ввязался в эту игру. Боится Соломатина, боится документов, что дала ему Инна…»

Ника спрятала рулончик под куртку. Взглянула на Полонского:

– Эй, Влад, давно хотела тебя спросить… Не из этой оперы, из другой… Почему ты тогда так любил приходить ко мне в общежитие? Ведь в любую минуту нас там могли застукать. Ты – преподаватель, отец двоих детей, секретарь парторганизации кафедры… И приходил в общагу трахать свою студентку, соплюшку… Интересное сочетание… У тебя же всегда были безопасные явки – дача, квартиры друзей… Но ты выбирал – общагу. Чего молчишь, а?

Профессор не отвечал. Ника продолжила:

– Тебе просто нравился такой риск. Риск на грани провала, на грани фола, на грани скандала. Что сейчас-то изменилось? Есть молодая девчонка, и есть опасность – что еще нужно для счастья?

Полонский взглянул на нее. Ника не могла разглядеть выражения его лица в полумраке машины.

– Да, Верочка, ты повзрослела. Впрочем, ты всегда была неглупа. Даже тогда… Ведь тебе было столько же, сколько сейчас Инне?

– Даже меньше. Восемнадцать.

– Что ж, на прямой вопрос – прямой ответ. Да, мне нравится риск. Но только тогда, когда я сам решаю, рисковать мне или нет. И ради чего рисковать. А сейчас я выполняю задание. Пусть даже твое. Рискованное задание…