А я-то, дурак, думал: нет места надежней, чем моя спальня… Нет женского сердца надежней, чем Инкино… Старый дурак…

Я сам вручил ей все документы… Так вот почему со мной так глумливо говорил Виктор Викторыч… Она начала его шантажировать…

О боже!.. Боже, что ты со мной сделал!..»

Методично и, казалось, спокойно Соломатин выломал крышку диктофона. Выдрал кассету. Принялся ломать ее. Выдирать сильными толстыми пальцами пленку.

Механическая работа помогла успокоиться. Сосредоточенность отогнала боль, давящую изнутри головы. Олег Петрович четко понял, что сейчас в первую очередь надо делать.

Достал из кармана телефончик. Набрал номер главбуха. Тот ответил сразу.

– Василич, – с деланым спокойствием сказал Соломатин, – сколько бабок у тебя ушло за бугор, на счет «Инна-силк»?.. Уже шестьсот восемьдесят тысяч?.. Останови платежи. Все платежи туда – останови. Срочно. Немедленно. Все!..

Сразу же он позвонил и начальнику своего охранного подразделения. В этот раз его указания тоже касались банка в Гибралтаре – и женщины, что будет получать деньги со счета компании «Инна-силк».

– Да, бабу – в наручники и в Москву, ко мне лично… Как это: «что за баба?»… Моя жена, мудак!!!

– Эй, ты там, фофан с мобилой, – раздался ленивый голос с нижних нар. – Харе орать!..

Из Бутырок Ника немедленно понеслась домой. Ей хотелось успеть к эфиру итоговой аналитической программы «События недели», шеф-редактором которой служил ее телезнакомый Евгений Кислов.

«Я буду не я, – думала Ника, несясь во весь опор на своем «БМВ» по Кольцевой, – если Кислов не даст документам ход. Это ж какая сенсация! Кремль зашатается… А Кислов, насколько я его поняла, ради своей программы не пощадит ни мать, ни отца…»

Заслышав, что открылись ворота и она подъезжает, Васечка выбежал на крыльцо в одной рубашке. Ника выпрыгнула из машины.

– Ты чего это на холод выскочил? – напустилась она на сына. – Давно не болел?

Взбежала на крыльцо, обняла Васечку. Тот запрыгнул к ней на руки. Она покачнулась. «Тяжелый-то какой! – мелькнуло у нее. – На руках уже не поносишь… А пахнет еще как от ребеночка: молоком, воробьями…»

– Ну, пошли, пошли, – заторопила сына Ника, – слезай с меня, жеребенок, пойдем с крыльца, холодно!..

– А что ты мне купила?

– Сноуборд пока не купила. Будешь сам выбирать. Не понимаю я в них ничего.

– А когда?

– Да хотя бы завтра.

– Н-ну, завтра я учусь. А ты работаешь.

– А мы с тобой прогуляем.

– Правда?

– Правда.

– Здорово! Гуляем! Гуляем! – Васечка бросился в кухню, восторженно крича: – Филипповна! Марь Павловна! Вы слышали? Мы с мамой завтра прогуливаем!..

Ника, улыбаясь, бросила плащ на кресло в гостиной, схватила телевизионный пульт. Включила телевизор, нажала номер кисловского канала. И – наткнулась на барышню-диктора, которая, поджав губы, извещала:

– Напоминаем, что в нашей сегодняшней вечерней программе произошли изменения. Вместо объявленной ранее передачи «События недели» с Евгением Кисловым вы увидите новое ток-шоу «Берегите мужчин!». О выходе в эфир аналитической программы Евгения Кислова «События недели» мы сообщим вам дополнительно…

Вероника охнула и опустилась в кресло.

Глухая, черная, осенняя ночь лежала над страной.

Сквозь полуоткрытое окно в гостиную проникал сырой воздух. Тишина царила в доме, лишь слышно было, как где-то в вышине завывает ветер и сталкиваются ветвями высокие сосны. Спал Васечка, спала прислуга, горел лишь торшер в углу огромной гостиной, и от этого одинокого света становилось еще грустнее.

Ника сидела на диване, попивала красное «Бордо» урожая девяносто пятого года, но от каждого глотка маслянистой и терпкой жидкости становилось только грустнее. «Сотни тысяч женщин в Москве позавидовали бы мне, – думала Ника. – Красива, богата, умна… Собственный особняк, свое дело, милый и любящий сын… Но отчего же мне так тоскливо?..»

