По дороге обратно юноша сонно молчал и лишь у порога их жилища вдруг спросил:

— А вы заметили, мессир, как мало детей мы встречаем у хардаев?

— Мало?.. Да, пожалуй, ты прав, сын мой. Почти все живут одни. Неужели местные женщины избегают их?

— Именно, избегают. Только причина этого не в хардаях, а в неусыпных стараниях нашей матери-Церкви. Еще сотню лет назад о подобном нельзя было и помыслить. Хардаи — люди неординарные, многие женщины, от крестьянок до принцесс, влюблялись в них без памяти. Видимо, титанические усилия и своеобразная гениальность требовались от Церкви, чтобы окрасить брак с хардаем в столь мрачный цвет. Но своего они добились. Сегодня только отчаянно смелые или безумно влюбленные решаются порвать с привычным миром, получая в спину проклятия от родных и близких. А между тем вся эта гора препятствий, мессир, воздвигается исключительно с одной целью — лишить хардаев детей, будущих учеников и продолжателей их дела. Фактически, не сумев одолеть противников в открытом бою, Церковь ныне возглавляет борьбу за их вымирание.

— Надеюсь, ты все-таки сгущаешь краски, сын мой. Неужели хардаям не хватает учеников? Даже теперь, накануне больших войн?

— Государь понимает эту опасность и сделал ряд правильных шагов. Дошло до того, что малолетних сирот принудительно забирают из монастырских приютов в ученики. Стране сейчас нужнее воины, чем монахи. Однако в результате не проходит и года без покушения на жизнь Его Величества. Боюсь, ярость затмевает Отцам Церкви разум, они готовы принести даже свою родину в жертву своей ненависти!

Иигуир с сомнением покачал головой:

— Все же с насилием в приютах... это лишнее.

— Извините, мессир, я, разумеется, имел в виду насилие не над детьми, а над их опекунами. С этими приютами — отдельная история. Лишенные собственных сыновей, хардаи стали чаще брать к себе забытых всеми бродяжек и сирот. И что же? Вряд ли где-нибудь еще на Архипелаге Церковь вкладывала такие колоссальные деньги в создание детских приютов, как у нас.

— Это — святое дело, сын мой, — попытался Иигуир остановить разошедшегося не на шутку Басо.

— И даже святое дело оказывается подчиненным все той же непримиримой ненависти! Почему гораздо охотнее заботятся о мальчишках? Почему бросают на произвол судьбы калек? Ни одного ребенка в руки хардаев — вот девиз сегодняшней Церкви Диадона! Кстати, мессир, первым его выдвинул ваш добрый друг — кардинал Иошуа.

— Переписываются не только с друзьями, — смущенно пробормотал старик.

Гостеприимный домик в сказочном саду Иигуир впоследствии посещал неоднократно. Эскобар целыми днями пропадал на тренировочных площадках, а при редких встречах лишь блаженно жмурился. Крисгут... Похоже, кунийский слуга оказался единственным, кто чувствовал себя неуютно в Ней-Теза. Аскетичная школа Адиона не прошла даром, юноша созерцал окружающее хмуро и неодобрительно. Отказался даже от привычки всюду сопровождать Иигуира, сосредоточившись на работе по дому. Старика это, честно сказать, не опечалило. Теперь он мог почти каждый вечер наведываться к мастеру Сагдаму, проводя время за долгими зимними беседами. Они по-настоящему сблизились, только здесь в душе гердонезца чуть притухали сомнения, а тайны хозяев казались такими доступными простому смертному...

Однажды, зайдя с улицы, Бентанор удивился встретившей его тишине. Прошел в гостевую комнату и в отблесках пламени камина не сразу заметил своего друга. Тот сидел на полу посреди комнаты, поджав ноги, прямой, но не напряженный. Ни словом, ни движением не отреагировал он на скрипнувшую половицу. Иигуир и раньше пару раз замечал хардаев за подобным занятием, однако впервые повезло наблюдать это столь близко. Осторожно обошел застывшую фигуру, присел на краешек сундука. Ярко освещенное лицо Сагдама завораживало, излучало невероятный сплав бесстрастности и уверенности. Сперва Бентанор сравнил его с лицом спящего или мертвеца, но уже через минуту поймал себя на том, что именно таким представил бы лицо Бога. Кощунственные мысли вконец смутили старика. Захваченный внутренней борьбой он совсем потерял счет времени и очнулся лишь от легкого прикосновения к плечу. Рядом стоял улыбающийся Сагдам.

— Осмелюсь прервать ваши размышления, друг мой.

Иигуир осознавал, что стал свидетелем чего-то важного и глубоко личного, но любопытство пересилило:

— Что... это было?

— О чем вы?

— Ну, это ваше... сидение на полу.

Сагдам понимающе кивнул:

— Медитация?

— Медитация, — повторил Иигуир. — И что же она собой представляет? Что дает?

— Это путь, один из путей. Способ гармонизации внутреннего мира, постижения своей изначальной природы, истины или «духа воды»... Много витиеватых слов изобретено за века, хотя, пожалуй, не стоит забивать ими голову, друг мой.

— Нет-нет, это очень важно... И все хардаи обязательно занимаются этим?

— Не все и не обязательно. Хотя это классический путь, существует и множество других. Строго говоря, их бесконечное число, столько, сколько вообще существует занятий у человека. Суть ведь не в том, что делать, а в том, как. Постигать истину можно и очищая выгребные ямы.

— Но вы все же предпочитаете писать картины и обустраивать сады.

— Верно, но не только. По большому счету вся жизнь хардая — это медитация. Главным же образом, как вы знаете, мы предаемся ратному делу. До сей поры дожили только любители этого.

— Неужели и посреди смертельной битвы уместно искать истину?

— Скажу вам как бывалый воин, друг мой, — вновь улыбнулся Сагдам, — именно там и есть самое подходящее для этого место.

Иигуир закрутил седой головой:

— Н-не очень понятно, хотя... очень притягательно. Ну, хорошо, допустим, это часть вашей... веры... или мировоззрения. Но скажите, друг мой, что могут дать такие упражнения вам как воинам?

— Пожалуйста, самый простой пример. Я уже стар, мои мышцы не способны к такой быстрой работе, как в юности. Тем не менее в несложных состязаниях на реакцию, вроде банальной игры «в шлепок», я дам фору многим молодым. Можете подтвердить хотя бы у Басо.