Бьянка смотрела на него так, будто он был существом, прежде не умевшим ни говорить, ни мыслить.

— Ты сошел с ума, щенок! Убирайся прочь!

Лицо Амато исказила злоба, но Андреа не дрогнул. Он не понимал таких людей, людей, которые стремятся взять от жизни как можно больше, словно завтра будет поздно, взять, не взирая ни на какие запреты.

— Вы знаете наши законы, синьор, вы родились на этом острове. Не надо идти ни против обычаев, ни против… совести.

— Кто ты такой, чтобы читать мне проповедь!

— Синьорина Бьянка, давайте руку! — промолвил Андреа, посмотрел ей в глаза и увидел в них отсвет странной задумчивости.

Казалось, она силилась понять, что привело его сюда, развязало ему язык, вооружило неодолимой смелостью.

— Ты прав, — внезапно проговорила Бьянка и повернулась к своему спутнику: — Простите, синьор Амато, но я должна вернуться. Я в самом деле ошиблась. Я… я так не могу.

— Не слушайте этого мальчишку. Оставайтесь в лодке. Я никуда вас не отпущу.

— Вы не смеете удерживать ее силой! — запротестовал Андреа и повторил, обращаясь к девушке: — Идите ко мне!

Амато оттолкнул руку юноши и, подавшись вперед, отвесил ему пощечину. Хотя молодой офицер вырос на Корсике, где косой взгляд или неосторожное слово могли привести к кровопролитию, не говоря об ударе по лицу, нынешнее положение внушало ему уверенность в безнаказанности самых дерзких поступков.

Наступившая пауза была полна растерянности, напряжения и ненависти. Она длилась не больше нескольких секунд, однако Андреа успел проститься с прошлым, с детством, с наивными мыслями и мечтами, с былыми сомнениями и обидами и осознать себя другим человеком.

Он нагнулся и взял в руки ружье. В следующую минуту юноша всадил пулю в грудь Амато, и тот без звука свалился на дно лодки.

Бьянка пронзительно вскрикнула, но тут же прижала ладони ко рту и застыла, словно статуя.

— Садись в мою лодку! — резко произнес Андреа. — Я отвезу тебя на берег, а с остальным… разберусь сам. Не надо, чтобы кто-то увидел тебя здесь.

Как ни была напугана и растеряна Бьянка, она понимала, что он прав. Когда она осознала, что Амато мертв, налет волшебства улетучился в одну секунду; единственное, чего ей сейчас хотелось, это очутиться дома, в своей постели и начать день так, как она его начинала всю свою недолгую жизнь.

Андреа не ощущал ни ужаса, ни раскаяния, ни торжества. Когда Бьянка перебралась в его лодку, он снял в себя куртку и набросил на голову Амато. Потом взял лодку с мертвецом на буксир и налег на весла.

Андреа поплыл не к берегу, а к боту, который по-прежнему мирно стоял на якоре. Бьянка ничего не понимала, но не осмеливалась задавать вопросов.

Несколько минут они плыли в темноте, а после на горизонте возникла кровавая полоска: день встретился с ночью, и свет принялся медленно поглощать мрак. Легкий ветерок тронул зеркальную гладь моря, и по ней побежала золотистая рябь.

Поравнявшись с ботом, юноша остановился, встал на ноги и облегченно вздохнул: с борта судна на него смотрел человек, который — один из немногих — хорошо относился к Андреа. Беатрис говорила, что он был другом его отца.

— Дядя Витале!

— Андреа! Что произошло? Я слышал выстрел.

— Я убил человека.

Мужчина поглядел на обе лодки и все понял.

— Ты убил Амато Форни?! Я ждал его, чтобы отвезти на материк. Почему ты это сделал?

— Он оскорбил меня, ударил по лицу. Я не мог не ответить.

— А девушка? Что она здесь делает?

Лицо Андреа сделалось суровым.

— Я хотел попросить, чтобы вы никому не говорили о том, что видели Бьянку Гальяни. Амато собирался взять ее с собой, но теперь будет лучше, если слухи об этом не дойдут до жителей деревни.

— Амато не говорил, что с ним будет дочь Леона. Я думал, он едет один, — растерянно произнес Витале, разглядывая испуганное девичье лицо.

— Теперь это неважно. Так вы никому не скажете?

— Не скажу. Но что станет с тобой, сынок?!