Каждый глоток терпкого французского вина, вместо того чтобы вливать в Веронику бодрость солнечных виноградников, только усугублял бесприютность, царившую у нее на душе. «Я уж не девочка, пора усвоить: спиртное, когда грустно, не помогает», – подумала она.

Решительно отставила недопитый бокал на край журнального столика.

Щелкнула пультом телевизора. Пробежалась по каналам. Идеальное цветное изображение, гиперреалистические картинки из псевдожизни промелькнули перед ней: мордобой в спальне американского коттеджа – удар, и соперник летит, опрокидывая тумбочку («Помнишь, как Васечка дрался в общаге с Полонским?»)… Щелчок, и на другом канале полуголый мужчина любовно наклоняется над женщиной, целомудренно прикрытой шелковой простыней… Щелчок: «Если вы даже слегка перекусили, вам надо позаботиться о свежести вашего дыхания…» Двое очень американских влюбленных игриво гоняются друг за другом в зеркальной комнате…

«Зачем я только вернулась сюда из Америки?.. – подумала Ника. – Зачем, зачем я возвратилась в русскую серость из сытой, ароматной страны?.. Скучала по Баргузинову?.. Да, скучала… Очень скучала… Так, что жизнь без него, придурка, была не мила… Хотела отомстить Соломатину?.. Да, хотела… Ну, вот я и добилась своего… С Баргузиновым жизнь все равно не задалась… Соломатина не сегодня-завтра выпустят, а уж он-то теперь, после открытки с «Нахимовым» и записи Инкиного воркованья, разберется, кто на самом деле организовал наезд на него… Уж он-то на мне отыграется…

А тут еще шантажист… Не платить ему – нельзя: заложит… У шантажиста, кажется, действительно имеется вся информация… А платить – тоже нельзя… Заплатишь хоть копейку – значит, признаешь себя виновной… И он не отвяжется от меня уже никогда… Будет тянуть из меня деньги, и тянуть, и тянуть… Значит, – рассудим трезво, – какие у меня альтернативы?..»

Реклама по телевизору продолжалась. Ника глянула на часы. Без пары минут полночь. Скоро новости.

«Надо дождаться… – подумала Ника. – Вдруг покажут что-то новенькое про Соломатина… Ну а варианты, как жить дальше… Их у меня на самом деле всего два. Первый – идти на поклон к Баргузинову. «Прости меня, Ванечка…» Он, конечно, покуражится, но – сделает вид, что простил. И защитит – от всех. И поможет…»

При мысли о том, что придется подлизываться к Баргузинову, Никина гордость взвилась на дыбы:

«Меня на самом деле прощать не за что! А вот его я не простила. И не прощу. Не нужен он мне!.. Но, придется, кажется, идти к Ивану… И просить за себя… А, значит, смирить гордыню…

И смириться с тем, что я – при нем. И с тем, что больше ничего хорошего мне в этой жизни не светит…

Есть у меня и второй вариант: бежать. Опять бежать. В Америку, к черту, к дьяволу… Хватать в охапку Васечку и снова уезжать…

И это тоже значит – признать свое поражение. Смириться с тем, что у меня опять ничего не вышло. Ни с моим делом, ни с моим домом, ни с моей семьей… Что я опять оказалась в неудачницах… Вот тебе и «Формула победы»!..»

На телеэкране появились часы. Стрелка отсчитывала последние секунды до полуночи. Цифры в окошке вторили ее электронным скачкам: девять… восемь… семь… шесть…

Заиграла жизнеутверждающая музыка, пошла заставка новостей.

Голос за кадром произнес: «В начале выпуска – заголовки новостей… Полчаса назад агентство «Интерфакс» сообщило с пометкой «Молния», что в тюремной камере Бутырского следственного изолятора найден мертвым арестованный накануне известный предприниматель Олег Соломатин. Начальник тюрьмы утверждает, что смерть произошла вследствие инсульта…»

На экране в траурной рамке появилось лицо Соломатина.

Лицо убивца – суровое, набычившееся – смотрело из телевизора, казалось, прямо в самую душу Ники.

Ника негромко вскрикнула и зажала рот рукой.