— Я отвезу тело на берег и признаюсь в том, что совершил, а потом будет видно. Главное, спасти честь Бьянки.

Витале кивнул. Если речь шла о мщении или спасении чести, истинный корсиканец не боялся ни опасности, ни страданий, ни смерти.

Добравшись до берега, Андреа пришвартовал лодку и помог Бьянке выбраться на сушу. Он смотрел на едва колышущиеся под легким ветром пряди волос на ее лбу, на изящный овал лица, на стройную фигурку и башмачки, которые остались сухими. Андреа знал, что в его распоряжении осталось всего несколько секунд для того, чтобы запечатлеть в памяти этот светлый, наивный образ, образ девушки, из-за которой его судьба и жизнь переломились пополам.

Ему хотелось, чтобы Бьянка что-нибудь сказала, но она молчала, и тогда он промолвил:

— Постарайся пробраться в дом незамеченной и, если получится, сделай вид, что спала.

Она быстро пошла по тропинке, и Андреа смотрел ей вслед. Потом повернулся к лодкам. Надо было вытащить тело на берег и сообщить жителям деревни о том, что случилось. Андреа не хотелось думать о поступке, осквернившем его понятие о человечности, он не желал, чтобы раскаяние или страх сокрушили остатки его воли. Он чувствовал, что в ближайшем будущем ему понадобится немало выдержки и сил.

После того, что произошло на чердаке, Кармина была похожа на тень. Случалось, не слышала обращенных к ней слов, двигалась медленно, словно во сне, все валилось у нее из рук. Она старательно избегала Дино и испуганно вздрагивала при виде Джулио. Ей было мучительно стыдно вспоминать о том, сколь беззастенчиво она навязывалась первому и с какой страстью отдалась второму, пусть не зная, что ее обманывают. Между тем Дино ничего не замечал, а Джулио выжидал, как выжидает хищник, знающий, что добыча никуда от него не уйдет.

Между тем Кармина была веселой, живой, упрямой девушкой, и ей не хотелось думать, будто действительностью правят разочарования сердца, бесплодные ожидания, преступный обман. В конце концов она решила вновь поговорить с Дино.

Кармина подкараулила его ранним утром возле винного погреба и попросила помочь поднять наверх два полных кувшина. Дино спустился следом за ней в темноту, где привычно пахло вином, виноградными выжимками и дубовыми бочками.

Очутившись внизу, Кармина встала так, чтобы преградить ему путь к отступлению, и промолвила:

— Я решила поговорить с собой еще раз, последний раз. Но прежде хочу узнать: ты не передумал?

Дино нахмурился. Ему было больно ее обижать, но он был обязан сказать правду:

— Если дело касается чувств, доводы разума имеют мало значения. Тут все просто: или да, или нет.

— И что ты мне ответишь?

Дино вздохнул:

— Я говорю «нет». Это ясно как день, и я не в силах ничего изменить.

Раненная в самое сердце, она смотрела на него во все глаза. Ей хотелось его обнять, ощутить сквозь тонкую ткань рубашки твердые мускулы его рук и плеч, ощутить сладость его губ, услышать стук его сердца.

Карминой овладело неумолимое желание сделать невозможное реальным, а раздельное — единым, добиться своего любой ценой.

Она распустила шнуровку корсажа, и на волю выпрыгнули две белые, полные, упругие груди, которые с такой страстью целовал Джулио.

Дино отшатнулся.

— Не надо, Кармина! Я не могу и… не желаю.

Она тряхнула густыми, вьющимися волосами и проговорила, едва сдерживая иронию и гнев:

— Разве у тебя есть невеста?

— Пока нет, но это не значит…

Она прервала его настойчивым жестом и с нажимом произнесла:

— Я не хочу, чтобы ты на мне женился, я хочу, чтобы ты меня полюбил!

— Я уже сказал, что этого никогда не будет. Ты добра и красива, но я не испытываю к тебе иных чувств, кроме братских. Прости за прямоту, но я не желаю тебя обманывать.

Кармина пнула кувшин, и вино растеклось по полу. Одновременно из ее глаз хлынули слезы отчаяния, злобы и боли.

— Ты просто трус! Когда отец выберет для тебя невесту, ты пойдешь с ней под венец покорно, как ягненок на заклание, даже если у нее будет один глаз и три ноги! — воскликнула она и добавила: — Будь ты проклят, Джеральдо Гальяни! Я тебя ненавижу!